Полное собрание сочинений. Том 14. Таежный тупик - Песков Василий Михайлович. Страница 11

Есть место на Енисее, известное со времен казаков-землепроходцев, — Казачинские пороги.

Тут скорость воды над камнями почти равняется скорости проходящих судов. Весь енисейский флот: катера, баржи, большие и малые теплоходы покоряются тут Енисею и прибегают к помощи, существующей только на этой реке.

Специальный буксир-туер, наматывая на лебедку закрепленный намертво трос, как альпинист по веревке, взбирается против течения и ведет за собою суда. Проход Казачинского порога — всегда событие. Сам капитан выходит на мостик, вся команда и пассажиры следят за проходом, и все облегченно вздыхают, когда на опасное место можно глянуть уже с кормы.

А сколько мест на реке, опасность которых знает лишь штурман. «Между днищем «Антона Чехова» и каменным ложем реки иногда остаются не те желанные «семь футов», а всего лишь минимальные двадцать сантиметров. Ничтожный просчет — и ты на камнях».

«Знать наизусть реку» — задача серьезная и нелегкая. К счастью, она совпадает с ненасытным желанием человека узнавать, узнавать…

(«Капитан: «Сорок лет хожу по реке — сорок лет не могу наглядеться». Молодой штурман: «Иногда хочется разбудить пассажиров: смотрите!..»)

Путь Енисея — это разрез Сибири по линии север — юг. В июле рейсом до Диксона «Антон Чехов» уходит из Красноярска, когда жара размягчает асфальт, когда бульвары пестреют цветами. А всего через шесть дней штурман ведет теплоход уже между льдинами. Белые ночи. Лежат на льдинах тюлени. Летают полярные птицы. Енисей в этом месте уже не река, а море — между берегами до сорока километров.

У водной линии север — юг лежат сибирские жаркие степи, желтеют поля хлебов, зеленеет тайга, о которой Чехов сказал: «…одни только перелетные птицы знают, где она кончается».

Но имеет край и тайга. Безлюдные, непролазные, подходящие к самой воде леса постепенно становятся лесотундрой. Потом уже тундра со стадами оленей, с гусиными стаями, с коврами ярких цветов, с полями белой пушицы проплывает справа и слева по борту.

И вот уже батюшка Ледовитый океан качает «Антона Чехова» на волнах. (Капитан: «Дело привычное, сорок лет пролетели, как одна навигация». Молодой штурман: «А я никак не привыкну, кажется, вижу долгий счастливый сон».)

Енисей — основная дорога на огромных пространствах Сибири. Сухопутная жилка дороги от Красноярска доходит лишь к Енисейску.

Дальше — только водою. Водою движутся люди.

Водою — грузы. Множество грузов: лес, горючее для моторов, продукты питания, станки, машины, домашняя утварь, рыба, добытые у Норильска металлы. И всюду лишь возле воды видишь на карте точки селений, старинные сибирские села, для которых тайга с Енисеем — опора всей жизни. (Наверное, есть тут любимые остановки? Капитан: «Для меня это Ворогово — родился в нем, вырастал. Когда подходишь, старушки выползают на пристань: «Иннокентий приплыл…» Молодой капитан: «Да, Ворогово. И еще Ярцево — в «Царь-рыбе» как раз это место затронуто».)

Хорошо было бы говорить о реке, проплывая по ней. Но я на «Антоне Чехове» был в момент, называемый речниками «вооруженьем». Разумеется, никаких пушек, никакого оружия!

Вооруженье — это возвращение судну всего, что с него удалили на время зимней стоянки.

И теперь заново комплектовалась команда, вешались занавески, по трубам пустили воду. Прогревалась машина. Ставились находившиеся в починке и на проверке приборы. Восемьдесят человек экипажа усердно готовились к навигации.

У Красноярска река была безо льда. Но день был серый, со снежной поземкой. И, глядя из рубки на воду, я пытался представить выходящего тут из дорожной коляски Антона Павловича, пытался представить его настроение, состояние, дошедшее к нам в очень сильных словах: «…не видел реки великолепнее Енисея, — добавил штурман. — Но Чехов не ошибся. Он верно почувствовал эту реку, угадал ее красоту. Его бы к нам пассажиром…»

Рядом с нестарым еще капитаном штурман выглядит совсем юношей. Но Енисей уже стал для него рекою-судьбой. На «Антоне Чехове» Николай Шашеро показал все лучшие качества человека, комсомольца и речника. И когда пошел разговор о посланцах на съезд комсомола, «делегатом от Енисея» назвали его.

