Австро-Венгрия: судьба империи - Шимов Ярослав. Страница 41

Михаил Бакунин, который в ту пору продвигал проект создания всеславянского государства со столицей в Праге [51]. Всего через 15 лет после конгресса в только что построенном на Славянском острове павильоне Жофин сразу 140 молодых и почтенных пар (ну конечно, не венские масштабы…) кружились в новочешском танце “беседа”. Этот танец на основании народных движений и мотивов разработали поэт Ян Неруда и композитор Бедржих Сметана: четыре сложные музыкальные части, в каждой – еще по две сложные части. Традиция закрепилась: в любом большом пражском музыкальном магазине продаются ноты и записи с уроками этого танца.

По мере того как слабела Австро-Венгрия, Прага становилась все менее немецкой и все более чешской. На переломе XIX и XX веков, как утверждают чешские историки, немецкоязычными считали себя только 7,5 % жителей 220-тысячной Праги. Большинство в городском совете пражские немцы потеряли еще в 1861 году. Распространение и здесь получила концепция историзма. Главными персонажами, олицетворявшими мифическую чешскую преемственность между вчера и завтра, стали княгиня Либуше, “вещавшая славу Праге”, святой князь Вацлав, чешский король и римско-германский император Карл IV, а также вожди гуситского движения. К концу правления Франца Иосифа каждый герой получил по памятнику [52], десятку художественных полотен, а Либуше посвящена еще и самая значительная в истории чешской музыки опера, сочиненная тем же композитором Сметаной [53].

В кафе Slavia на набережной напротив Национального театра уже полтора века собираются представители чешской патриотической интеллигенции.

Вацлавская площадь. Фото 1890-х годов.

История возникновения этой написанной в 1869–1872 годах оперы показывает, сколь робким в те годы был чешский национализм. Постоянный соавтор Сметаны Йозеф Венциг сочинил либретто по-немецки, и только потом появился чешский перевод. Свой опус Сметана замышлял в лучших традициях императорского дома как коронационную оперу, однако поскольку до коронации Франца Иосифа в Богемии дело все не доходило, премьеру приурочили к открытию осенью 1881 года здания Национального театра. На спектакле присутствовал кронпринц Рудольф, который в антракте выразил автору свое восхищение, однако окончания почти четырехчасового действия не дождался. Всего через два месяца после представления “Либуше” Национальный театр сгорел. Для патриотической Богемии этот пожар равнялся национальной катастрофе; тут же объявили всенародную подписку и всего за 47 дней собрали нужную сумму. Восстановление, в котором приняли участие лучшие пражские архитекторы и живописцы, заняло два года. Один из парадных салонов театра расписал художник Вацлав Брожек, его картины представляют самые важные в чешской истории монархические династии. Достойное место Брожек отвел Габсбургам. На новом открытии Национального театра опять давали “Либуше”, эта опера в репертуаре и сейчас. А в честь кронпринца Рудольфа на берегу Влтавы, примерно в километре от Национального театра, в 1884 году построили на деньги Сберегательного банка роскошный концертный зал Рудольфинум.

В последние габсбургские полвека, несмотря на отдельные трения и столкновения, чешская и немецкая жизни обычно текли в Праге параллельно. Образно говоря, городские пути Франца Кафки и Ярослава Гашека пересекались лишь изредка, поскольку они проводили время в разных местах. Создатель Швейка облюбовал пивные на Виноградах, а автор “Процесса” и “Замка” предпочитал элегантные заведения Нового города. Там собирались почтенные Herren: в кафе Louvre на проспекте Фердинанда (Национальный проспект, кафе открыто и сейчас, а с 1902 года в нем проходили заседания немецкого философского кружка, в котором участвовали Кафка и Макс Брод); в Deutsche Casino и Немецком доме (после Второй мировой его заменил Славянский дом) на улице На Пршикопе [54]; в Corso и Continental. Популярностью у пражских немцев пользовалась и Kaisrova kavarna на углу Вацлавской площади и Водичковой улицы; ее хозяин-немец Иоганн Кайзр был широко известен как Папа Кайзер, но на стене красовался портрет другого императора, Старого Прохазки. Любимым местечком Франца Кафки считался столик у окна на втором этаже кафе Edison, владелец которого Юлиус Турновский гордился личным знакомством с изобретателем электрической лампы накаливания. Отсюда открывался отличный вид на Вацлавскую площадь, который сейчас уже не оценить: и кафе, и здание существуют только в фотографиях и воспоминаниях.

