Избавитель - Михайлов Дмитрий. Страница 20

Строитель снова быстро заколотил по зубилу, высекая камень, и заговорил взволновано: за тысячи лет, что он провел здесь, боль не утихла. В Аду все оставались при своем «багаже», и время здесь редко было лекарем или учителем.

– Это вышло случайно… Вернее… Мы налетели на лавку торговки мясом. Тоже не от нужды, а… Для… Ради развлечения. Обычно один из нас набрасывал на торговца или, чаще, торговку мешок, и пока та приходила в себя, хватали, что попадало под руку, и удирали в разные стороны. Вся суть развлечения как раз и заключался в том, чтобы сделать это ловчее и унести побольше. Но та хозяйка – не женщина, а сущий воин – схватила меня вот сюда, за запястье и так вцепилась… – он замолчал, глядя на свою руку, на то место, где у него навсегда остался невидимый незаживающий ожог.

Мне во что бы то ни стало нужно было убежать – это было частью нашей игры, – Пифодорос посмотрел на Василия с глубокими встревоженными глазами, как будто ожидал от него поддержки. – Я схватил гирю и что было сил ударил. Она охнула и упала… И глаза, такие большие… Взгляд у неё был испуганный, ошарашенный… Страшный взгляд.

Он поник и сел, прислонившись спиной к скале.

Боги, как я хочу, чтобы ничего этого не было, чтобы можно было вернуться хотя бы на мгновение назад и не ударить. Всего лишь не ударить! Всего одно мгновение! – говорил сквозь слезы зодчий, глядя в темно-серое небо. – Меня поймали. А потом… Сбросили в каменоломню. Но, поверишь ли, даже когда я падал, я видел этот ужасный взгляд. Последовала пауза, самая длинная пауза за все время. Он несколько успокоился, вернулся к работе и теперь говорил негромко, его удары молотком стали снова размеренными.

Здесь я чуть с ума не сошел. Но вовремя вспомнил отцовское ремесло, начал строить. Быстро втянулся, хотя сначала было сложно. Сейчас я в нем нашел успокоение, всё-таки это счастье жить с работой, от которой получаешь удовольствие. Просто получаешь удовольствие.

Храм строился быстро, работа шла почти без перерывов, круглосуточно, потому что никто из рабочих не нуждался ни в еде, ни в отдыхе, ни во сне. Они высекали огромные блоки, легко взваливали их себе на спину и несли на площадку, там укладывали их на свое место и спешили назад.

Когда основная часть храма была возведена, Йохан, прекрасно освоивший здесь живопись, приступил к росписи внутренней части здания. При жизни он тоже был «мастером» на все руки, но практиковался в основном в срезании кошельков на рыночной площади. Работа предстояла серьезная, но не только из-за масштабов росписи: и Пифодорос, и сам Йохан желали увидеть образ, способный вызвать у посетителей самые сильные чувства, которые только возможно.

«Теперь самый страшный в Аду – Йохан, а уж потом – Дьявол», – шутили строители и отчасти были правы: требовательность Йохана переходила все разумные границы. Он никому не показывал свою работу, но многое можно было почерпнуть из его поведения. Наблюдая за его мимикой во время процесса, можно было догадаться, какое будет выражение лица у Абсолюта, а по тому, в каком духе находился автор – насколько близок к завершению его замысел. Положительных результатов пришлось ждать долго: Йохан безжалостно сжег в светильниках десятки эскизов, созданных им на досках в миниатюре. В эти моменты он был зол, как тысяча загнанных волков, проклинал всё вокруг, бросал кисть, пинал краски и уходил прочь, но тут же возвращался и садился за новую доску. Когда же подходящий образ был создан (что было понятно, опять же, только по его лицу), это стало только началом нового этапа мороки. После переноса фигуры на стены оказалось, что лицо Абсолюта «недостаточно выражает радость встречи», а руки его «не распростерты, а растопырены, как у пугала». Йохан с помощниками без конца поправлял портрет и несколько раз перегрунтовывал фрагменты фрески. И пока остальные строители были заняты покрытием золотом здания снаружи, Йохан запрещал всем, включая Пифодороса, входить внутрь. Если же кто нарушал запрет, он кричал, вися в люльке под самым потолком, топал ногой и брызгал в нарушителя краской с кисти. Со стороны это выглядело смешно.

