Газ (СИ) - Печев Сергей. Страница 25

Пуля скользит по горячему стволу. Она проходит внутри него, царапая нежное тело. И уже после, вылетает с оглушительным свистом, рассекая воздух, разбив тонкое стекло, и знаки сыплются на пол. Пуля врезается прямо в череп вьетнамца, разрывая его голову, словно спелый арбуз.

Грубо. Бесчеловечно.

На мое лицо попадают брызги крови и мозга. Они возвращают меня в подъезд, где все еще я, все еще он. Молчим.

- Доброго дня – он улыбается.

Я улыбаюсь.

У нас все хорошо, хотя он, наверное, жалеет о жизни, а я в своем воображении творю геноцид его семейства.

Мы улыбаемся, и я закрываю дверь. В мою квартиру проник запах подъезда, от чего к горлу подступила вязкая, горькая субстанция. Кажется, в ней я могу найти память.

Двумя ладонями я упираюсь в металлический умывальник. Я чувствую его холод. Мороз проходит вдоль ладоней, проникая под кожу, заменяя собой капли крови в моем теле. Меня тошнит, и черно-желтая лужа медленно стекает в водопровод.

Из моих глаз убегают слезы.

На секунду мне кажется, что я задыхаюсь. Чувствую, как по моему горлу спешат осколки таблеток и запах алкоголя. Они царапают аорту, желая захватить в свой поток липкую кровь. Меня выворачивает наизнанку, будто каждая кость отделяется от хрящей и мышц, отдавая отчетливой белизной снежного полотна. Я больше не в силах это терпеть!

Мой взгляд скользит по стене, словно я изучаю каждый сантиметр помещения, коричневой краски, что откалывалась кое-где. Хотя, наверное, я досконально знал каждый изгиб, каждый шрам на старой стене. Линия взора сканирует каждый сантиметр – черную точку на бетонной стене, грязный ободок зеркала, меня.

Я ли это?

- Здравствуй – говорит Макс.

Сквозь влажную пелену на своих глазах я вижу лицо. Мое ли оно? Картинка прыгает и снежит, словно трансляция на стареньком телевизоре. Лицо дергается в своих очертаниях, иногда зависая, заставляя грани щек размазываться по зеркалу, оставляя длинный бледный след. Я не могу уловить изображение, ибо оно меняется, будто на лицо накладывают еще одно лицо, затем еще улыбку и чьи-то детские глаза. Многослойный портрет моей жизни.

- Зачем ты здесь?!

- Нам нужно поговорить – отвечает он.

Мои глаза высыхают, а боль в горле проходит. Рукавом синего свитера из ситца я убираю остатки рвоты. Внутри объятий ткани я становлюсь похож на буйного психопата. Длинные рукава закрывают тыльную часть ладоней, оставляя лишь тонкие пальцы, чтобы они гладили частички воздуха.

С каждым новым днем мой вид становится лишь хуже. Днем ли? Сколько времени я сплю? Надолго ли пропадаю в тени?

Риторика моих вопросов.

- Что ты делаешь?

Синие овалы под моими глазами оставляют мелкие планеты зрачков без внимания, концентрируя его лишь на себе. Они манят странным цветом – в космос добавляют молоко. Оно скрывает звезды, принося своеобразный оттенок трупных пятен. Метастазы моего лица заполняют границы щек, обрисовывают разводы в зеркале, когда картинка вновь зависает, словно процессор моего мозга поражен вирусом.

Отчасти, я прав.

- Стараюсь вернуться в этот мир – голос дрожит.

- Убив себя?

Себя? Я слышу эхо в своей голове, оно подхватывает слова Макса и несет их вдоль горных хребтов Ирландии, сквозь пещеры Эльбруса, укутывая их в снег. Громкость звуковой волны усиливается, отражаясь от стен Пика коммунизма, разбиваясь на тысячи осколков, утопая в районе Мауна-Кеа.

- Ты нужен мне! – продолжает Макс.

- Я не могу. Серость принесет мне удовольствие!

Прав ли я? Быть может, проще остаться экспериментом, чтобы чувствовать свою индивидуальность. Безумие, либо нормальность. Общество, либо бескрайнее уединение с собой, пока жизнь не настигнет цепкими объятиями. Нормализация жизни – превращение в биомассу комплексов и мелочных желаний?

- Ты задаешь не те вопросы!

Я совсем забыл, что мои мысли не принадлежат лишь мне. Они – экспонат моего безумного мира, моей потрясающей вселенной. Достояние глобального внимания. Разве свобода? Скорее тотальный контроль в собственном воображении. Ни одна антиутопия не будет равна моей трагедии.

Вспоминаю Оруэлла – 1984 – думаю о контроле. Он даже не мог представить, насколько драматична тема несвободы в объеме одной единице – в границе человеческого сердца. Сам себе контроль, сам себе раб.

- Ты убиваешь себя, мой друг! – продолжает Макс.

Я стараюсь понять его, но вовсе не помню линий, ведущих к прошлому, к началу моего разложения.

- Без тебя я стану живым! – вру я, и мой голос срывается.

Холодный пол кухни принимает мои стопы. Тело трясет, и я стараюсь укутаться в длинные рукава синего свитера из ситца. Мою голову переполняет голос Макса, напоминая собой лишь газ, что прилипает к окнам моих глаз, ожидая взрыва, легкой искры в своих пределах.

- Тебя не станет без меня! Прекрати! – в голосе Макса я слышу лишь печаль и гнев.

Интересно, видит ли меня кто-то? Может ли он узреть бесконечный монолог, в котором я меняю голос и манеру, будто переключаю радиостанции в стареньком автомобиле бежевого цвета. Раритет махнет иначе. Я неравнодушен к запахам и ароматам. Слишком много тем, что сменяют друг друга на фоне голоса, что живет в моей голове.

- Тебя нет! Ты – вымысел! – кричу я, но сам не верю в эти слова.

Тишина.

Я медленно включаю газ. Зеленый чай принесет мне спокойствие. Чувствую аромат, едкий, такой терпкий.

Я боюсь двигаться, стараясь поджечь спичку. Чувствую приступы рвоты, но пытаюсь проглотить их вместе с розовыми таблетками, чтобы навсегда стать частью безумного мира, безликим вариантом копии. Готов ли я?

Я зажигаю спичку, держа ее в своих пальцах.

- Ты все забыл? – спрашивает Макс.

Мы молчим.

Я стараюсь вспомнить хотя бы обрывки прошлого, но они умирают вместе с памятью. Я опираюсь на теплые обои на бетонной стене. Они ласкают мою кожу, словно сотканы из шелка. Закрываю глаза, вспоминаю темный подвал. Разве Макса не было раньше?

В моих пальцах догорает спичка, обжигая кожу, оставляя на ней красные следы. Я думаю, мои мысли разлетаются по отсекам головного мозга, чтобы собирать осколки памяти по маленьким кусочкам.

- Не может быть! Это невозможно! – отказываюсь верить.

Я вспоминаю.

Осколки памяти собираются воедино, они создают композицию из тысячи мелких деталей, изображая композицию зеркала, чтобы я мог заглянуть в глубину серебряного отражения.