Чешские panove активно учреждали шутливые обеденные компании. Участники Общества длинного стола ежевечерне собирались в разных трактирах и ресторанах на протяжении 35 (!) лет. “Флековской академией” в пивной U Fleku целое десятилетие руководил художник Ладислав Новак. В трактире U zlateho litru на Балбиновой улице Ярослав Гашек сформировал из друзей-анархистов сатирическую Партию умеренного прогресса в рамках закона, которая в 1911 году приняла (неудачно) участие в местных выборах. Чешские студенты-социалисты кучковались у Франты Миховского в пивной Deminka, а публика поутонченнее собиралась в Arco на углу Гибернской (Ирландской) и Длажденой (Мощеной) в пролетарского вида кафе Union (“место встреч пражских интеллектуалов”) и, конечно, в популярном и сегодня кафе Slavia напротив Национального театра.

Листаем мемуары Карла Ладислава Куклы: “Тут собирается весь творческий свет: поболтать с приятелями, поиграть в бильярд, шахматы или карты; притвориться обычным смертным, чтобы потом полюбоваться собой; влезть в чужой разговор в качестве всезнающего репортера; завязать знакомство с каким-нибудь художником или скульптором, которые, как мотыльки, слетаются из своих пыльных мастерских и ателье – в эту свободную республику без монархов, богов и властителей. У сей республики есть только одно гордое название: богема”. Символом кафе Slavia – и символом той творческой жизни, которую в последние десятилетия габсбургской монархии вела в Богемии и чешская, и немецкая богема, – стала написанная в 1901 году картина Виктора Оливы “Любитель абсента”: поздний посетитель пригорюнился над рюмкой, а на краешек стола уселась прекрасная, прозрачная, зеленая, нагая, порочная муза… Чехия, кстати, остается единственной страной Европейского cоюза, где полынный абсент – в свободной продаже.

В 1908 году в Праге насчитывалось 395 пивных и трактиров, 42 винных погреба, 26 кафе и 40 бильярдных. Главной, помимо крепкого кофе или свежего пива, традицией этих общественных заведений являлось непременное наличие свежей прессы. Вот газетные объявления той поры: “Рекомендую высокочтимому обществу свое современно обставленное кафе Bellevue. Широкий выбор всех журналов. Образцовое обслуживание. Хозяин кафе Антонин Уржидил”; “Венское кафе, улица На Пршикопе – заведение первого класса. Элегантные помещения. Большой выбор всех видов местных и иностранных газет. Открыто до двух часов ночи. Любимое место общения пражских евреев. Франтишка Бондиова”.

Золотой пражской молодежи предлагались заведения пофривольнее. Главное из них – открытое в 1911 году ночное кафе Montmartre на Ржетезовой (Цепной) улице, со статуей обнаженной Евы, с танцевальным залом “Преисподняя”, на стенах которого изображались аллегорические фигуры смертных грехов. Тут, конечно, не танцевали чинную “беседу”. Montmartre, считавшийся первым настоящим пражским баром, все еще жив, но уже очень давно это совсем другой “Монмартр”, двери которого закрываются строго в одиннадцать вечера. Кончину славного кабаре предрек еще в 1920-е годы литератор Густав Опоченский: “Веселое поколение, которому Montmartre обязан своей славой, состарилось, и состарилось не от времени. Это война разучила нас смеяться”.