Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 41

– Гораздо! – сказал Ададуров. – Гораздо! А кто цесаря точить заказывал?

– Богдан Яковлевич будто. Но, может, это и не шахмата совсем царя убила.

– Может, может… – сказал Ададуров. – Конечно! И так им и говори, если чуть что. Говори, что за тем и пошел, чтобы козни развеять. Потому что поверить не мог, чтобы Богдан Яковлевич вдруг… Ну да что тебя учить? Сам знаешь! А теперь вот что. Пойдешь отсюда обратно, как и сюда шел, по той же дороге, и как будешь проходить мимо двора Мстиславского, то слева, сразу за деревьями, будут стоять палаты двухэтажные – это приказы. Так вот возле главного приказного крыльца возле колодца будет стоять человек моих примерно лет и в волчьей шубе с синим верхом, верх – сукно стамедное, и у того человека мешок. Так вот подойдешь к нему и скажешь, что велели пособить. А зовут его Никифором, он из Посольского приказа, дьяк, и он тебя отведет, куда надо. Иди, он давно ждет. Мы же пока тебя нашли! А я здесь еще постою, я же Трофима давно знаю. Ну!

Маркел еще раз глянул на могилу, перекрестился, развернулся и пошел.

А дальше было так, как и обещал Ададуров: Маркел пошел обратно, и когда проходил мимо двора князя боярина Мстиславского, то увидел слева, за деревьями, длиннющие каменные палаты о двух этажах, и там возле крыльца, при колодце, и в самом деле стоял человек в волчьей шубе, крытой синим аглицким сукном – стамедью. Где служим, оттуда и тащим, подумал, подходя, Маркел. А подойдя, взялся за шапку и, как и было обговорено, сказал, что может пособить.

– Ну так и пособляй, – сказал тот человек, тот дьяк.

Маркел взялся за мешок, который стоял рядом с дьяком. Дьяк строго сказал:

– Полегче! Не то разобьешь.

– А что там? – спросил Маркел, закладывая мешок на спину.

– Питье, что же еще, – ответил этот дьяк, Никифор, как вспомнил Маркел.

Они пошли от крыльца. Никифор шел немного впереди и боком, указывая дорогу. Маркел как бы невзначай повел плечом, в мешке сразу что-то звякнуло.

– Медведь какой! – сказал Никифор. – Перебьешь же.

– А что за питье? – спросил Маркел.

– Посольское, – сказал Никифор. После велел: – Направо!

Это они уже шли по площади. Маркел не удержался и сказал:

– Мне Федор говорил, что ты у них толмач. А ты мешки с водкой носишь.

– Это не я ношу, а ты, – сказал Никифор, усмехаясь. – И не с водкой, а с вином. С мальвазией. Посол только мальвазию пьет. Вот и велели еще принести. А ты мне сейчас все бутыли перебьешь. Не лязгай!

Маркел стал нести ровнее. Никифор спросил:

– Зачем тебе к ним на подворье? Что за нужда такая?

– Надо одного человека сыскать срочно, – сказал Маркел как будто очень нехотя. – Должок вернуть. Тут же, смотрю, такие времена настали, что не сегодня завтра – фыр-р-р-р, и я его только и видел.

– Да, – помолчав, отозвался Никифор. – Непростые времена сейчас… Это чтобы я бутылки нашивал! И чтобы посол их ждал!

– А раньше было посытней? – спросил Маркел.

– Было по-всякому, – уклончиво ответил Никифор, помолчал, а после не выдержал и начал говорить: – Сперва у них было всего навалом. Это когда только приехали. Но после сходили они к государю, государь их принял, они ему не показались, и он говорит: «Андрюшка, режь им рацион!» И Андрюшка, а это наш старший, наш думный дьяк Андрей Щелкалов, подрезал. Эти стали голодать. Неделю голодали, две… Государь их опять призывает – и их просто не узнать: на все согласные! Подписали все, что было надо. И государь обратно говорит: «Андрюшка, чтобы они теперь от пуза у меня, ты понял!» И наш главный им вначале все вернул, а после еще и удвоил. Ну, тут они опять стонать: «Смилуйся, великий государь, нам столько не съесть!» А он: «Нет, съедите!» И запретил урезать рацион и также недоедать. Так они и обжирались по тот самый день, когда государь преставился. И тут нам Щелкалов сразу говорит: «Урезать и не выдавать! Совсем!» А тут еще и Бельский: «И в цепи их всех!» А Годунов: «И в казематы!» Так и сделали: отобрали у них все и посадили их в их же подвал, где у них раньше были да и сейчас есть склады. Но мы же христиане! И того-сего им подаем час от часу. Вот мне велели отнести мальвазии. А там, глядишь, кого-нибудь еще пошлют. Да ему много не надо, этому послу, он же вот таковского росточка, худющий, одни усы да уши. А сколько в нем гонору! Ходит важно, как журавль. Его Журавлем и зовут. А тебе там кто нужен?

