Истории моей мамы - Трауб Маша. Страница 40

– Все, я побежала, – сказала она, – сейчас перепечатаю и срочно в номер пущу. Еще успеваю. Спасибо, Ольга. Отличная работа.

– А какой заголовок? – окликнула ее я.

Бабушка затормозила, посмотрела на абрикосовое дерево.

– Мне кажется, нужно что-то пафосное, громкое и не очень понятное. Например: «Мракобесие не пройдет!» Точно. Должно быть слово «мракобесие»! Тогда начальство точно забегает! – Бабушка взмахнула огрызком карандаша.

– Ну вот, считай, полдела мы сделали, – сказала я Вале, которая сидела в ступоре, ничего не поняв про мракобесие.

– Ольга, а может, не надо было? Это же позор, – прошептала та.

– Ну не больший позор, чем уже есть. Разве нет?

– Так вроде мы жалуемся на жизнь, получается. – Валя готова была броситься догонять бабушку.

– Да, вы жалуетесь. Еще как жалуетесь. Все правильно. А теперь мы напишем жалобу!

– Куда? – Она уже была не рада, что со мной связалась.

– В Министерство образования. И попросим не только восстановить Мадину на работе, но и компенсировать ей вынужденные прогулы.

– Нет, не надо жалобу! – замахала руками Валя. – Только хуже будет. Я боюсь! Да кто нас слушать будет? Да еще в министерстве! Только засмеют! Мы же из села, кто про нас знает?

– Завтра все узнают, вот увидишь. Или ты борешься, или бежишь, сверкая пятками. О себе не думаешь, подумай о дочери. А теперь собери мне все Мадинины грамоты, благодарности, характеристики и все, что есть. Диплом с отличием приложим.

– А грамоту за победу в художественной самодеятельности класть? – спросила Валя, как будто речь шла о теплых штанах или носках.

– Обязательно! Особенно за художественную самодеятельность! Что там? Первое место? На областной конкурс предлагали поехать? Да они нам в ноги будут кланяться!

– Кто они? – испугалась Валя.

– Да кто захочешь, тот и будет!

– А гармошку и костюм тоже нужно упаковать? Жалко ведь. Такие красивые.

– Нет, Валя, только документы, – улыбнулась я. – Ну, готовы к победе? Как говорит наша бабушка, точнее ее любимый Блок, «и вечный бой, покой нам только снится!».

– Оля, я не могу. Ты ведь уедешь, в Москву вернешься, а мы с Мадиночкой одни останемся. Как нам жить, если мы на село жалобу напишем?

– А если промолчим, то в следующий раз опозорят другую девушку, зная, что все сойдет с рук. Если мы сейчас рот откроем, то они подумают, прежде чем устраивать самосуд. Ты же знаешь, что Мадина ни в чем не виновата. Тогда почему она должна сидеть за забором?

На следующий день газета вышла с бабушкиной статьей под громким заголовком на первой полосе. Бабушка сбегала в типографию и принесла пачку экземпляров. Когда ее останавливали соседки, чтобы спросить, по какому поводу переполох, она выдавала им газету. Соседки ахали. Когда бабушка добежала до дома, уже все село прочло передовицу и замерло в ожидании. Мы сели в редакционный «уазик», усадили в него Мадину и поехали в город, в министерство. Бабушка надела свой парадный костюм с орденами и медалями и размахивала удостоверением главного редактора районной газеты. Люди и так расступались, но бабушке этого было мало – она всем сообщала, что сопровождает знаменитого московского адвоката, тыча в меня пальцем. Поскольку я нарядилась в свое любимое джинсовое платье выше колен, ни у кого не было сомнений в том, что я приехала из Москвы. Тут же пошли слухи, что дело находится на контроле в столице, раз уж оттуда московский адвокат приехал. Рядом шла Мадина – замотанная во все черное, бледная, еле живая. Мы ее вели под руки, и ей даже не приходилось специально изображать страдания.

Такой компанией мы зашли в кабинет республиканского министра – нас, естественно, никто не посмел остановить, и тот перепугался до полусмерти. Его можно было понять – статья в газете на первой полосе, главный редактор – фронтовичка, ветеран, в орденах и медалях, адвокат из Москвы в неприличном платье и несчастная опороченная девушка, которая вот-вот хлопнется прямо у него в кабинете в обморок.

