Высоко над уровнем моря - Метелин Олег. Страница 29

Развернув по приказу Орлова правый фланг, Леха стремительно бросился вверх по заснеженному склону…

Еще вспомнилась мощная затрещина, которой «замок» угостил Щербакова за любовь шарить по карманам убитых «духов» в поисках чарса. И вот теперь Щербатый поедет домой «четырехсотым грузом», обскакав на целые две сотни своего воспитателя…

Снаружи ветер швыряет охапки снега – у входа уже вырос небольшой сугроб. Доносятся выстрелы из гранатометов, глухие разрывы «эрэсов». Можно догадаться, что кроме этого бьют и из автоматического оружия, но буря скрадывает эти звуки.

Мы с Грачем тоже рвем патронные пачки, сыплем автоматные патроны по карманам и жжем промасленную бумагу: пусть хоть руки отойдут.

Держа пальцы над язычками огня, я размышляю.

Все-таки нам повезло: разведка вышла на хребет раньше противника по двум тропам из трех и успела занять его до того, как наверх поднялись основные силы моджахедов. Они смогли взять всего кусочек хребта на третьем направлении, и наш удар снизу помог их спихнуть.

Не повезло соседям: «духи», как только поняли, что верх остался за нами, дали «эрэсовский» залп. Один из реактивных снарядов разорвался среди второго взвода, когда бойцы толпой искали вход в пещеру. Итог: пять убитых, двенадцать раненых. Митину на этот раз судьба улыбнулась – он обошелся без потерь. Поэтому его бойцы и сидят под принизывающим ветром, обмениваясь свинцовыми любезностями с супостатом, сброшенным в котловину.

– Вряд ли успокоятся, – замечает Грач, – попрут еще. Оно и понятно: иначе замерзнут все к чертовой матери. Буран-то не прекращается…

Они не хотели замерзать.

Доносящиеся снаружи глухие удары разрывов участились. На входе в пещеру из белесой мути метели возникла привидением облепленная снегом фигура. Она рявкнула голосом нашего ротного:

– Орлов! Поднимай своих на помощь Митину. «Духи» усилили огонь, видимо, скоро попрут в атаку. Два отделения бросай на левый фланг, там сильнее всего долбят, значит давить будут в этом направлении. Не криви морду – под огонь не гоню! Слухай сюда: «духи» бьют по самому хребту. Так что двигай по ближнему к ним скату и будешь в безопасности. Выйдешь на рубеж обороны – оставь на этом скате наблюдателей. Остальных – на обратный, пусть пока все сидят там. На рубеж атаки противник выйдет не раньше чем через полчаса – занять позиции по всякому успеешь…

Наш взводный, качнувшись к самому лицу Булгакова, что-то сказал ему. В ответ мы услышали:

– Не п…ди! У тебя самый полный взвод! Не криви морду: через час сменю!

Наш старшой, слушавший Булгакова выпрямившись насколько это позволял низкий свод пещеры, повел плечами, словно в ознобе. Присел, перевязал шнурок на «берце» и только после этого повернулся к нам:

– Взвод… На выход, взвод! На выход, кому сказал!!! Живо!

– Ты на яйца шерстяные носки надел? – повернулся ко мне Грач.

– Из дома еще не прислали.

– Мне тоже. Значит, будем морозить.

– Могут еще отстрелить.

– Братан! – шутливо скривил физиономию Вовка, – Если отстрелят – зарежь дружеской рукой: я не переживу, да и моя Валька тоже.

– Она-то переживет. Немного лишь поплачет – ей ничего не значит.

– Поэт, …твою мать…

– Не я – Лермонтов.

Черт его знает, почему мы острили. Наверное, чтобы поднять друг у друга боевой дух. Лезть наружу совсем не хотелось. Мы с завистью смотрели на второй взвод, остававшийся на месте. Его ребята прятали глаза. На их месте я бы тоже прятал. А внутри… Внутри все бы ликовало: спасибо Тебе, Господи, не нас, пронесло!

… – Кончай п…ж! – прикрикнул на нас Орлов, сам явно не спешивший сунуться из холодной, но безопасной пещеры в снежную болтанку, напичканную к тому же еще и свинцом, – На выход, кому сказал!

Мы тоже, в свою очередь, матюгнулись и двинулись к выходу. Взводный тормознул меня, Грачева и Костенко, державшегося все время рядом с нами, у самого порога:

– Протасов, Грачев, у вас пулемет один остался?

