Мои мужчины (сборник) - Токарева Виктория Самойловна. Страница 13

Мне позвонил домой некий Миша из иностранного отдела и сказал:

– Тебя ищет швейцарское издательство «Диогенес». Можно дать твой телефон?

– Естественно, – разрешила я.

Дальше идут совпадения, которые не бывают случайными. Это провидение Господне.

Как раз в эти дни у меня в доме гостила славистка Ангелика, приехавшая из Германии.

Представители «Диогенес» позвонили. Я передала трубку Ангелике, она с ними лихо договорилась о встрече и продиктовала мой адрес.

Представители «Диогенес» явились в назначенное время. Это были три молодые женщины.

Я ослепла. Какие лица… Какие одежды… Не выпендрежные, ни в коем случае. Всё очень скромно, сдержанно и дорого. Скромная роскошь буржуазии.

Лица – красивые от природы, поскольку хозяин издательства – мужчина, и ему хочется лицезреть красивых, а не косорылых. Еще я отметила цвет лица: кожа чистая, как будто промытая живой водой. Но это не вода, а еда. Они правильно питались: свежие продукты и много витаминов. От молодых женщин веяло другой жизнью.

Я провела гостей на кухню. Здесь же стоял мой раздолбанный телефон. Накануне он у меня упал и развалился на куски, хотя продолжал работать.

Я тихо угощала их обедом. Швейцарки были голодные, ели вполне вдохновенно.

Ангелика мастерски переводила. Я внимала, и вот что я поняла: хозяин издательства Даниель Кель прочитал мою повесть «Старая собака», которая вышла в издательстве ГДР – это было задолго до перестройки. Даниель в этот период своей жизни чувствовал нечто похожее, что и мой герой. Он заболел этой повестью и решил приобрести автора в свое издательство. Но… права были у ВААП, он ничего не мог сделать. Посылая своих гонцов на Московскую ярмарку, он приказал: разыскать Токареву и заманить в издательство любой ценой, чего бы это ни стоило. И вот – они у меня: Кори, Сюзанна и третья. Имя не помню.

Не скрою, ко мне уже обращались агенты из Англии и Америки. Велись вялые переговоры. А здесь – все оперативно, конкретно, с доставкой на дом, прямо на кухне… Кори достала листочек бумаги, расчертила его шариковой ручкой, сделала бланк – это был договор о намерениях. По этому договору я должна была сотрудничать только с издательством «Диогенес».

Дальше – больше. Красавицы вернулись в Цюрих, вызвали из Германии Ангелику и сказали ей: если она уговорит меня заключить договор с «Диогенес», то получит работу в их издательстве. У них как раз не было слависта.

А меня и уговаривать не надо. Они предложили суперщедрый договор. Я бы согласилась и на половину. И даже на треть.

Жизнь Ангелики тоже изменилась в лучшую сторону. Прежде она жила в маленьком немецком городке, получала пособие по безработице – жалкие гроши. А тут – столица немецкоязычной Швейцарии, налаженная красивая страна, работа по специальности в одном из крупнейших немецких издательств. И зарплата, в пятнадцать раз превышающая прежнее пособие. Живи – не хочу.

Ангелика переехала в Цюрих. Меня пригласили для заключения договора. Билет на самолет – бизнес-класс. Гостиница «Европа» – пять звезд, если не десять. Каждый день в номере меняли цветы, это были бежевые розы – такие совершенные, что я думала – цветы искусственные. Но нет.

Дани Кель пришел знакомиться со мной в издательство. На нем был дорогущий элегантный пиджак и повседневные джинсы, шелковый платок на шее. Лицо умное. Взволнованное. Он получил желаемого автора, как филателист получает редкую марку.

Вечером мы отправились в стриптиз-клуб: я, Ангелика, Дани и его заместитель Винфрид.

Я с интересом взирала на голых барышень. Они выглядели деревенскими, грубыми. Обычные проститутки. Несколько тощих как кролики. Одна – жопастая. Было очевидно, что ни одной книжки они в своей жизни не прочитали. Их приоритет – деньги, при этом любые, даже самые маленькие. Мне кажется, бездуховная женщина не может быть красивой.

Дани пригласил меня на танец.

