Команда (СИ) - Силоч Юрий Витальевич. Страница 4

При мысли "как раньше", с губ Дубровского все-таки сорвался стон. Он был пьян, как боцман, и его ужасно мутило. Хотелось проблеваться и умереть - причем, непонятно, чего больше.

С улицы послышался визг тормозов.

Во двор дома Дубровского кто-то заехал, едва ли не на полной скорости, заложив крутой вираж на повороте. Послышалось хлопанье дверей, и из машины на сонную ночную улицу выплеснулся поток громкой музыки. Визгливая кавказская мелодия из дрянной аудиосистемы как будто ножом полоснула по ушам.

- М-м... Ик... М-мудаки... - пробормотал Дубровский, и, подойдя к окну, зачем-то открыл его.

Музыка стала еще громче и отвратительнее.

"Суки": думал Дубровский, вцепившись в подоконник, как утопающий в соломинку: "Какие же суки..."

Он натуральным образом закипал от ярости и невозможности эту самую ярость выразить. Просто стоял у подоконника, раскачиваясь, слушал песню на незнакомом языке и повторял про себя "Суки... Суки... Суки...", постепенно повышая внутренний голос до яростного крика.

Наконец, "Суки!" прозвучало вслух, ибо говорить про себя еще громче Дубровский не мог. Это и стало, своего рода, отправной точкой. Он оттолкнулся от подоконника, и, шатаясь, побрел вглубь квартиры, в свою спальню - где стоял узкий продавленный диван с давно не менянным постельным бельем. Там же, в изголовье стоял высокий черный оружейный сейф, сейчас почти невидимый из-за наваленной на него одежды. Скинув все на пол, Дубровский дергаными движениями открыл его и выудил из недр карабин "Тигр". Бегло осмотрев его, и забив магазин патронами, Дубровский решительно отправился обратно к окну.

Под фонарем стояла темно-синяя Subaru с какими-то дурацкими наклейками, а рядом с ней - три человека.

"Как на ладони": кровожадно усмехнулся Дубровский и приник к прицелу. И в этот момент произошло чудо.

Когда он поймал в прицел нестриженную голову в белой кепке с надписью "Russia", руки перестали дрожать. В голове прояснилось так, как будто он окунулся в холодную воду. Руки не дрожали, мозг работал трезво и расчетливо, продумывая траекторию полета пули и привычно делая поправку на ветер. Как будто и не было бутылки коньяка в одно лицо почти без закуски.

Дубровский, удивленный такой метаморфозой, ошарашено уставился на свои руки, будто спрашивая, что с ними случилось, и, секунду спустя, пришло понимание.

Он наконец-то почувствовал себя так, как НАДО.

И это было сродни прозрению.

В голову вместо коньяка ударила ярость вперемешку со злым азартом.

"За мной ведь наверняка следят... Ай, да и по хрену! Я почти что Герой России".

Снова прицелившись в ту же голову, Дубровский приготовился, было, нажать на спуск, но затем покачал головой, и прицелился чуть левее - в открытый багажник, где виднелся здоровенный сабвуфер, оглашавший теперь улицу звуками какой-то низкопробной клубной мелодии. На фоне такой какофонии звук выстрела был почти не слышен. Обломки сабвуфера брызнули в разные стороны и осыпали стоящих рядом с машиной людей. Что-то отвратительно захрипело и застонало. Дети гор сперва не поняли, что случилось, и полезли в багажник, рассматривать застреленный сабвуфер.

"Недогадливые какие..." - нехорошо ухмыльнулся Дубровский, и сходил в спальню за лазерным целеуказателем.

Один из джигитов заметил точку на колесе и указал на нее остальным. До тех все еще не дошло, с чем они имеют дело - парни хотели повернуться и поискать источник света, но Дубровский их опередил, и всадил пулю в колесо прежде, чем кто-то успел сказать "мама".

В этот раз выстрел был очень хорошо слышен, да и пробитая покрышка с диском говорила сама за себя.

Джигиты с воплями бросились врассыпную и залегли, тихо переговариваясь на своём языке. Через минуту они, осторожно повылазили из кустов, и покричав "Не стреляй, э-э! Мы уезжаем! Не стреля-яй!" шустро уселись в машину и таки действительно уехали, высекая искры из асфальта пробитым колесом.

Откуда-то сверху послышались хлопки в ладоши.