— Как бы вы совсем коротко сказали о Николае? — спросил я Иннокентия Васильевича Копеева.

— Аккуратен, трудолюбив, имеет хорошую память, полюбил реку, надежный товарищ. В нашем деле это лучшая аттестация, — сказал капитан.

— Мало-помалу может стать капитаном на Енисее?

— А отчего ж нет? Мы, старики, ведь не вечны.

«Нет того понедельника, который не уступил бы своего места вторнику». Это я, между прочим, тоже у Антона Павловича прочитал…

Размышляя о судьбе Николая, я подумал: очень повезло парню, что попал он с брянской своей речушки на Енисей, на большое хорошее судно и к хорошему мудрому капитану.

_{Фото автора. Красноярский край.}

 _{9 мая 1982 г.}

Кукушка

(Окно в природу)

Эту птицу наверняка слышал каждый. Ее нехитрую песню ни с чем не спутаешь. «Ку-ку!.. Ку-ку!..» — и мы замедляем шаги, считаем. Меланхоличный, чуть грустноватый голос заставляет подумать о жизни, о быстро бегущих днях.

А где же певец? Увидеть его не всегда удается. И все-таки облик кукушки, немаленькой птицы, напоминающей ястреба, многим известен. Специалистам и любознательным людям известна и частная жизнь этой птицы, очень своеобразная жизнь, в которой много еще загадок. Известно, что кукушка не вьет гнездо, а двадцать примерно своих яиц с большим искусством и вовремя кладет в чужие гнезда. Известно, что кукушонок, едва покинув скорлупку, немедленно избавляется от «молочных» своих братьев — выталкивает из гнезда яички или уже птенцов. Известно, какого труда стоит приемным матери и отцу воспитанье подкидыша — рядом с кормящей птичкой он выглядит страшным, прожорливым великаном. Известно, что какой-нибудь королек (самая малая наша птица), сбиваясь с ног, продолжает кормить кукушонка, когда тот может уже летать, но еще не приспособлен как следует сам прокормиться. И никакой в ответ благодарности! Став на крыло и окрепнув, молодые кукушки отдельно от взрослых улетают зимовать в Африку или в Индию (кто подсказывает им дорогу?), чтобы, явившись весной к месту рожденья, начать все снова по известному кругу, заведенному у кукушек. (а в других местах земли, кроме них, еще дятлов, ткачей, трупиалов) отказаться от столь милого каждой птице «домашнего очага» с детворой и продолжать свой род столь необычным способом? На этот вопрос убедительного ответа пока что не существует. Что касается поведенья кукушки в момент гнездования птиц, поведенья кукушонка и его приемных родителей, то тут сделано много тщательных наблюдений. А фото- и киносъемка лесную тайну, доступную раньше только немногим натуралистам, сделали драматическим зрелищем для миллионов людей, сидящих у телевизоров.

Фото- и киносъемка гнезд с кукушонком — дело нехитрое, важно лишь отыскать такое гнездо. Иное дело первая фаза драмы — кладка яйца-подкидыша. Вероятность оказаться с фотокамерой в нужной точке и в нужное время ничтожна. И тут мы доверяемся лишь рассказам и записям. Многочисленность наблюдений позволяет установить: жертвами кукушек становятся более полутораста мелких птиц Европы и Азии, от королька до дрозда (знакомые нам: камышовки, малиновки, трясогузки, зарянки, чижи, крапивники, пеночки, корольки… соловей, случается, тоже растит кукушонка).

Энергии, старанья, изобретательности, какие тратит пара кукушек на поиски нужных им гнезд, на кладку яиц, на охрану избранной территории от других кукушек, вполне бы хватило на житье «своим домом». Но таков зигзаг эволюции этих птиц. Прилетая в наши леса в момент появления первой зелени, кукушка-самец «столбит» свою территорию кукованьем и постоянным облетом.

Кукушка-самка (она не кукует, издает лишь хохочущий звук) прилетает чуть позже. И весь май у кукушек идет охота за гнездами.