По дороге к концу - Реве Герард. Страница 34

К примеру, я хотел бы написать рассказ, начинающийся с фразы: «В Неймегене жил врач». Ну, скажете вы, почему бы и нет, никто ведь не запрещает? Нет, никто не запрещает, но никто и не задумывается над тем, что у этого врача жена — финка. Что же в этом плохого? — почти кричите вы. Ничего плохого — мне вообще все равно, что ему там вставило, он все-таки врач и если уж ему нельзя, то кому тогда можно? Но важно то, что ни мне, писателю, ни вам, читателям, никакой пользы от этого Бессмысленного Факта, который все разрушает и отравляет, из-за чего вся работа оказывается бесплодной, каждое последующее сообщение становится неправдоподобным, и все человеческие страдания, вместо того, чтобы быть истинным жертвоприношением, превращаются в глупый фарс: мы, кстати, имеем дело с неопровержимым фактом, но факт этот может приобрести какой-либо смысл только тогда, когда он получит функцию в рассказе: например, если жена на некоторое время уедет в Хельсинки, потом вернется, потом уедет обратно и так далее. И не спрашивайте, сколько это будет стоить, даже если она изберет самый дешевый способ добраться туда и обратно, например, на грузовом судне. Но если мы с этим смиримся, рассказ все равно будет, так сказать, разорван надвое и только соответствующая длина и эпический стиль сможет передать все действие, разворачиваясь при этом в подобие Tale Of Two Cities,^[201] все равно ничего не получится — Хельсинки и Неймеген, смешно ведь сравнивать.

А теперь самые умненькие из вас скажут: ну, просто промолчи о том, откуда его жена родом! Наверняка не в первый раз в жизни соврешь! Но кто так говорит, сам полный дурак, потому что эта женщина выдаст себя акцентом на первой же фразе! Вы должны понять, что это не сработает. Но, может быть, для полной убедительности я приведу вам еще один пример: молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения приезжает в Малагу восемнадцатого июня в пять часов вечера, а я должен его встретить. Что может быть сильнее вокзала, по крайней мере, я считаю, что вокзал практически создает сам себя: пыльные залы ожидания, дым, пути, уходящие в даль, отражения, зеленые лампочки в служебных будках, автоматы, откуда должны вываливаться сэндвичи с яйцом, но не вываливаются, ах, продолжать можно, так сказать, до бесконечности. Но приедет ли молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения действительно в пять часов вечера? Ничего подобного, он получил неверную информацию и приедет еще утром в одиннадцать часов, через полчаса после того, как я побывал на вокзале, чтобы — проверить время его прибытия; его тут же подхватят агенты, рекламирующие гостиницы, и триумфально, в открытом экипаже, полном начищенной меди и черной кожи, за завышенную цену, в бессмысленной компании самого агента, который запросит с Р. столько же, сколько получил извозчик, довезут его до отеля, где я, вернувшись с новым запасом алкоголя, фруктов и закусок, обнаружу его в комнате, одетого в очень милый, светло-коричневый вельветовый костюм, в котором он, несомненно, прекрасно выглядел в экипаже, под солнечными лучами, но сейчас, еще до полудня, он в нем уже задыхается. Зря потраченные деньги — это не так уж серьезно, с этим я, кстати, теперь могу смириться, не то, что раньше, но влияние Бессмысленного Факта так велико, что, в сущности, часть рассказа ускользает из-под наблюдения и тем самым не может быть достаточно детально описана; более того, я не знаю, каким образом я смог бы доказать обратное тем, кто утверждает, что важнейшей части рассказа просто нет, потому что нет ни начала, ни середины, ни финала: посидеть подождать, пойти посмотреть на табло прибытия, опять сесть на лавочку, для полной уверенности спросить еще раз в бюро информации, пойти пописать и так далее, все это, если я действительно хотел бы написать рассказ о пребывании Р., вы напрасно искали бы в тексте. И не сказать, что мне не достает желания: я бы с большим удовольствием написал рассказ с начала, но это невозможно, потому что nota bene нет тут никакого начала! Молодой нидерландец Р. индонезийского происхождения появился здесь вдруг, если вы понимаете, о чем речь, и все тут, потому что человек не падает просто так с неба, по крайней мере, не в таких рассказах об обычных людях, их каждодневных надеждах и желаниях, ожидании будущего и тому подобном, в которых важна предшествующая уместность. Опять промолчать? Позволить ему в рассказе приехать в положенное время? В таком случае, первым, кто будет восторженно праздновать победу, так это Древний Змий, ведь рассказ будет создан исключительно холодным, дьявольским разумом и станет вымышленной конструкцией, в которой мне, так, чтобы вы могли представить себе все бесчисленные трудности, придется объегорить кассира, а сумму, отданную этим мошенникам, агенту и кучеру, разделить поровну на каждый день визита Р., так что не только часть, а весь рассказ потеряет свою ценность, потому что он будет пропитан ложными свидетельствами, исходящими из его нечестности, да еще и деньгами, которые и есть самое зло.