Из храма он почти не показывался, а если и выходил, то только для того, чтобы оторвать кого-нибудь от работы и заставить себе позировать. Он делал зарисовки отдельных фрагментов лица, складок одежды на сгибах рук, положения пальцев. Или ставил за спиной натурщика несколько светильников, смотрел, расставлял их подальше друг от друга, затем поближе, и в какой-то момент неожиданно вскакивал и убегал в храм.

Работа над одним только Логосом длилась так долго, что впору было подумать, будто она не закончится никогда, что Йохан так и останется недовольным ни одним из вариантов. Но всё же этот важный момент однажды наступил, и гордый художник широко распахнул двери храма перед первыми посетителями.

Строители вошли и… Ошалели! С распростертыми объятиями их встречал Абсолют и заглядывал каждому в глаза с такой нежностью, словно любимейшему сыну! Все стояли молча, у некоторых на глазах наворачивались слезы, и только сам автор ходил перед толпой строителей и, размешивая в горшке краску, рассказывал, как у него грунт не просох, а потом как он краску развел жидко, и она потекла, и как он не мог уловить морщинки в уголках глаз, хотя на эскизе все получалось отлично. Вид у него был серьезный, важный, но глаза сияли, выдавая глубокое удовлетворение собой. Это ощущалось еще и по тому, как он расхаживал перед друзьями, любуясь тем, как любуются они, и как тщательно размешивал краску, которая сейчас была ему не нужна, и по серьезному голосу, эхом раздающемуся под куполом храма, в котором нет-нет, но и пробьется восторженная нотка, но, главное, все же – глаза. Взгляд его излучал столько света, сколько не способны были дать даже десять светильников.

Строительство уже приближалось к завершению, когда однажды в небе над храмом появилась крылатая фигура демона. Работа остановилась, все задрали головы и смотрели, как увеличивается его темный силуэт, а демон тем временем облетел стройку и, подняв крыльями облако пыли, приземлился около Василия.

– Тебя ждет Хозяин, – скривив рожу и указывая на него скрюченным когтистым пальцем, прорычал он, и, прежде чем Василий успел как-то отреагировать, бестия схватила его за руку и унесла прочь к каменной гряде.

Дьявол сидел в той же самой позе, в которой был при их первой встрече, в своих ослепительно белых одеяниях. Обстановка вокруг тоже не изменилась: у трона толкались полчища нечисти, а из-за горных вершин доносился рев беснующихся грешников. Увидев Василия, Падший ангел сел прямо и улыбнулся своей коварной улыбкой, но она лишь на мгновение прогнала с его лица тоску и усталость. Подхватив эту улыбку, захохотали и запрыгали бесы, кто мог летать – взмыли и огромной воронкой принялись носиться над головой Василия.

– Тихо! – строго крикнул Хозяин, и вся эта чертовщина вмиг притихла.

Дьявол был немногословен.

– У меня есть к тебе поручение, – сразу заявил он Василию.

– Я не стану выполнять твои… – заартачился было тот, но Дьявол строго оборвал:

– Это не просьба, а приказ! Не утомляй меня снова! Поверь, у меня достаточно средств, чтобы любого уломать, – сказал он сурово, наклонившись вперед и впившись пальцами в черепа на подлокотниках, но тут же откинулся назад и добавил уже с улыбкой. – Тем более, что тебе предстоит на некоторое время вернуться на Землю.

Возвращение на Землю! Только этого было бы достаточно, чтобы Василий согласился на всё. У него бы заколотилось сердце, будь оно у него, но сейчас волнение нахлынуло в его голову откуда-то снизу, и эта волна затуманила его сознание. Василий не видел, не слышал и даже думать не мог ни о чем, кроме как о «белом свете». Вырваться пусть на чуть-чуть из этого вечного мрака, вновь окунуться в мир знакомых ощущений, увидеть, как живут люди… Неужели такое возможно!

– Завтра исполняется ровно два с половиной века, как ты здесь – можешь получить отпуск на одну ночь, – Дьявол еще раз улыбнулся, и вновь стал серьёзным. – Но учти, ты должен до восхода солнца найти Наместника и передать ему этот свиток.