Красная перчатка - Блэк Холли. Страница 31

— Конечно.

На что был бы похож такой мир? Вряд ли мне там были бы рады.

— Иди в дом. — Она неожиданно улыбается. — Остальные кабачки я как-нибудь сама соберу.

Дала понять, что разговор окончен. Встаю и признаюсь, сглотнув комок в горле:

— Я не знал про свой дар. Тогда, раньше. Я не специально вам врал.

Мама Даники смотрит на меня снизу вверх, заслонившись рукой от солнца. Похоже, здорово удивилась.

Даника с Сэмом сидят на высоких табуретах. На мраморной кухонной столешнице стоит стакан с холодным чаем и веточкой мяты.

— Привет, Кассель. Хочешь чего-нибудь? Мама в магазин недавно ходила.

На Данике белая рубашка, джинсы и коричневые замшевые сапоги. На глаза ей то и дело падает косичка с фиолетовым кончиком.

— Нет, спасибо.

Мне всегда немного не по себе в их доме, я постоянно подмечаю, где что плохо лежит.

— Почему вы поехали без меня? Я думала, мы вместе занимаемся расследованием.

Даника, похоже, выполнила долг гостеприимной хозяйки и теперь с чистой совестью собралась меня распекать.

— Нам было по дороге. Сэм почти все время просидел в машине. И федералы с полицией там уже побывали. Я просто хотел проверить — не пропустили ли они чего.

— Например, окурок?

— Вижу, Сэм тебя уже просветил. Да, например, окурок. Но он появился после убийства, я уверен.

— Кассель, тебе, конечно, неприятно так думать, но у нее был мотив. Сам говорил, Филип ее похитил.

Наверное, я не прав, но, по-моему, зря я им все рассказал. Так всегда — рассказываешь не всю правду, и сразу же становится понятно, что о чем-то умолчал. К тому же остается большой соблазн довериться им полностью.

А я не могу. Теперь у меня есть друзья, и я не хочу их терять.

— Знаю-знаю, но вряд ли она убийца. На похоронах она не выглядела виноватой.

— Но зато пришла на эти самые похороны, — не унимается Даника, а Сэм кивает. — Зачем приходить на похороны того, кого ненавидишь? Убийцы так делают, я читала.

— Всегда возвращаются на место... — опять заводит свое сосед.

— Филипа же убили не в похоронном бюро! Она пришла вместе с отцом, а он хотел предложить мне работу.

— Какую?

— Тебе бы не понравилось. Для такой работы нужны ожерелье из шрамов и подходящая кличка.

— Ты же отказался?

Видимо, Даника (и Сэм вместе с ней), как и федералы, решила, что я мастер смерти, в дедушку пошел. Расстегиваю воротник рубашки.

— Показать шею?

— Да брось. Просто ответь на вопрос.

— Отказался. Честное слово. И соглашаться не собираюсь. И еще, я чаю хочу, такого же, как у Сэма. С мятой, пожалуйста.

Даника натянуто улыбается и спрыгивает с табурета.

— Сейчас принесу, но разговор не окончен. Пусть ты безумно, по уши влюблен, она все равно под подозрением.

Ничего себе, получается — заколдовали Лилу, а по уши влюбленным выгляжу все равно я.

— Хорошо. Допустим, она убила брата, что нам это дает?

— Если будешь знать точно, сможешь ее защитить, — вступает Сэм. — Если захочешь, конечно.

Не ожидал от него такой реплики, но он прав.

— Ладно-ладно. Неужели на мне большими буквами написано, что я втюрился?

Одри ведь почти так и сказала, тогда, возле столовой. Как я, наверное, жалок.

— Мы же вместе в кино вчера ходили, — удивляется Даника. — Забыл, что ли?

— Ах да, кино.

Сэм хмурится, а его подружка наливает мне чай.

— Может, просто позвонишь и спросишь, убивала она Филипа или нет? — предлагает сосед.

— Не надо! — волнуется Даника. — Она притворится и спрячет улики. Нужно придумать план.

— Ладно. Не верю я, что это сделала Лила. Думаю, она вполне способна кого-нибудь убить, даже наверняка. И Филипа ненавидела. Хотя Баррона ненавидела гораздо сильнее и, скорее всего, начала бы именно с него. Но... Знаю, звучит очень глупо, но она меня сильно любит. Настолько, что не станет причинять боль или делать что-то такое, за что я ее возненавижу.

Друзья переглядываются.

— Ты, конечно, парень хоть куда, — вежливо говорит Сэм, — но не настолько же.