Но мы еще не закончили, что же произошло на следующий день? Мы выезжаем в Алгесирас на мопеде, отправив туда же наш багаж, четыре места, с автобусной станции, потому что, по словам моего собрата по перу британца Г.Б., проживающего недалеко в Чурриане,^[202] «с водителем автобуса можно отправить все». (Ага, конечно.) Заранее, в отеле, я составляю письмо, в котором объясняю, что не я, а только мой багаж поедет автобусом, читаю это вслух мужику в конторе, мужик уверяет меня, что все будет в порядке и все доедет, я оплачиваю, получаю квиток, даю ему пачку сигарет за труды и с легким сердцем покидаю автовокзал, но, когда мы ранним вечером собрались забрать с автобусной станции в Алгесирасе наши четыре «тюка», то местный служитель, посмотрев на квиток, начинает орать, что наш багаж находится в камере хранения в Малаге и, судя по квитанции, там и останется, потому что его приняли только на хранение. Вновь, значит, Бессмысленный Факт, который в рассказе ничего не означает, потому что не является ни выражением характера (может быть, немного ревнивого, но все же очень милого) героя, ни содержит в себе какой-либо значительной связи: все это «вполне могло не случиться», а вы, в который раз, будете готовы прокаркать: «Тогда промолчи об этом! Промолчи!» Но чем оправдать то, что мы вечером, до половины десятого ждали на станции последний автобус из Малаги, в котором, благодаря телефонному вмешательству, все же должны были прибыть наши тюки? Я ведь не могу написать, что мы должны были кого-то встретить — того, кто еще и не приедет, вот как — в то время как во всей Испании мы, в сущности, не знаем ни души.

Первый Бессмысленный Факт можно рассматривать как дыру или как отъеденное начало, второй напоминает бессвязные пузыри, опухоль или учетверенную шишку; а в итоге речь идет, если так можно выразиться, о недостатке и, соответственно, изобилии, которые друг друга — и здесь исчезает наша последняя надежда — не исключают, потому что теперь я должен, приложив определенные усилия, разделить Р. на четыре багажных места, сдать его или на железнодорожном, или на автобусном вокзале в камеру хранения в Малаге, а потом сидеть и ждать его прибытия на одной из упомянутых станций, или же поочередно несколько часов на одной, несколько часов на другой, или даже в Алгесирас, потому что ради Искусства я готов перенести сопутствующие путешествию неудобства и усталость: как за это дело не берись, у автора просто нет никаких шансов, просто не получается, по крайней мере, не сейчас. Мне кажется, что нам необходимо до определенной степени абстрагироваться от предмета: может быть, последующие поколения будут в состоянии составить осмысленный рассказ о визите в Испанию молодого нидерландца Р. индонезийского происхождения, но на данный момент это неосуществимо, и придержите язык не пытайтесь меня убедить, что это возможно.

Но еще не конец: на следующее утро мы, значит, сидим в комнате номер десять в отеле «Мадрид» (я упоминаю эту деталь для «последующих поколений», современных пилигримов и дипломников), и я говорю: