Разноцветные глаза (сборник) - Павич Милорад. Страница 6

Спуд уединился в своей келье и принялся искать то, что лучше всего подошло бы для данного случая, перелистывая сборник, который он составлял годами, записывая сны в большой книге. Если бы не угрозы, лекарь, вероятно, нашел бы решение без особого труда. Но сейчас он боялся что-либо упустить и старался принять во внимание каждую мелочь. Его очень беспокоило одно обстоятельство. Дело было не в болезни мальчика. Беспокоил его собственный возраст. Ему было почти девяносто лет, и он чувствовал, что такая большая разница между ним и ребенком таит в себе опасность и может стать препятствием тому благотворному действию, которое должен был оказать на мальчика сон целителя. Старательно пересмотрев все сны, он выбрал два. Один из них он записал еще в молодости, когда, полувоин-полураб, нес подневольную службу в турецкой армии. Он очень любил этот сон, который однажды приснился служившему вместе с ним турецкому воину.

Второй сон время от времени снился самому целителю. Спуд толком не понимал, почему он ему снился; однако монахи на Продроме, те, что жили и ели вместе с ним, рассказывали, что он часто засыпал за трапезой. Когда это произошло в первый раз, он держал в руке широкую, наполненную вином чашу, из которой выглядывали рога маленького серебряного оленя, прикрепленного к ее дну. Целитель как раз собирался произнести здравицу, но вдруг закрыл глаза и выпустил чашу из рук, она стукнулась о стол, однако так, что вино не пролилось. Несколько мгновений он сидел с закрытыми глазами, протянув руки над столом с чашами, а потом очнулся. Монахи, сидевшие рядом, принялись удивленно расспрашивать, что случилось, и тогда он рассказал им, что в мгновенном сне ему привиделось море, на море волны, а на волнах корабль. Он увидел, что большая волна вот-вот готова поглотить корабль и моряков, и тогда он выронил кубок, протянул руку в сон, схватил корабль и извлек его из бушующего моря.

Этот второй сон показался целителю более подходящим, потому что он видел его в более позднее время, то есть ближе ко времени больного мальчика. Понимая, как трудно из собственной старости дотянуться до возраста трехлетнего ребенка, целитель сосредоточил все свое мастерство на том, чтобы преодолеть время, разделяющее поколения, и отправить свой сон как можно дальше в будущее.

«Надо попасть как можно дальше, как можно дальше, это самое главное», – шептал он, уподобляясь пушкарю времен своей военной юности. И тогда он решил воспользоваться посредником.

У больного был десятилетний брат, и целитель послал ему в подарок кубок с оленем, а эмиру наказал в тот же день вечером вывести сына на террасу над Босфором и, дав ему в этом кубке вина, повелеть выпить его, думая о своем больном брате. В это время сам целитель, на Продроме, старался внушить брату больного мальчика свой сон о спасении корабля.

На следующий день рано утром в монашескую келью на Продроме, где обитал целитель, вошли два телохранителя эмира и ввели туда оседланного жеребца, у которого глаза были завязаны шелковым платком. Они сказали, что эмир благодарит за службу, дали целителю золотой, посадили на коня и вместе с ним выехали из монастыря. Оказавшись на дороге, идущей вдоль моря, они хлестнули лошадей и, продолжая скакать по обе стороны от слепого старца, самой быстрой рысью направились к берегу. На краю отвесного обрыва над морем кони, на которых сидели телохранители, резко остановились, а жеребец с повязкой на глазах, получив еще один удар кнутом, полетел в пропасть вместе со своим седоком. Перед тем как Станислав Спуд погрузился в волны, к нему на несколько мгновений вновь вернулось зрение.

По всей вероятности, лечение сына эмира оказалось безуспешным.

