Избавитель - Михайлов Дмитрий. Страница 30

– Вот бы у меня было три медали!

На панели возникли фигурки двух человечков с нелепо высокими прическами.

– О, это, ко-че, аще кулёвенько! Мартын и это… Роза, Ага! Аще! – громко закричало Сульфат, тряся указательным пальцем и оглядываясь на Василия. Оно уже смекнуло, что попутчик его не слишком умен, и ему нужно всё объяснять и показывать. Сульфату это нравилось.

Как будто среагировав на этот зов, справа от первого собеседника появился ещё один бюст.

«…Я тоже могу не слабо петь», – закричало скрипучим голосом, корчась в улыбке, Роза или Мартын и в этот момент испустило газы.

Сульфат захихикало.

– А я тоже могу петь! – заявил новый бюст и нарочито противным голосом проскрипел что-то невнятное.

«Ты поешь хуже, чем твои драные родители!» – проорало Мартын или Роза и засмеялось. Несмотря на то, что юмористы общались друг с другом, они не поворачивали головы к собеседнику, а смотрели строго на зрителя.

– А-ха-ха! Это про тебя! – сказало Сульфат, обращаясь к бюсту-певцу.

«Певец» улыбнулось и еще пропело что-то на другой мотив. Над экраном появилось лицо ещё одного гермафродита.

– Ты Мартына и Розу смотришь? – спросило его Сульфат.

– Мартын и Роза? – переспросило собеседник № 3. – А они говорят про секс?

«Заткнись, тупица! Я пою хорошо!» – закричало в этот момент Роза или Мартын, приняло позу оперного певца перед взятием высокой ноты и… Снова испустило газы.

– Заткнись, тупица! Слышь? – повторило за ним Сульфат.

– Нюра, ты? – спросило собеседник № 1 нового собеседника.

– Ага, хочу с Розой полюбиться по-настоящему!

– Все Нюры по факту – дуры, – отчетливо заявило собеседник № 4, улыбающееся лицо которого появилось мгновение назад справа от юмористов.

«Что-то ты сегодня не на шутку распелся!» – заметило второй ведущий, как всегда глядя не на партнера, а на зрителя.

Сульфат расхохоталось не то словам ведущих, не то шутке новой говорящей головы. Жизнь возвращалась в привычную колею, страшное осталось далеко позади, и чем больше появлялось лиц, тем радостнее становилось у него на душе.

– Вспомнил анекдот, – сказало собеседник-шутник № 4. – Говорят, каждую ночь из душа выходит чудовище, переодевается, красится – и вроде уже ничего. А говорит оно голосом Нюры. Ха-ха!

– Кто включил этих Розу и Мартына? – брюзжал новый собеседник № 5. – Переключитесь с них немедленно!

– Мартын-пыртын! – скаламбурило Сульфат и просто лопнуло от смеха. – Пыр… пыртын, – шепотом повторяло оно, задыхаясь от хохота.

«Просто я сегодня много поел», – отозвалось сквозь улыбку Роза или Мартын и снова испустило газы.

– Слышьте?! Она много поел! А-ха-ха-ха! – смеялось собеседник № 6. Бюстов стало так много, что они уже образовывали арку над стереовидом.

– Когда я с Мартыном пересплю? – задавалось вопросом Нюра-собеседник № 2.

– Лучше гляньте, какое видео я заснял, – предлагало собеседник № 5.

– Ночной анекдот, – шутил бюст № 4. – Однажды фея…

Кто-то уже ссорился:

– Много кричишь, собака.

– Твои родители – собаки, а ты – аще щенок блохастый. Так ниче? Нормуль для тебя будет? Не сильно я тебя пнул под лохматый зад?

Сульфат смеялось и заваливалось на спинку кресла так, что то начало раскачиваться.

– Зырь, умора, – обернулось оно к Василию, указывая на Мартына и Розу, которых из-за поднявшегося гама почти не было слышно. Но Василий смотрел равнодушно, даже грустно, тогда Сульфат снова обратилось к собеседникам. – Вы смотрите? Аще, смотрите? Я умираю!

«Ты аще и вчера много поела! Тебе надо эту дырку чем-то аще заткнуть! – сказало Мартын или Роза и само испустило тот же звук, что и певец. – Оп! Мне, кажется, тоже аще».

Оба захохотали, а Сульфат сползло с кресла, размахивая руками.

– Они аще… такие… – давилось оно смехом.

Неожиданно вместо Мартына и Розы виртуальный экран стереовида пересекла шеренга солдат. Она начиналась от левого края панели и тянулась по диагонали вправо, заканчиваясь где-то за стеклом автомобиля. У солдат была такая мощная мускулатура, что они больше походили на карикатуру супергероев, чем на реально существующих людей. Крик в салоне существенно стих, даже Сульфат уже не смеялось, а медленно садилось в кресло, не отрывая взгляда от шеренги.

