Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна. Страница 4

Меж тем папа честно сказал, что не может пустить меня пожить в его квартиру, жена против, а это ее жилплощадь. Но лыжи взаймы дал, спасибо ему большущее. Ожидать, когда по месту прописки окончательно созреет революционная ситуация, я не стала – исчезла на заре, даже не опустошив напоследок хозяйский холодильник. Родне еще долго придется общаться с банком и коллекторами. Впрочем, на этот счет я не слишком беспокоилась. Двоюродный брат Вадик, отслужив на Северном флоте, работал нынче в структуре, которая своих не выдает, и любому коллекторскому агентству способна показать «национальную индейскую избу». Моей порядочности и родственных чувств хватило на то, чтобы прилепить на зеркало стикер с запиской почти предсмертного содержания, дескать, не поминайте лихом, жизнь не удалась, не свидимся мы боле, завещаю кошку Баську вам, дорогие родственники. В случае чего Вадик предъявит мою писульку кому следует, объявят меня в розыск… Это я так себя успокаивала, чего уж там. Но в то, что шансов отбиться от банка у родни всяко побольше, чем у меня, я искренне верила.

А путь мой лежал все в ту же Новгородскую область, в окрестности Чудова, где мне принадлежал никем и никак не учтенный домик в умирающей деревне. Оставила его мне сестра бабушкиного мужа в память о тех летних месяцах, которые я проводила в ее занятном обществе.

Бытие, как говорится, определяет сознание. В оторванной от цивилизации деревеньке, куда добраться можно было лишь на лыжах зимой или на лодке летом, я очень быстро вспомнила, и как топить русскую печку, и как дрова пилить-колоть, и как выживать на подножном корме, почти охотой и собирательством. Охотник из меня был аховый, для собирательства сезон оказался неподходящий, зато рыбацкие ухватки припомнились быстро. Чего тут вдоволь, так это рыбы. Ею немногочисленные местные жители и спасаются. До ближайшей цивилизации – двенадцать километров через лес, единственная власть – егерь, самый подходящий транспорт – лыжи. Средневековье!

Но у меня, едва лишь мой телефон вышел из радиуса приема любых сетей, просто камень с души свалился. Сюда точно никакие коллекторы не доедут. Ни-ко-гда. Даже за полтора миллиона.

Проблема была с едой. Лишний раз показываться на людях мне было не с руки, а прихваченные с собой в рюкзаке припасы, как ни растягивай, а до весны точно кончатся. Но баба Надя (одна из двух обитательниц деревни) пришла мне на выручку. Все-таки тут не только натуральным обменом жили, деньги тоже были в ходу. «До лета полежат, – хозяйственно проверила на просвет и разве что на зуб не попробовала мои последние сто баксов баба Надя. – Лезь, Катька, в подпол, нагребай огурцов, грибов бери из бочки. Муки не дам, и не клянчи, а картошки бери, сколько утащишь». Нагрузив сани припасами, я торила снежную целину, прорываясь сквозь метель к своему пристанищу, и чувствовала себя при этом персонажем поэмы Некрасова. Как минимум.

Умостившись на печи в пятистенке («большую избу» по зиме все равно было не протопить), при лучине (электричества-то нет, а свечи экономить надо), я вгрызалась попеременно то в печеную картофелину, то в соленый огурец, запивала колодезной водой – и ревела белугой. Страшила не перспектива застрять в этом медвежьем углу на неопределенный срок (этнотуризм, а?! Полный этнотуризм!), пугала полнейшая безнадега впереди. Но фамильный оптимизм очень скоро пришел мне на выручку. Я же не в Средневековье оказалась, в самом деле, и не в тайге глухой. Крыша над головой есть, люди тоже рядом – каких-то полкилометра до соседки, сама жива-здорова (нельзя болеть, нельзя). Вот придет весна, и все-все обязательно наладится. Точно. Наверняка. По-другому и быть не может.

