Замок в Пиренеях - Гордер Юстейн. Страница 29

Куда она шла там, в горах, среди ночи? Ведь там не было ни одного строения, даже рыбачьей или охотничьей хижины. Не особо хорошо одета, да и не было на ней ничего такого, что напоминало бы туристическую экипировку. Кто эта женщина? Можно ли быть уверенным в том, что в горах она была не одна? Или все-таки с кем-то? Возможно, она в чем-то замешана? Ведь мы видели большой трейлер на самой высокой вершине в Хемседале. Вероятно, там что-то происходило…

Мы были слишком возбуждены, нам не удалось заснуть. Но мы боялись света. Мы лежали с закрытыми глазами и шептались, как дети в гостях с ночевкой. Мне показалось уместным напомнить о том, что мы переместились всего на несколько градусов — на небольшом небесном теле, которое движется вокруг Солнца, и тогда ты поторопился добавить, что Солнце — лишь одна из миллионов звезд на Млечном Пути. Таковы мы во Вселенной. То, что мы пережили, — мелкая рябь на глади огромного моря. Нам пришлось подняться над собой и посмотреть на все шире. Но на этот раз слезы не выступили у меня на глазах и я не разразилась словами о том, что однажды нас здесь больше не будет. Теперь это невозможно, климат для слез неподходящий; место горя заняли грех, вина — возможно, мы сами причинили смерть человеку. Думать об этом было так ужасно, что я не посмела и заикнуться об этом, но думала все время. Отнять жизнь! Это я-то, у которой не хватало силы духа признаться себе в том, что когда-то мне придется покинуть земную поверхность и всю эту огромную Вселенную! И тебя, Стейн, тебя тоже!..

С тех пор как мы сели тем туманным утром на паром, в последовавшие за этим дни мы редко прямо или намеками говорили о том, что случилось. Это — говорили мы, если хотели коснуться происшедшего. Там, наверху, на высокогорье, ты, пожалуй, все же превысил скорость. Мы съехали вниз по пологому склону, а ты к тому же нажимал на газ во всю мощь, на какую только был способен крошечный «фольксваген». Должно быть, мы все-таки сбили женщину на Хемседальской равнине. С тех пор как мы вернулись в Осло, как раз эта часть истории была нами вытеснена. Но как же нам было справиться с тем, чтобы жить вместе? А жить вместе означает среди прочего говорить, думать вслух, болтать глупости, шутить, проказничать и смеяться — и все это вместе; а кроме того, еще и вместе спать!

О Брусничнице, наоборот, мы говорили, чтобы положить начало совершенной откровенности, и это ее появление причина того, что и сегодня, как и много лет назад, я могу почти без стеснения признаться в том, что, спускаясь вниз, мы убили на Хемседальской горной равнине человека. А именно… к этому я еще вернусь, будь уверен. Но пока я буду рассказывать точно по порядку.

Ты где? Ты уже добрался до своей конторы?

>>>

Ну да, и сразу же включил компьютер и получил первую почту. Она — от тебя, я уже прочитал и удалил письмо.

Ты гораздо лучше, чем я, помнишь все детали. Вот только не преувеличиваешь ли ты насчет того, что уже тогда мы считали, что женщина, которую мы сбили, из-за этого погибла?.. Она могла, допустим, сломать руку, а потом сесть в белый фургон и поехать в Хемседаль. Так или иначе, случившееся было достаточно драматично, И теперь я, сидя здесь, пережил все заново. Я согласен с тобой в том, что ты предлагаешь пока не говорить о появлении Брусничницы. Об этом у нас с тобой наверняка будут отдельные представления и разногласия во мнениях. Но тебе ведь это известно.

>>>

Разногласия во мнениях! Отдельные представления! Такое впечатление, что я попала в научно-исследовательский институт. Кстати, как выглядит твоя контора?..

