На краю Принцесс-парка - Ли Маурин. Страница 54

Она выстроила вокруг них всю свою жизнь, всегда принимала только те решения, которые должны были пойти им во благо. Словом, буквально все, что она делала, она делала ради них.

Руби вообразила дом без музыки, без громко болтающего радио, без звонких молодых голосов, споров, смеха, иногда слез, без восклицаний «Пока, мама!» или «Мама, мы дома!». В доме миссис Харт останутся только жильцы, которые почти не шумят, – конечно, если не считать Ирис Маллиган.

Приказав себе успокоиться, Руби допила вино и со стуком поставила стакан на стол. Без девочек у нее появится свобода – к примеру она сможет отказаться от своего нынешнего положения. Необходимость в большом доме сразу отпадет, и она купит себе квартирку поменьше. Мэттью Дойл получит свой дом обратно, хотя ей и будет грустно с ним расстаться. Она найдет себе работу. Если понадобится, будет, как в свое время Марта, посещать вечерние курсы, выучится какой-нибудь профессии – скажем, станет бухгалтером или секретаршей. Или же начнет собственное дело. Руби вспомнила, как когда-то собиралась стать мастером по отделке интерьеров.

Впервые с детства у нее не будет никаких насущных обязанностей, и она сможет делать только то, что ей по душе.

Но как же она будет скучать по своим девочкам!

В воскресенье дочери Руби на весь день уехали в Саутпорт на машине Ларри и Роба. Домой они вернулись поздно и рассказали, что вся следующая неделя у них уже распланирована: в понедельник они пойдут смотреть «Карусель» с Гордоном Маккри и Ширли Джонс, во вторник на танцы в «Локарно», в среду в новый клуб под названием «Каверн», в котором играет джаз из Нового Орлеана, в четверг куда-то еще…

Руби быстро запуталась. Похоже, парни не испытывали недостатка в деньгах. Оба работали на заводе «Инглиш Электрик». Когда молодые люди ушли, Руби решила, что следует дать девочкам материнский совет, но, сколько она ни думала, ей так ничего и не пришло в голову. Возможно, стоило посоветовать им не торопиться, но они все равно бы ее не послушали – по крайней мере на их месте она бы не слушала никого. Много лет назад она рассказала дочерям кое-что о физической стороне любви идо сегодняшнего вечера могла суверенностью сказать, что они все еще девственницы. Руби решила, что вмешиваться не стоит – в любом случае они поступят по-своему. Тем более что в последнее время нравы стали более свободными, и при одном только взгляде на молодых людей было понятно, что сопротивление они воспримут исключительно как игру.

Руби излила беспокоившие ее мысли в письме Бет. Перечитав его, женщина подумала, что, в общем-то, ничего страшного не происходит и ей надо только радоваться за девочек.

В пятницу она сменила постель в комнатах на втором этаже и уже собралась стирать белье, когда в дверь позвонили, – это пришел за деньгами Мэттью Дойл. За прошедшие годы арендная плата постепенно поднялась до пятнадцати фунтов в неделю, и соответственно росла плата, которую Руби взимала со своих жильцов.

Дойл всегда входил в дом, не дожидаясь ее приглашения, и удобно располагался на кухне с таким видом, словно неизменная чашка чая и продолжительная беседа входили в обязанности Руби, – он как будто подчеркивал, что на самом деле дом принадлежит ему. Руби всегда удивляло, что человек его масштаба лично собирает арендную плату. За прошедшие годы ее презрение к нему не ослабло ни на йоту. Ее раздражала необходимость быть вежливой с Дойлом и тревожило то, что однажды он мог вспомнить о своих планах снести дом и построить на его месте что-нибудь более выгодное в коммерческом плане.

В Мэттью Дойле очень сложно было узнать того молодого человека, с которым она познакомилась двенадцать лет назад. Остались в прошлом поношенная одежда, ботинки, усы – теперь на нем были элегантный серый костюм, ослепительно белая рубашка и шелковый галстук. Дорогие черные туфли были тщательно начищены, и Мэттью носил с собой кожаный портфель. Но прежде всего изменилась его манера держаться – теперь он излучал спокойную, добродушную уверенность в себе, которая также изрядно раздражала Руби, а его произношение стало почти идеальным.