– Комиссию! Я пришлю к вам комиссию! – закричал министр.

– Когда?! – строго спросила я, зная, что комиссия может добираться до нашего села несколько лет. А бабушка хлопнула газетой с передовицей по столу. Мадина осела на стул. – Понимаете, мы сейчас еще в прокуратуру должны заехать, – продолжала я, – там нас уже ждут. Ну, вы понимаете. Дело серьезное, вопиющее. Все-таки в наше время в образцово?показательном селе был устроен самосуд, практически линчевание, это же уголовное преступление. А руководство села было в курсе, но не вмешалось, так что сами понимаете, какие могут быть последствия. И пострадавшая… – Я показала на Мадину. – Сами видите, что девушку оболгали, оклеветали. И как, объясните мне, гордость села, получившая первое место на конкурсе самодеятельности в городе, удостоенная призов и наград, могла совершить то, в чем ее обвиняют? И как она могла преподавать детям? Вот, посмотрите, у нас и характеристика с места работы, и рисунки детей, которые ее любят. И вот еще, красный диплом. Даже два – окончание школы и института. А теперь сами решайте, могла такая девушка, – я опять показала на Мадину, – совершить что-то непотребное? Опозорить честь, которую так берегла? Подвести педагогов, родителей, руководство?

В этот момент Мадина начала падать со стула.

– Что же вы стоите? – прикрикнула я на министра, и он кинулся к графину с водой, опрокинул стул, усадил Мадину и понял, что дело плохо. Девушка чувствительная, скромная, ни грамма косметики, бледная – сразу видно, что воспитана в традициях.

– Так что без прокуратуры не обойтись. Или вы думаете, я сюда в отпуск приехала? – добила я министра.

– Не надо в прокуратуру! – Министр поднял телефонную трубку и начал крутить диск. – Через два дня комиссия приедет. Обещаю. Ждите. Разберемся. Виновные будут наказаны. И в Москве своей скажите, что у нас нет мракобесия!

Бабушка выбрала все же правильный заголовок для статьи. У министра аж поджилки тряслись, когда мы уходили.

Мы вернулись в село. Валя ждала нас у ворот.

– И что теперь? – спросила она.

Мадина зашла в комнату, легла на кровать и уставилась в стену.

– Будем готовиться к встрече гостей, – сказала я.

– Как готовиться? – ахнула Валя.

– Стол надо накрыть королевский. Что у вас из напитков есть?

– Так арака и пиво, что же еще? А откуда ж денег взять?

– А что у тебя за ящик под кроватью стоит? – спросила я у бабушки.

– Так однополчанин мне кизлярский коньяк передал. Еще на прошлый День победы, – ответила она. – Я его не пью, вот и стоит. А что?

– Ну ты даешь! Кизлярский коньяк? Да мы так гостей встретим! Такую пыль в глаза пустим, что они ослепнут!

– А продукты на что покупать? – переживала Валя.

– Кто у вас сейчас в сельсовете? Вадим? – спросила я.

– Да, – ответила Валя, – а что?

– А то, что он еще в школе за мной ухлестывал, – засмеялась я. – Стол накроем за его счет!

Я поехала в сельсовет. Председатель сельсовета Вадим был в меня влюблен много лет. На его счастье, я уехала. Соседки шептались, что он даже собирался за мной ехать, но его быстро женили на богатой невесте, и благодаря новым родственникам он и получил назначение на престижную должность. Я еще только подходила к зданию, а Вадим уже закрылся у себя в кабинете. От греха подальше. Ведь разговоров потом не оберешься, если бы он на меня хотя бы посмотрел.

– Вадик, ты же знаешь, что со мной бесполезно спорить, – начала я разговор через дверь, уверенная, что он меня слышит. – Через два дня сюда комиссия из министерства приедет. Я вызвала. И скажи спасибо, что я им про тебя не рассказала, как ты хотел Валю уволить. Или не с твоей подачи ей дали неделю на сборы? Даже если не ты, комиссии я скажу, что ты тоже руку приложил. И пусть разбираются. Зачем тебе неприятности? Открой дверь, просто поговорим. Вадим, я же не уйду, ты знаешь. Открой дверь.

– Ну что тебе нужно? – Вадик все же впустил меня в кабинет. – Почему, когда ты приезжаешь, обязательно начинаются проблемы? Ты же в отпуск приехала, вот и отдыхай!