Новый год прошел без происшествий, но очень скучно. И если верить примете «Как новый год встретишь, так его и проведешь», то весь следующий год я должна была проспать, словно медведица в берлоге. Не так уж и плохо, если вспомнить, что у косолапых никаких кредиторов не водится, только блохи. День шел за днем, снега насыпало все больше и больше, мороз крепчал, предвещая Крещение. И тут баба Надя, разговевшаяся [2] после окончания Рождественского поста, а потому резко подобревшая, безвозмездно поделилась со мной сливовой наливкой, квашеной капусткой и куском сала. Короче, жизнь налаживалась. Небо вызвездило, молодой месяц плыл серебряной лодочкой над лесом, и вообще весна была не за горами, а там и новые планы. Как там у Жуковского? «Раз в крещенский вечерок девушки гадали»?

В самом деле, отчего бы девушке и не погадать, как велит народная традиция, если больше все равно заняться нечем? Богатый, очень любящий и, главное, готовый к незапланированным расходам жених мне бы сейчас не помешал.

Неистребимый оптимизм тоже своего рода диагноз, – раз положено гадать, значит, так и сделаем, решила я. В бане очень кстати обнаружилось старинное зеркало, словно бы специально предназначенное для таинственных ритуалов. Широкую рамку ручной работы с искусной резьбой давно следовало бы отреставрировать, но как-то руки не доходили очистить благородную древесину от вековых наслоений краски. Зато синеватый оттенок от наводки ртутной амальгамой завораживал своей мнимой глубиной и бездонностью. А еще это зеркало было добрым.

Баба Лида утверждала, что зеркала делятся на злые и добрые. В злом даже потрясающая красавица непременно увидит все свои самые незначительные изъяны, и любая дорогая и стильная одежда покажется уродливой, а стройнейшие ноги – кривыми. Добрые же зеркала неведомым способом скрывают недостатки смотрящих в них людей. Глядя в такое зеркало, дурнушка обязательно узрит привлекательные черты, а толстушка – признаки похудения. Конечно, доброе зеркало не заставит исчезнуть седину или морщинки, но явит их не такими уж и пугающими.

Я повертелась перед находкой, в который раз убеждаясь в баб-Лидиной правоте. И так и этак встала. И вполоборота! Не принцесса, может быть, но определенно королевна. И разве ж такая симпатяга не найдет себе новую хорошую работу? Да запросто! И не только! Она обязательно заработает много-много денег, отдаст все долги и заживет лучше прежнего. А замуж она выйдет за честного человека, а не за предателя и вора!

Моя самооценка медленно, но уверенно взлетала до небес, и даже черная коса, над которой еще не так давно я в приступе самокритики занесла было ножницы, показалась вполне уместной. Тем паче для гадания с зеркалом, чтобы, так сказать, углубить эффект. Народные традиции – это святое. Тишины и темноты, потребных для обряда, в здешних местах полным-полно, банька протоплена, и все сделано, как положено. По обе стороны от зеркала я свечи поставила в майонезных банках вместо отсутствующих подсвечников, второе зеркало, поменьше и поновее, – напротив баб-Лидиного раритета, а сама в старую ночную сорочку нарядилась, никаких поясов и резинок от трусов. Осталось волосы по плечам распустить, и хоть сейчас на иллюстрацию в школьную хрестоматию.

Настраивать зеркальный коридор нужно тщательно, приговаривая: «Суженый, ряженый! Покажись мне в зеркале!» И когда в тусклом мерцающем свете откроется проход в бесконечность, сидеть смирно и ждать, вглядываясь в синеватое дрожащее марево. Сначала чудилось, будто не свечи горят, а трепещут огненными крылышками бабочки, кружатся в лихой пляске и уносятся вдаль, хихикая и перешептываясь. Затем вдруг резко запахло смолой и дегтем. А потом суженый-ряженый возьми да и появись! И не кто-нибудь, не добрый молодец, а лично господин Дэ Сидоров! Стоял, понимаешь, и гнусно усмехался. Я глазам своим не поверила, придвинулась ближе и случайно коснулась зеркальной поверхности, а Дэ Сидоров ка-а-ак схватит меня за руку, как дернет на себя. Я не успела крикнуть ритуальное: «Чур с сего места!» – и утянуло меня доброе зеркало в свои глубины, точно в омут.

Вот вам и крещенский вечерок, девушки!

Глава 2

О дивный новый мир!

Диху, сын Луга, и Иван, Дмитриев сын

вернуться

2

Разговеться – у православных по прошествии поста поесть впервые скоромной пищи (церк.).