Хосе Марти. Хроника жизни повстанца - Визен Лев Исаакович. Страница 15

И все же Вильяда напечатал статью, в которой Марти требовал, чтобы правительство республики жестоко покарало убийц, прикрывавшихся именем Христа. Он напечатал и многие другие статьи, где Марти призывал мексиканских либералов последовательно проводить четкий курс на упрочение и процветание республики, поднимал важные не только для Мексики проблемы.

Одной из таких проблем была судьба индейцев. С горечью писал Марти, что эти люди напоминают ему поломанные ирисы. С содроганием смотрел он, как целуют руки торгашам и святошам потомки мастеров и мудрецов, задолго до прибытия испанских каравелл имевших самый точный в мире календарь и грандиознейшие в мире сооружения.

И, требуя «внимания к каждому», Марти писал: «Почему наши братья индейцы бредут босиком по каменистым дорогам, спят на земле, не могут учиться, не знают врачей? Почему в их домах нет зерна? Америка не пойдет вперед, пока не научится ходить индеец!»

Марти правильно понимал, что гарантия политической независимости любой страны — в процветании ее народного хозяйства. «Следует выступить в защиту такого сельского хозяйства, которое в достатке смогло бы дать людям все те продукты, которые дарит земля. Ради роскоши для немногих Мексика не должна отдавать заморским державам то, что нужно ее народу. Мы должны убедить страну, что, только любовно и старательно развивая все отрасли экономики, только умело и выгодно торгуя, она сможет достичь процветания, ради которого погибли в боях тысячи ее благородных сынов!»

Ничто не могло столкнуть его с пути борьбы, — = сражаясь за счастье Мексики, он сражался за счастье всей своей Америки, а значит, и за счастье Кубы.

10 октября 1875 года «Ла Ревиста Универсаль» отдала должное борьбе кубинцев. Номер открывался большой статьей.

«День победы не так уж далек. Ради чести всей Америки Куба должна сбросить гнет угнетения, стереть это позорное пятно. Наша газета посылает чувства горячей симпатии всем кубинцам, которые героически сражаются с врагом как в битвах на родной земле, так и в интеллектуальной борьбе, вдали от родины, переживая горькую тоску о ней».

В тот же вечер, примерно в один и тот же час, этот номер читали два пожилых человека.

Один читал вслух, так как его супруга уже не различала даже крупных букв. Прочитав все, человек сказал:

— Я всегда знал, что мальчик будет честным и смелым.

— О святая Мария! — вздохнула его жена. — Я так волнуюсь за него. Он слишком честен для этой жизни.

Другой пожилой человек просмотрел газету привычно быстро и молча. Потом с оттенком неудовольствия он сказал стоявшему у камина секретарю:

— Если дать Марти волю, он будет заполнять своими гимнами все полосы. Я симпатизирую делу Кубы, это известно, однако…

— Прикажете вызвать полковника Вильяду, сеньор президент?

— Нет, зачем же? Наша печать свободна. Ей следует лишь помнить, что у Мексики много своих проблем.

Вильяда не был вызван к президенту. Но правительственные газеты все чаще стали называть кубинца лириком, взявшимся не за свое дело политика и экономиста. Марти не опускался до вульгарных пререканий. Он знал: борьба не бывает безболезненной.

— Критика, — по-прежнему мягко говорил он друзьям, — это экзамен, который не подлежит ни осуждению, ни цензуре.

Однажды в кафе отеля «Итурбиде» два подвыпивших господина в вечерних костюмах стали упрекать Марти в излишне резком, простом, а следовательно, и «обесцененном» стиле его статей.

— Разве не вы, сеньор кубинец, обещали писать со всеми изящными оборотами испанского языка? — наперебой кричали они. — Разве не вы говорили, что навечно благодарны Испании за вложенную в вас культуру? Как же тогда понять вашу нелюбовь к ней?

— Скандала не будет, — спокойно сказал Хосе старавшемуся удержать его Аскарате. — Два слова, не больше.

Он встал, и кафе притихло.

— Сеньоры, я пишу просто, потому что есть закон: туманным стилем пишут не имеющие внутренней ясности духа.