Помимо мускулатуры, силу солдат подчеркивало вооружение: огромные, почти в человеческий рост, автоматы и переносные орудия, которыми они вертели в руках, словно те были надувные. Гибкие бронежилеты плотно облегали мощные торсы, ноги с вывернутыми как у лошадей назад коленями, раздутые, словно баскетбольные мячи, бицепсы и даже пальцы рук. Экипировку воинов завершали массивные шлемы с прозрачными забралами.

Затем через салон автомобиля пролетела голограммная эскадрилья солдат с крыльями за спиной и стабилизаторами на руках и ногах. Летуны эти имели более вытянутые худые тела, хотя их мышечная масса тоже внушала уважение. Шлемы их не выглядели такими крепкими, но для обтекаемости от подбородка до затылка имели гребневидный выступ и были настолько герметичными и гладкими, что, казалось, сделаны всего из одной полированной детали. Их вооружение было миниатюрнее и легко помещалось в одной руке.

Под динамичную музыку солдаты разбежались по салону и начали прыгать, летать, стрелять, преодолевать полосу препятствий.

– Кулёвенькие, да? – не скрывая восторга, спросило Сульфат. Василий утвердительно кивнул.

«Городская охранная гвардия и малая авиация городской охранной гвардии, – сообщал мужской голос за кадром, – новый шаг к защите безопасности городов! Непобедимая армия! Верные солдаты! Скоро Вы их увидите в каждом урбоцентре!»

В завершении на чистом небе воображаемого экрана появился гвардеец с крыльями за спиной и выпустил ракету прямо в центр салона автомобиля – её взрыв ознаменовал конец ролика. Василий вздрогнул от взрыва, и вместе с ним вздрогнули Сульфат и говорящие бюсты.

– Я аще всегда в этом месте дрогаю так! – призналось Сульфат.

Ролик действительно произвел впечатление на Василия и не только финальным взрывом, но и той внезапностью, с которой он появился и так же окончился, словно в разгар вечеринки в зал ворвался отряд спецназа, пересек комнату и скрылся за противоположной дверью.

– Хочу с гвардейцами полюбиться! – визжала Нюра.

Василий отвернулся к окну, за которым мелькали бесконечные ряды соснового леса, живые – всё такие же, как и триста, и тысячу, и миллион лет назад. А над землей вдоль прямой, как натянутая струна, дороги тянулся тот же голубой луч, не имевший ни начала, ни конца.

«Почему в аду нет деревьев?» – с сожалением подумал Василий. Будь там хоть одна захудалая елочка, он бы положил целую вечность, чтобы высадить лес, разбить парки. Он бы таскал воду из Стикса хоть к самому трону Дьявола…

Его размышления были прерваны толчком в бок, Василий нехотя глянул на Сульфата – тот тыкало пальцем в стереовид и что-то говорило. Перед ним две маленькие фигурки сидели в глубоких креслах и с пеной у рта выясняли между собой отношения, оглашая салон истошными криками. Священник туго обхватил себя руками, словно замерз, навалился на стеклянную стенку автомобиля и вперил свой взгляд в черные силуэты леса.

Луна уже полностью скрылась за тучами и тьма поглотила лесной пейзаж, лишь слегка позволяя проявляться кое-каким контурам и иногда веткам, слишком близко простирающим к дороге свои мохнатые лапы. Только луч выигрывал от этой тьмы, потому что виднелся отчётливее.

Василий сидел в обнимку с самим собой и, глядя на эту тусклую голубую линию, погрузился в воспоминания о времени, проведённом в семинарии. Чувство тянущей боли наполняло его грудь, когда он проматывал в памяти события того восхитительного, как ему теперь казалось, периода, когда у него была ЕГО семинария – милая, спокойная, уютная, с плавно текущим временем. Почему он игнорировал эти минуты, месяцы, годы? Как бы сейчас хотелось вернуться назад хотя бы на время, в эти аккуратно выбеленные коридоры, в эти классы с немногочисленными партами, на Пасхальную службу семинарского храма. Уж сейчас бы он не упустил ни одного мгновения того счастья! Он бы вглядывался в каждый березовый листик за окном, освещенный солнцем, когда оно утром выгуливало во дворе свои лучи. Он бы прислушивался к тихому одинокому стуку ботинок, легким отзвуком разносящемуся по коридору во время занятий; он бы наслаждался причащением; он бы полной грудью втягивал в себя воздух, чтобы посильнее впитать в себя весь дух этого места. От этих воспоминаний в душе зародилось и быстро росло то острое печально-радостное состояние, от которого наворачиваются слезы, но… Оно, так и не созрев, внезапно растворилось, оставив после себя только неудовлетворение.