Мэттью Дойл сделался очень богатым человеком, его деньги были вложены в самые разные предприятия. Именно компания «Дойл Констракшн» строила многоквартирный дом в Кросби, из-за которого в прессе было столько шума: жители соседних домов почему-то считали, что вид на реку Мерси, открывающийся из их окон, является их собственностью. Дойл стал членом муниципального совета, а его фотография регулярно появлялась в «Эко» – они с красавицей женой, дочерью другого ливерпульского магната, только и делали, что посещали различные благотворительные или светские мероприятия. Жили они в старинном особняке в районе Огтон.

– Я купил Грете подарок, – объявил Мэттью, усаживаясь за кухонный стол и доставая из портфеля какой-то коробок.

– Зачем?

– Ну как же, у нее ведь день рождения. Я немного опоздал с этим подарком, но так уж получилось.

– А откуда ты знаешь, когда у нее день рождения?

Они перешли на «ты» еще много лет назад.

– Она сама сказала мне в прошлом месяце.

Вообще-то Дойл нравился Грете – как и Тигру, который никогда не упускал возможности потереться о его ноги. Мэттью протянул руку и почесал кота за ухом.

– Спасибо за подарок, – сказала Руби. – Я уверена, что он понравится Грете, каким бы он ни был.

– Это духи, довольно хорошие. Французские, «Шанель» с каким-то номером, – сообщил Мэттью, удобно расположившись на деревянном стуле и довольно элегантно вытянув перед собой длинные ноги.

Руби повернулась, чтобы поставить чайник на огонь, и ощутила, как по ее спине пробежал холодок возбуждения. Это происходило при каждой их встрече – ее тело упорно не хотело слушать, что говорил разум. Черт бы побрал этого Дойла!

– Ты не слишком-то хорошего мнения обо мне, не так ли? – немного насмешливо спросил Дойл, не сводя с нее смеющихся карих глаз.

Когда Руби вспоминала позже этот эпизод, она решила, что Дойлу захотелось пофлиртовать с ней, но в тот момент ей показалось, что он чем-то раздражен.

– Нет, ты неплохой человек, – неохотно признала Руби.

– Я не понравился тебе с первого взгляда.

– Я бы так не сказала.

– А я бы сказал. Ты считала меня ублюдком, который думает о своих жалких грошах в тот момент, когда другие мужчины всех возрастов рискуют своей жизнью на фронте.

– Но так оно и было, – заметила Руби. – Кроме того, речь шла совсем не о «жалких грошах».

– Ты права, – кивнул Мэттью, – правда, в то время я был в долгах как в шелках. Мне отчаянно нужна была наличность, чтобы расплатиться с банком. Когда я увидел этот дом, то решил, что сам буду сдавать комнаты. Я хотел сделать из него конфетку.

– И почему же не сделал? – спросила Руби, думая, к чему он клонит.

– Потому что подвернулась, разве непонятно? Я подумал, что ты нуждаешься в жилье и деньгах намного сильнее, чем я. Я отдал тебе дом за восемь фунтов, хотя мог бы иметь с него раза в два больше.

– Я тебе очень благодарна, – напряженным голосом проговорила Руби. Она никогда не просила об особом к себе отношении и не понимала, зачем Дойл вспомнил об этом двенадцать лет спустя.

Мэттью ухмыльнулся:

– Может, и благодарна, но думаешь обо мне все так же плохо.

Руби захотелось забыть о необходимости быть вежливой и высказать все, что она о нем думает. Она с размаху поставила перед Дойлом чашку с чаем:

– Я считаю, что ты просто великолепен, так пойдет? Между прочим, почему ты заговорил об этом? Почему для тебя вдруг стало важно, нравишься ты мне или нет?

– Потому что ты нравишься мне, – просто ответил Дойл.

– И ты это понял только сейчас?

– Нет. Ты понравилась мне еще в тот день, когда вошла в дом, вся перепачканная краской. – Мэттью пожал плечами. – У богатства есть свои отрицательные стороны.

– Никогда бы не подумала.

«Так к чему же он клонит?»

– Богатея, ты отрываешься от своих корней, – с грустью произнес Дойл. – Ты больше не видишь людей, которые были так же бедны, как и ты. Все вокруг считают, что ты всегда жил в особняке и водил «роллс-ройс».