- Ну мужик, ну молоток! - невидимый сосед, увидевший весь спектакль, искренне аплодировал Дубровскому, и вскоре к нему присоединилось еще минимум двое-трое хлопающих, - Так им, козлам! Скажи, из какой ты квартиры, и я тебе пиво поставлю!

Дубровский закрыл окно и рухнул в кресло, поставив рядом винтовку. Его трясло, но, в кои-то веки, не от страха или неудовлетворенной ярости, а от адреналина и желания повторить.

Через 20 минут, он откупорил еще одну бутылку коньяка, выхлестал сто грамм, сходил на кухню за мобильником и набрал номер Сыча.

- Спишь? - пробормотал он пьяным голосом, когда услышал "Алло". Коньяк снова брал своё, и голова опять закружилась.

- Ну... Как бы, сейчас два часа ночи... - сказал Сыч и замолк, ожидая дальнейших комментариев.

Дубровский лишь сопел в трубку. Наконец, вдоволь надышавшись, он выдал:

- Я пьян.

Сыч тихонько заржал:

- Да неужели?

- Ага.

- И поэтому ты мне позвонил?... Слушай, люди, обычно, по пьяни звонят либо бывшим, либо тем, кого хотят трахнуть, так что этот твой звонок меня пугает.

- Я только что стрелял из окна с "Тигра". Разнес сабвуфер и покрышку каким-то джигитам.

- ...Погоди минутку, я на кухню выйду. - Сыч разом посерьезнел, - Так. Теперь по пунктам. Рассказывай.

- Да они... Заехали во двор, музыку слушали громко... Вот я и... Я сперва в голову целил, но потом пальнул в саб.

- Свидетели есть?

- Есть. Хлопали мне.

Сыч неопределенно хмыкнул.

- Я сейчас приду. Минут через сорок. Жди. Перед женой сам меня оправдывать будешь.

Спустя некоторое время Сыч и Дубровский сидели вместе на кухне и пили коньяк. На столешнице лежал небольшой приборчик, похожий на рацию. Глушилка. Исключительно на всякий пожарный.

- Ты еще под колпаком? Вдруг тебя пасут? - спросил Сыч, когда выслушал всю историю от начала и до конца.

- Да мне пох..й, пасут меня или нет! - взорвался Дубровский, - Понимаешь? Пох..й! Теперь уже совсем! Я когда винтовку в руки взял... - он успокоился также резко, как и вспылил, и заговорил медленно и задумчиво, - Когда прицелился в гада того... Прямо в надпись "Раша" на кепке... Я аж протрезвел, понимаешь? Руки не дрожат, мысли в голове как трамвайчики по рельсам - бодренько так, шустро, ничего лишнего, никакого тумана, никакого лишнего шевеления. Никаких сомнений, никакой памяти. Лишь чувство, что я все делаю правильно.

- И что ты собираешься с этим делать? - настороженно спросил Сыч.

- Вернуться. То, как я живу... Это не жизнь - это ниже её. - процитировал Дубровский старую песню, - Ты же и сам хотел.

- Хотеть-то я хотел, но это легче сказать, чем воплотить. Жора в горах, Анька в депрессии, я заплыл салом... В принципе, последние две проблемы не настолько уж и проблемы - я попробую прийти в форму, а Анька пойдет на всё, чтобы меня трахнуть... А вот с Жорой проблемы. Нам нужен второй штурмовик.

- Да я буду штурмовиком, в чем проблема? - заплетающимся голосом сказал Дубровский, пытающийся поймать вилкой кусок сосиски.

- Неа. Не будешь. Ты снайпер, тем и ценен. Твое дело - издали пулять. А мне нужен кто-то, кто умеет бегать с автоматом наперевес, прикрывать и штурмовать. И весит не как ты - шестьдесят кило. Ты в бронике погибнешь. И щит не утащишь. В принципе... - задумался Сыч, - Знаешь, есть у меня одна идея...

- Какая?

Сыч озвучил.

- Ты охренел чтоли? Мы-то с тобой два старых мудака, а пацану только 20. А если его убьют?

- А я сделаю так, чтобы не убили.

- Это ж как? - саркастически поднял бровь Дубровский, пережевывавший, наконец, пойманную сосиску.

- Натаскаю. Никого же из нас не убили. А ведь мы даже в армии не служили.

- А почему, кстати, именно он?

- Он этого хочет. - пожал плечами Сыч, - Любит комиксы, считает нас супергероями, - на этих словах Дубровский фыркнул, - Пусть хотя бы попробует! Захочет уйти - никто не будет держать.