Я танцевала, старалась двигаться легко и по возможности красиво. Мне было сорок восемь лет, практически под пятьдесят.

Пятьдесят – хороший возраст, но это понимаешь только в шестьдесят. (Цитата из Токаревой.)

С сегодняшней точки зрения я выглядела молодо, но все равно комплексовала. Мне бы хотелось быть моложе лет на двадцать, а лучше на тридцать. Писать книги можно и в пятьдесят, но танцевать лучше в двадцать.

Дани – издатель от Бога. Он знал всю мировую литературу досконально. Сам когда-то пробовал писать, но у него не получилось, и с тех пор он обожествлял всех, у кого это получилось. Дани был старше меня на десять лет, хорошая разница. Но самое интересное в нем – издательский талант, фанатичная преданность своему делу. Это был редкий издатель.

Мы с Ангеликой стали бывать у Дани в гостях.

Ангелика ненавидела эти походы, потому что ей приходилось безостановочно переводить. Она, бедная, даже не успевала толком поесть. А я, увлеченная беседой, не входила в ее положение.

У Дани был прекрасный двухэтажный дом на Элеонорштрассе. В Цюрихе улицы называли женскими именами – любыми, просто красивыми. В отличие от Москвы, где могла быть улица Пролетарская или улица Войкова. А кто такой этот Войков? Ходят самые разнообразные предположения…

Главный человек в жизни Дани – жена Анна, хрупкая блондинка с глазами вполлица. Анна – художница, очень добрая и смешливая. Я никогда не видела таких людей, которые совмещали бы в себе все и сразу: талант, красоту, доброту, юмор.

Она присылала мне в гостиницу цветы, и посыльный приносил такие охапки, которые и букетом не назовешь: невиданные, тропические кусты, почти деревья.

Шикарный номер, экзотические цветы… Я никогда так не жила.

Однажды Дани и Анна решили показать мне швейцарские красоты. Мы отправились на фуникулере. Наш вагончик качался на высоте. Экзотика. Но погода подвела: туман, ничего не видно.

Дани и Анна – оба в кашемировых пальто. На Анне – косыночка. На Дани – суконная панамка.

Мы увлеченно общались, хотя и без Ангелики. Мимика, жесты, мой плохой французский – всё шло в ход.

Я почему-то запомнила этот день больше других. Мы были искренними и родными, как семья.

Дани и Анна любили друг друга, но любовь их была своеобразной. Взрывные отношения, как у старшеклассников. Иногда посреди застолья они начинали так скандалить, что поднимался потолок. Я поначалу испугалась, но увидела, что остальные гости сидят как ни в чем не бывало. Привыкли. Не обращают внимания.

Однажды скандал разгорелся из-за луны. Дани сказал: на улице светло от лунного света. А Анна возразила: луна ни при чем, белый снег является источником света сам по себе.

Ну какая разница? Оказывается, очень большая и даже принципиальная. Они чуть не подрались.

Через несколько лет Дани заболел. Его болезнь выражалась в треморе: дрожали руки и голова. Я по-прежнему приезжала в Цюрих и приходила в гости. Дани к моему приходу принимал лекарство, которое расслабляет мышцы и убирает тремор. Но включалось побочное действие препарата. Дани мог заснуть за обедом. Просто отключиться.

Увидев Дани, спящего за накрытым столом, я растерялась. Не знала, как реагировать. Спит человек. Но все вокруг не обращали внимания. Все нормально. Спит, потом проснется.

Дани принимали таким, какой он есть. Его достоинства были гораздо более весомые, поэтому ему прощали все несовпадения.

Наша дружба – самый светлый кусок в моей жизни.

Ну, если не самый, то один из.

Дани постоянно поднимал мою самооценку.

Я жила как умела и не находила в этом ничего особенного. А Дани находил. Он утверждал, что я более серьезный писатель, чем Жорж Санд, например, у меня лучше результат. Почему? Потому что Жорж Санд слишком много времени посвящала своим любовникам, а я на первое место ставила свою работу, и при этом успевала быть женщиной.

Мне было странно, что меня сравнивают с писательницей, жившей сто лет назад. Казалось бы: где я и где она. А на самом деле – сто лет не так уж и много. Практически рядом.