>>>

Я сижу в типичной для Блиндерна комнатушке в здании математического факультета, его еще называют домом Нильса Хенрика Абеля [81]. В комнате письменный стол, полки и пол завалены научными отчетами; статьями и журналами. Но сегодня я этих прозаических деталей не замечаю. Когда я читаю на экране твои письма, я словно сижу с тобой в той же комнате или в автомобиле и слушаю твой рассказ. Продолжай. Мы сели у Согне-фьорда на паром…

>>>

Уже в четыре часа ночи было светло как днем, а чуть позже взошло солнце, но мы закрыли глаза и продолжали шептаться. Мы напомнили друг другу, как безопасно было жить в каменном веке, и тысячи лет тому назад, и в горах Хардангервидда, даже в нынешнем году, до случившегося. Наш с тобой каменный век теперь был невероятно далеко из-за того, что мы только что пережили. Мы мечтали вернуться в те долгие ночи, когда могли, лежа на спине возле нашего логова на леднике, вглядываться в ночь. Наш взгляд проникал тогда на небывалые расстояния, сквозь чудеса мира… Столь интимный контакт со множеством световых лет, казалось, вызывал физическую боль; вспышка — тончайшая игла — раз, и всё… Диковинные огни, которые мы вбирали в себя, были нашими соседями: многие тысяч лет низвергались они сквозь космическое пространство, прежде чем добрались до наших душ, — мы принимали их. Свет отдаленных небесных тел все возрастал, прежде чем встретить нашу телесную оболочку, после чего он продолжал свое фантастическое путешествие дальше. Эти лучи проникали в самую глубину души. Однажды вечером взошел месяц, тонкий, как ноготь, но он рос, ночь за ночью становясь все больше и больше и заливая плоскогорье Хардангервидда и свод небес своим серебристым сиянием. Мы восприняли это как облегчение, и не только потому, что могли заглянуть друг другу в глаза даже ночью, но и потому, что месяц успокоил наши глаза и души, позволяя не вглядываться так далеко в космические дали.

Когда мы сидели в красном автомобиле, предаваясь размышлениям о каменном веке, Вселенной и далеком прошлом, мы по-прежнему закрывали глаза, потому что была ночь и мы хотели, чтобы она продолжалась как можно дольше, прежде чем полицейские или паромщик, словом, тот, кто появится первым, разбудят нас. Мы слышали шум плывущего по фьорду парома и знали, что ночь скоро кончится и тогда нам вспомнится целый дождь звездопада в тот вечер, когда мы закололи ягненка. Это было невероятно. Мы насчитали 33 упавшие звезды за несколько минут, но у нас не хватило духу придумать и загадать 99 желаний, которые могли бы исполниться. К тому же мы были добрыми и сытыми. Мы съели жаркое из ягненка, и у нас остался запас на следующие дни. А желания? Мы имели друг друга, что еще было желать?

Мы переплыли фьорд. Экипаж судна неодобрительно поглядывал на бампер и фары нашей машины, а затем с состраданием на нас. Авария при столкновении — все равно что телесная рана. Ее видишь, когда она абсолютно свежая. «Свидетели…» — думали мы. Ночное радио передавало новости ежечасно, мы это знали, но не знали, слушают ли его сейчас там, в рулевой рубке.

Нас манил к себе берег в Кайпангерсе, и мы продолжили путешествие на запад — к Хелле. Оттуда мы двинемся дальше на пароходе к Фьерланну — исходному пункту путешествия к Юстедальскому леднику. Интернета еще не было, зато у нас было расписание, и мы знали, что должны успеть к первому парому до Фьерланна. А если не успеем добраться туда, придется ждать полдня в Хелле. Но вскоре игре пришел конец. Между Хермансверком и Лейкангером нас задержала полиция.

На шоссе стояли две полицейские машины, одна с синей «мигалкой». Глупо было думать, что мы сможем легко отделаться: разбитый перед нашей машины служил ярким свидетельством того, во что мы впутались. Был уже день, и, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, полицию, должно быть, уже давно предупредили о случившемся. И теперь ты, так старательно организовавший нам возле пропасти алиби, громко и уверенно давал показания, после того как нам велели остановиться: «Мы сдаемся. Мы не станем ничего отрицать».