– Жонкин его прозвание, – сказал Маркел.

– Жонкин? – удивился Никифор. – Нет там никакого Жонкина. – Подумал и спросил: – А может, Жонкинсон?

– Может, и Жонкинсон, – сказал Маркел. – Это же не мой должник, а дядин. Дядя велел сыскать и говорил, что Жонкин.

– Да! – только и сказал Никифор, недоверчиво поглядывая на Маркела. После прибавил: – Ладно, только ради Федора. – Потом, еще немного помолчав, сказал: – Так там не один Жонкинсон, а их целых три. Тебе который нужен?

– Жонкинсон-точильщик.

– А, точильщик! Есть такой, – сказал Никифор. – Этот да, этот может. Возьмет и не отдаст. Пьянчуга! Да они там все такие. Вот сколько ты несешь? А это им на один раз. Даже не им, а одному ему. Гентельману сэру Ереми Баусу, как он себя называет. А люди кличут Журавлем. Но какой ловкий чертяка! Царь же сперва хотел его казнить, а он вывернулся, заболтал, и государь его помиловал.

– А за что казнить? – спросил Маркел.

Никифор остановился, внимательно посмотрел на Маркела и сказал:

– Ты откуда к нам свалился? Ты вообще кто такой?!

– Я рославльский, – ответил Маркел. – К дяде приехал, на побывку. А дядя возьми да и помер. А от него остались должники, и один из них – вот этот Жонкин, или Жонкинсон. Он должен дяде два рубля и пять алтын.

– Два рубля! – сердито повторил Никифор. – Только людям головы дурить! Рославльский!

Они пошли дальше. Шли, как отметил Маркел, к Фроловским воротам.

– Жениться царь хотел, вот что! – вдруг начал говорить Никифор, глядя перед собой, на дорогу. – В прошлом году решил. Так и сказал: надоели вы мне все, вот здесь, поперек горла сидите, и ты, Марья, тоже надоела, хоть и молодая ты, а тьфу! Вот, говорил царь, возьму себе жену за морем, в английской земле, тамошнюю королевну, она родит мне королевича, и я посажу его после себя на царство, а Федьку с Митькой долой, оборванцев. И послал сватов. И мы поехали.

– Как это – мы? – переспросил Маркел.

– А так, – ответил Никифор. – Я тоже поехал. Не старшим сватом, конечно, а толмачом. Сватом был Федор Андреевич Писемский, ближний думный государев дворянин, если слыхал про такого. Да что ты слыхал? И что видел? Ты не только за морем, а ты хоть просто море видел? А я в нем чуть не утонул!

Маркел помолчал, потом спросил:

– И вы так вот плыли, плыли и прямо в английскую землю приплыли?

Никифор утвердительно кивнул.

– И как там?

Никифор помолчал, после сказал:

– Нам велено молчать про это. К кресту подводили. Басурмане там живут, вот и не велено смущать народ.

– А! – только и сказал Маркел и усмехнулся.

– Не веришь, что ли? – обиделся Никифор. – Так у своего Федора спроси, и он скажет: Никифор там был! И побожится, если надо.

– И долго ты там был? – спросил Маркел.

– Немало! – сердито ответил Никифор. Но почти сразу усмехнулся и проложил: – Был! Мед, пиво пил. Мед мы с собой привезли, а пиво там свое. Эль называется. Крепкое пиво! А поселили нас в отдельных палатах прямо напротив королевского дворца.

– И ты королеву видел?

– А как же. Наши как только с ней сойдутся, так сразу меня зовут. Они бают, я толкую. Сперва от наших на ихнюю сторону, а после с ихней на нашу.

– И как их королева? Видная? На кого похожа?

– Про это тоже велено молчать, – строго сказал Никифор.

– Ну, а королевна тогда как? – спросил Маркел. – Невеста царская.

Никифор помолчал, после ответил:

– Рыжая она. Щербатая. Но в теле. Только не это главное. А то, что королева говорила, будто эта рыжая – ее родня ближайшая, а когда мы пошли доискивать в других местах, то совсем другое оказалось! Тогда мы возвращаемся сюда и говорим: так, мол, и так, великий государь, эта их Марья Хастикс – никакая не королевнина племянница, а неизвестного родства, может, вообще кабатчица какая. Ох, тут государь страшно разгневался и говорит: «Андрюшка, режь им рацион!» А мог и их самих порезать, между прочим.