Австро-Венгрия: судьба империи - Шимов Ярослав. Страница 59
Сараево. Гравюра на дереве Юлиуса фон Гари. 1900 год.
Сараевский трамвай. Открытка 1900-х годов.
Другая сараевская легенда рассказывает о хитром мусульманине Бендерии, который противился строительству дворца на том месте, где, приткнувшись к Мустай-хамаму, стоял его дом. “Венский император велик и могуществен, он заслуживает всяческого почтения, но даже у него нет таких денег, чтобы расплатиться со мной, как подобает”, – заявил гордый Бендерия. Пристыженные чиновники якобы тут же отвалили старику мешок золота; дом аккуратно, камешек за камешком, разобрали, а потом так же тщательно восстановили на противоположном берегу реки. Сейчас в доме Бендерии – ресторан с названием Inat kuca, “Дом гордости”.
Достаточно день-другой побродить по центру Сараева, чтобы понять: Австро-Венгрия обживалась в Боснии основательно и собиралась остаться здесь на века. Уже в 1880 году, меньше чем через два года после оккупации, для офицеров и чиновников построили казино, ставшее местным центром светской жизни (теперь – Дом армии), клубом пусть и немногочисленной аристократии. Такого в исламской стране не видывали: в казино дважды в неделю давали концерты духовой и филармонической музыки. Оркестром 50-го пехотного полка дирижировал Франц Легар, отец и тезка знаменитого композитора, которого боснийцы без особых на то оснований числят своим соотечественником. В первые дни 1899 года спектаклем по трагедии Франца Грильпарцера “Медея” в Сараеве открылся Общественный дом. Своей труппы в городе не было, на гастроли приехал театр из Аграма-Загреба. В югославские времена Общественный дом переименовали в Национальный театр, который и теперь остается главной боснийской сценой. В 1885 году Сараево стал одним из первых городов мира, который обзавелся линией электрического трамвая. На сараевских открытках той поры изображение трамвая столь же неизбежно, как кудрявая волна на фотографических видах морских курортов. На праздник из Вены пожаловал император, восторженно встреченный подданными, большинство которых щеголяли в фесках. Эти головные уборы здешние мужчины по привычке носили без религиозного или национального разбора, хотя на улице Ферхадие уже открылся венский шляпный магазин.
В городе появилась пожарная команда, европейская аптека Эдуарда Плейеля обосновалась на улице императора Рудольфа. Вскоре откорректировали русло Миляцки, благоустроили набережные, хотя отходы ремесленных мастерских (в том числе вонючих кожевенных) продолжали сливать в речку. В конце “старого” века на улицах зажгли электрическое освещение, в самом начале “нового” провели канализацию. От фундамента до купола-шишки перестроили общественные бани. В 1908 году в Сараеве организовали первую футбольную команду “Осман”. Накануне войны футбольных клубов в городе было уже пять: четыре национальных (сербский, хорватский, мусульманский, еврейский) и рабочий “Хайдук”. В 1912 году построили кинотеатр Apollo (через полвека переименованный в “Партизан”). В 1913 году переехал в новое огромное здание на нынешней площади Боснии и Герцеговины основанный четвертью века ранее Краеведческий музей – с палеонтологической экспозицией, ботаническим садом, в котором произрастали секвойя и гинкго, сразу с семью обширными именными коллекциями гербариев.
В общем, город стал как город: Земельный банк, доходный дом Marienhof (названный сахарозаводчиком Брауном в честь своей почтенной супруги), рынок Марктхалле, с опрятным фасадом и беленькой колоннадой, сразу четыре элегантных парковых музыкальных павильона для репетиций и выступлений оркестров. Европейский путешественник восторженно, хотя и с некоторой высокомерной иронией “белого человека”, писал о Сараеве начала XX века: “Некогда река Миляцка лениво и капризно вилась среди крутых изменчивых берегов, с которых большие деревья склоняли в прозрачную воду зеленые ветви, а теперь правильные каменные набережные украшают причуды реки; по ним носятся электрические трамваи, на них поднимаются тяжелые каменные громады административных зданий, с длинными рядами окон, в венском, сомнительного вкуса, стиле или, что еще хуже, в стиле псевдомавританском, нарочно созданном для возродившейся Боснии. Рядом с белым минаретом высятся трубы пивоварни, с султаном черного дыма; против изящных куполов мечетей – громоздкие колокольни собора”.