Да, Испания дала нам прекрасный язык, но она не может пожаловаться, что мы его испортили. Более того, подлинную чистоту кастельяно сейчас нужно искать не в Испании, где его губит убогая атмосфера мадридского общества, а у скромных юношей и девушек центральной Америки.

Что же до моей нелюбви к Испании — я ненавижу Испанию генералов, грандов, продажных чиновников и богачей, угнетающих мою родину. И я люблю испанский народ, который неповинен в этом угнетении и не хочет его. Я люблю испанский народ и его культуру, которую я жадно впитывал еще в детстве и которую ставлю очень высоко, недосягаемо высоко для вас, сеньоры.

У вас есть еще вопросы? Я готов ответить!

Марти все больше чувствовал перемену климата. Даже Вильяда стал не тот. Да и как мог полковник не охладеть к молодому редактору, если кубинец критиковал уже не только спевшуюся с духовенством оппозицию, но и самого Лердо за очевидную медлительность в решении важнейших проблем!

30 ноября, взяв еще сырую газету, где был напечатан его последний политический обзор, Марти медленно вышел на площадь Гуардиола. Мануэль Меркадо ждал его.

— Что же ты так долго, Хосе! — с упреком сказал он. — Я хотел познакомить тебя с такой очаровательной кубинкой.

— Быть может, еще не поздно?

— Но мой друг Рамон Гусман уже ушел, а без него мы не можем явиться в дом ее отца, дона Франсиско Сайяса Басана! Ни ты, ни я никого там не знаем!

НА ЛЮБОВЬ ОТВЕЧАЮТ ЛЮБОВЬЮ

Примерно два раза в неделю Марти старался пораньше закончить все дела и отправлялся в театр. Он не испытывал особых привязанностей к той или иной труппе, пока Аскарате не познакомил его с режиссером, по имени Энрике Гуасп де Перес, необыкновенно симпатичным человеком с интересной судьбой.

Чистокровный идальго, Гуасп попал на Кубу незадолго до «Клича Яры» в качестве адъютанта генерал-капитана Лерсунди. Но война нравилась ему не больше чем пожар в театре, и, сумев отличиться лишь неизменным участием в любительских спектаклях, он подал в отставку и покинул неспокойный остров.

Чем ближе узнавал Марти Гуаспа, тем больше нравился ему этот талантливый человек. Однако чем чаще ходил он на спектакли его труппы в театре «Принсипаль», тем больше росло недоумение. Спектакли были, как говорил Аскарате, зеленью без цветов.

— Это оттого, Пепе, — сказал как-то Гуасп, — что у меня нет денег. Попробуй накормить труппу и одновременно купить у автора хорошую пьесу! Нет, сейчас не те времена и не те цены…

Марти решил помочь Гуаспу. На страницах «Ла Ревиста Универсаль» он потребовал от правительства субсидий «труппе, стремящейся к созданию подлинно национального мексиканского театра».

Субсидии были представлены поздней осенью.

Авторы зачастили в «Принсипаль», но Гуасп беспощадно браковал их труды и шумно жаловался на бездарность столичных сочинителей. Он хотел, чтобы пьесу для его труппы написал Марти.

Рукопись была готова, когда Гуасп уже потерял надежду ее получить. Актеры отрепетировали молниеносно. Премьера лирической комедии под названием «На любовь отвечают любовью» состоялась 19 декабря.

Вскоре Марти выступил в «Ла Ревиста Универсаль» с большой статьей. Он писал, что пришло время театра народа и для народа, театра, который мог бы формировать самосознание нации.

Он мечтал о создании обширного героического и драматического репертуара, несущего идеи независимости. Он хотел организовать для этого специальное литературное общество «Аларкон», но… судьба решила иначе.

8 января 1876 года Марти долго не давало уснуть экстренное сообщение: «Розенкранц заявил, что даст 3 миллиона песо тому, кто свергнет нынешнее мексиканское правительство.

Именно этого железнодорожного магната прежде всего ущемил Лердо своим отказом строить дорогу из Соединенных Штатов в Мехико. Хосе зажег лампу, взял дневник: «О Мексика любимая! Я вижу: с севера грозит тебе алчный сосед. Я бы умер, о Мексика, защищая и любя тебя. А если твои руки ослабнут и ты не выполнишь достойно свой континентальный долг, я и мертвый буду плакать под землей слезами, тяжелыми, как пули».