— Нет же, — охаю я от досады. — Я не хвастаюсь. Ее прокляли, и поэтому она меня любит. Дошло наконец? Это ненастоящая привязанность, а значит, на нее вполне можно положиться.

Мой голос срывается. Я опускаю глаза.

Друзья молчат.

— Как ты мог? — К Данике возвращается дар речи. — Это же как изнасилование, только с эмоциями. Или даже настоящее изнасилование, если ты... Кассель, как ты мог?

— Я ничего не делал, — цежу каждое слово сквозь зубы; а еще друг называется, кем она меня считает? — Я не работал над Лилой. И не хотел... Я этого не хотел.

— Я должна ей рассказать, она должна знать.

— Даника, ты можешь помолчать хотя бы минуту? Я уже все ей рассказал. Думаешь, я кто? — Но на лице у Даники отчетливо читается, кем она меня считает. — Я сказал ей и пытался держаться подальше. Но это трудно, понимаешь? Что бы я ни делал — выходит только хуже.

— Так ты поэтому... — Сэм замолкает.

— Так странно себя вел с ней? Да.

— Но ты же не мастер эмоций? — опасливо спрашивает Даника.

Смотрит она уже вроде без отвращения. И на том спасибо, что выслушала, хотя все равно ужасно обидно — обвиняет меня в том, чего я как раз и не совершал.

— Нет. Конечно, нет.

Сэм оглядывается на дверь: там стоит белокурый мальчишка, малолетний мастер, которого приютила миссис Вассерман.

— Если не ты ее проклял?.. — шепчет Даника.

— Неважно, кто это сделал.

— Я все слышал, можете не шептаться. — Мальчонка, похоже, обиделся.

— Крис, не мешай нам, — оборачивается Даника.

— Просто хотел выпить газировки. — Он идет к холодильнику.

— Нужно что-то делать, — опять переходит на шепот девушка. — Какой-то мастер эмоций использует силу во зло. Мы не можем просто...

— Даника, — вмешивается Сэм. — Может, Кассель не хочет...

— Но мастера эмоций опасны.

— Ой, да молчала бы уж. — Крис стоит возле открытого холодильника с бутылкой в руке и, кажется, вот-вот запустит ею в кого-нибудь из нас. — Всегда так говоришь, будто ты лучше всех остальных.

— Не твое дело. Забирай газировку и проваливай, а то маму позову.

Мы с Сэмом смущенно переглядываемся — всегда неприятно становиться свидетелем чужой семейной ссоры.

— Да? Рассказала бы друзьям, что сама мастер эмоций. Думаешь, тогда они бы тебя стали слушать?

Время будто останавливается.

Даника в ужасе подняла руку, словно пытаясь заслониться от слов Криса. Мальчик явно говорит правду.

А значит, она все это время врала.

Сэм падает. Наверное, собирался встать и споткнулся. Табурет с грохотом опрокидывается на пол, а сосед врезается спиной в кухонный шкаф. Жуткое выражение лица: он больше не желает ее знать. Меня от этого взгляда передергивает — ведь я боюсь, что когда-нибудь он вот так посмотрит на меня.

Ставлю упавший стул на место, чтобы сделать хоть что-то.

— Нам пора. Кассель, пошли. Идем отсюда.

— Постой. — Даника подходит к Сэму и застывает в нерешительности, а потом оборачивается к Крису и кричит: — Как ты мог?

— Я не виноват, что ты врала, — запинается тот.

Парень сам в ужасе и хотел бы забрать свои слова обратно.

Сэм ковыляет к дверям.

— Я с ним поговорю, — обещаю я Данике.

— Ты тоже врал. — Она в отчаянии хватает меня за руку, так сильно, что я чувствую, как ее ногти впиваются в кожу сквозь рукав рубашки, сквозь кожаные перчатки. — Ты ему врал все время, почему тебе можно, а мне нельзя?

Скидываю ее руку, стараясь не показать, насколько меня задели эти слова. Прямо сейчас я не очень к ней расположен. До сегодняшнего дня и не подозревал, насколько мало она мне доверяет. Единственный знакомый мне мастер эмоций — мама, если Даника хоть чуточку на нее похожа, то и мне не следует ей доверять.

— Я же сказал, поговорю с ним. Сделаю, что смогу.

«Кадиллак» по-прежнему припаркован возле дома, но Сэма нигде не видно — ни в саду, ни во дворе у соседей возле бассейна, ни на улице. Вдруг дверца катафалка открывается: он лежит на спине на заднем сиденье.