Но десятка европейских кварталов в центре Сараева, да и всех других габсбургских преобразований, конечно, не хватало для того, чтобы из Боснии и Герцеговины в реальности получилось полотно в стиле Альфонса Мухи. Для подавляющего большинства местных сербов, мусульман, хорватов процветание так и осталось несбывшейся мечтой. Хотя в Боснии заметно выросло число школ, а количество учащихся менее чем за полвека удвоилось (до 40 тысяч), к 1910 году 87 % боснийцев все еще не знали грамоты. Развивались металлургия, горное дело, текстильное производство, но основой экономики оставалось сельское хозяйство, а девять десятых населения области составляло крестьянство. В Вене и Будапеште, кстати, не торопились с проведением земельной реформы, в основном сохранив в Боснии турецкие правила: десятина выплачивалась в счет государственных налогов, еще треть доходов полагалась землевладельцам. Эти поборы оставались вечным источником социальной напряженности, зато обеспечивали империи лояльность мусульманской элиты, сохранявшей привилегии (“Перестав однажды быть турками, богатые мусульмане скорее, чем другие боснийцы, смогут стать добрыми и верными австрийцами”, – надеялся современник). Но народная память оставалась цепкой, национальные обычаи менялись медленнее облика улиц. Даже в мелочах: в Сараеве, скажем, и в начале ХХ века бытовало деление города на махаллы, как при турках, несмотря на то что уже давно придумали новое административное устройство города, разбив его на районы-которы.
Мечеть Хусрев-бега. Гравюра на дереве Рудольфа Бернта. 1900 год.
Вена и Будапешт, уважая соглашение с Константинополем, на исламские свободы боснийцев не посягали. Один из австро-венгерских чиновников в Боснии, барон Рудольф Кучера, остроумно сформулировал суть имперской религиозной политики в Боснии: “Мы одинаково фанатичны для всех трех культов”. Колониальная администрация, впрочем, отдавала предпочтение католицизму, надеясь, что хорваты сыграют в многоконфессиональном обществе интегрирующую роль. Это сказалось даже на городской топографии. Новая власть ограничила пределы разраставшейся Башчаршии. Южную сторону квартала ремесленников и торговцев очерчивала облагороженная Миляцка. Впоследствии эта набережная была названа по имени австро-венгерского наместника барона Иоганна фон Аппеля, который в 1906 году скончался на своем трудовом посту в возрасте восьмидесяти лет, верой и правдой прослужив императору в сараевском далеке почти четверть века. На восточной оконечности Башчаршии как раз и построили здание вечницы, на западной – возвели солидный католический собор Святого Сердца Христова в неоготическом стиле. Хорват Иосип Ванцаш в последние годы XIX столетия спроектировал этот храм по примеру собора Богоматери в Дижоне, за что получил Рыцарский крест. Через несколько лет на другом берегу реки, в районе Бистрик, тот же Ванцаш, отличавшийся завидной творческой плодовитостью (за три десятилетия работы в Боснии он реализовал более двухсот проектов – от дворцов, жилых домов и школ до отелей, казарм, почты, кладбища, банка, да еще целых семьдесят церквей), воздвиг храм Святого Антония Падуанского при францисканском монастыре.
К той поре главные православные объекты культа в Сараеве уже давно были построены. Старая церковь Святых Архангелов Михаила и Гавриила в Вароше многократно перепланировалась, в последний раз – в начале XVIII века. Другой важный православный храм, собор Пресвятой Богоматери, построил еще при турках, но в стиле барокко с элементами византийской архитектуры Андрия Дамьянов. Синагогу Ашкенази (сейчас – единственный действующий иудаистский храм) возвели в 1902 году по эскизам Карела Паржика. Старую еврейскую молельню, которая и при султане, и при императоре регулярно горела, в 1909 году после очередного несчастья основательно обновили: заменили крышу, провели электричество. В этом помещении расположен теперь Еврейский музей.