Корреспондент парижской газеты «Монд», регулярно присылавший сообщения об израильско-египетском конфликте 1967 года, привел в одной из своих заметок в июне следующую информацию. За день до того, как египетская авиация утратила способность дальнейших действий, в одной из воинских частей израильтян, которая участвовала в операции на Синайском полуострове, среди взятых в плен оказался египетский сержант из Александрии. Весь день он пролежал на песке в расположении захватившего его подразделения, на жаре, без воды, под непрерывными налетами египетских самолетов. Когда в конце дня кто-то предложил ему флягу, он, едва прикоснувшись к ней губами, выпустил ее из рук и замер с закрытыми глазами и поднятыми к небу руками. Израильские солдаты подумали, что он не стал пить, потому что во фляге было вино, а мусульманам вера его запрещает. Однако, придя в себя, юноша рассказал, что в египетской авиации служит его брат и что в тот момент, когда ему предложили питье, он вдруг моментально погрузился в сон и увидел во сне подбитый египетский самолет, падающий на землю. Тогда он тут же выпустил флягу и протянул вперед руку, чтобы его удержать.

Должно быть, в свое время целитель на Продроме сделал свое дело чересчур хорошо. Автор, когда писал эту книгу, старался избежать участи Станислава Спуда.

Аэродром в Конавле

Когда до войны братья моей матери и старший брат моей жены уезжали по делам в Дубровник, они всегда останавливались в одном и том же доме. И хотя я никогда не был с ними знаком, потому что все они погибли в 1941 году во время немецкой оккупации, мне известен адрес этого дома. После окончания Второй мировой войны мы попытались разыскать Дельфу Дорианович – ту самую их знакомую, у которой они бывали и которая жила на Гружском шоссе в доме № 123-а. Нас там встретили с удивлением и сообщили, что Дельфа погибла в 1944 году при странных обстоятельствах. На основании того, что нам удалось узнать о ее смерти, события можно реконструировать следующим образом.

Все, кто знал Дельфу, вспоминают две ее особенности, сразу бросавшиеся в глаза и – что интересно – между собой связанные. У Дельфы был удивительно красивый цвет лица, вы это замечали сразу и уже никогда не забывали. Свои длинные черные волосы она забрасывала за спину и носила словно накинутую на плечи шаль. Второй ее особенностью был необыкновенный дар слез. Она плакала по малейшему поводу, обильно и почти ежедневно, и при этом, можно сказать, не испытывала особых страданий. Все, кто знал ее, считали, что чистота кожи ее лица и рук объяснялась этими часто проливающимися слезами. Некоторые даже утверждали, что она слезами умывалась. Во всяком случае, когда ее видели в последний раз, она тоже была заплаканной, и домашние не знали, имелись ли для этого более серьезные причины, чем обычно.

В то время, после капитуляции Италии, немецкое командование приказало разыскать среди заключенных в итальянском лагере под Дубровником тех, кого можно было бы использовать на инженерно-строительных работах. Таких нашлось немного – около десятка мужчин и одна женщина, Дельфа Дорианович. Их поселили вместе и дали задание в определенный и весьма короткий срок найти в Конавле подходящее место, где можно построить маленький запасной аэродром, чтобы использовать его во время операций против партизанских отрядов. Этим же вечером заключенные получили секретное сообщение с освобожденной территории, в котором говорилось, что им следует любой ценой уклониться от исполнения немецкого приказа. Таким образом, они оказались в безвыходном положении. Дельфе поручили определить место для строительства будущего аэродрома, и она решила расположить его там, где он окажется непригодным для использования. В тот вечер один человек из их группы, предприниматель, до войны занимавшийся строительством и ремонтом дорог по всей Боснии, обронил одно замечание, которое всем врезалось в память, хотя никто не мог быть уверен в его справедливости. Он сказал, что и строительные инженеры, и дорожные рабочие на основании собственного опыта знают, что если проложить шоссе там, где под землей есть остатки какого-нибудь древнего поселения, церкви или укрепления, оно обязательно начнет разрушаться. Подземные пустоты и подземная кладка под давлением идущего сверху транспорта оседают настолько неравномерно, что уже через очень короткое время движение по такому шоссе становится невозможным. Предприниматель даже утверждал, что однажды рабочие, с которыми у него до этого произошел конфликт, проложили недалеко от Требинье трассу через только им одним известное «гнилое» место, в результате чего построенная под его надзором дорога на этом участке провалилась, как только ею начали пользоваться.