– Так точно. Второй, «духовский», на ваших же глазах, товарищ старший…

… – Это я так уточнить… – неожиданно тихим голосом сказал Орлов, – В общем так… Мужики, берите своих вторых номеров, гранатомет, пять выстрелов к нему и дуйте в боевое охранение. Надо, мужики, иначе – проморгаем…

«Мужики»… Мне вдруг стало так хреново, как не было уже давно. «Мужиками», ласково, по-свойски, Орлов называл своих солдат только тогда, когда им нужно было выполнить приказ любой ценой. А какая еще «любая цена» может быть для солдата – только его жизнь…

«Мужики»… Ко мне взводный так ни разу не обращался, по этой причине я еще и топтал матушку – планету. Троих ребят, которым он отдавал приказ с «мужиками», потом мы отправляли «грузом двести».

Я сжал зубы до скрежета, чтобы они не стали выбивать предательскую дробь, когда придется отвечать лейтенанту на какой-нибудь вопрос. Хотя, к черту, какой еще может быть вопрос, как не «Задача ясна?»

Опустил голову, чтобы взводный не прочел в глазах страх. Страх, который парализует волю и вытаскивает из глубин подсознания шкурный вопль: «А почему я?!!!»

– Мужики, Саломатин все покажет… Он здесь все окрестности излазил. Нужно сесть в боевое охранение на тропе напротив двуглавой скалы, в метрах пятнадцати – двадцати перед нашими позициями. По этой тропе наверняка пойдут основные силы противника. Снизу подъем крутой, поэтому большую часть пути до рубежа атаки они протопают цепочкой. Только в метрах тридцати перед вами скат становится более ровным, на нем и будут разворачиваться перед броском…

Мы слушали напряженно, стараясь запомнить каждое слово командира – от этого зависела наша жизнь и выполнение задачи. Впрочем, сейчас это было одно и то же: если мы их проморгаем, нас без особого шума вырежут, а роте – трандец.

– Перед нами наверняка превосходящие силы противника, – говорил нам Орлов, – поэтому рукопашной мы можем не выдержать. Тем более у них был более короткий переход, чем у нас, и они меньше устали. Поэтому мы должны их валить на дистанции. Все! Задача ясна? Возьмите радиостанцию – Саломатин будет держать связь…

… – Саломатин! – обратился командир взвода к невысокому разведчику, сидящему на корточках у входа в пещеру. – Давай, покажешь все тут…

Тот нехотя выпрямился, повернул к лейтенанту свое скуластое, типичное среди сибиряков, лицо. Нехотя кивнул головой – ему тоже не хотелось умирать.

В метрах двадцати ниже верхушки хребта, где собирался занять оборону наш взвод, мы обнаружили обложенные камнями стрелковые ячейки: так называемые «эспээсы» – стационарные пункты стрельбы. Судя по всему, сделаны они были давно и «духами».

От кого они собирались обороняться? С этого направления мы на хребет никогда не выходили. Значит, от своих «товарищей по джихаду»? В этой драке «духов» с «шурави» мог сломить ногу сам черт: моджахеды воевали не только с нами, но и между собой.

Группировка Ахмад Шаха Масуда, «Пандшерского льва» (Пандшер на дари означает ущелье «Пяти львов»), которую советские войска пытались разгромить в ходе нескольких серьезных операций, но так и не разгромили, состоят из этнических таджиков. Занявшие ущелье Пандшер, эти моджахеды давили на мозоль не только советским войскам и правительству официального Кабула, но и другим «духам» – хеккматияровцам.

Последние комплектовались из пуштунов, коренной народности Афганистана, относящейся к другой ветви ислама. Эти две группировки любили друг друга не больше, чем «Большого Северного Брата», а возможно и меньше. Поэтому им ничего не мешало в промежутках между нападениями на советские колонны и посты воевать друг с другом.

Пуштуны – национальное большинство. Они относятся к таджикам и узбекам, в большей части эмигрировавших в Афганистан в тридцатые годы из советской Средней Азии, как к неприятному, но неизбежному соседству: морщатся, но терпят, время от времени устраивая междоусобные стычки. Наши советники, разбирающиеся в этих азиатских тонкостях, не упускают такой возможности: пуштунов рекрутируют для диверсионных операций против ахмадшаховцев, а советские таджики воюют с хеккматияровцами. Вот такой интернационал, без знания которого здесь не выживешь, и который знать приходится даже простому солдату…