Царское дело - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 55

– В глаза смотри! – строго сказал Годунов.

Маркел поднял голову и стал смотреть ему в глаза. Годунов спросил:

– Сколько тебе Бельский посулил?

Маркел молчал. Не хотелось ему говорить, вот и все. Годунов кивнул. Ефрем дернул Маркела за руку – и показалось, будто оторвал ее. Маркел не выдержал и охнул. Ефрем рванул еще. Маркел упал носом в пол.

– Давно ли ты ему служишь? – спросил Годунов.

Маркел молчал и только шмыгал носом. В носу было полно кровищи, дышать было нечем.

– Ох, змей какой… – сердито сказал Ададуров. – Как подползал! Я, говорил, из Рославля, я никого здесь не знаю, я темный. А сам государя отравил, скотина!

– Как это? – удивился Годунов. – Его же здесь не было.

– Не было, а вот приехал, – сказал Ададуров. – А назавтра государь сразу того! И Трофима Пыжова, своего приятеля, тоже он зарезал. И ведьму Козлиху. Ох, представляю, сколько Бельский ему отвалил! Кончать его надо, боярин, пока стрельцы сюда не набежали.

Годунов молчал. Ефрем отпустил одну руку, и Маркел утерся. Дышать стало легче. Жалко Нюську, подумал Маркел, не дадут девчонке покоя, хоть бы успела калачей поесть, пока эти за ней придут. А если так, то надо будет тянуть время, пусть хотя бы калачей наестся, дитя она еще совсем…

Вдруг за окном раздался выстрел. Из пищали, подумал Маркел, а после еще и еще, а после залпом, правда, вразнобой. И почти сразу бабахнула пушка.

– О! – тихо сказал Годунов. – Где это?

Маркел шмыгнул носом и ответил:

– От Никольских.

Тут опять послышалась стрельба. После, уже было слышно, закричали.

– Ефрем! – строго сказал Годунов. – Иди, глянь.

Ефрем отпустил Маркела и пошел к окну. Маркел приподнялся и сел на полу. Ефрем смотрел в окно и молчал.

– Что там? – спросил Годунов.

Ефрем не ответил – смотрел.

– Ты почему решил, что это от Никольских?! – спросил Ададуров.

– Так я видел, как они туда прошли, – сказал Маркел. – Степан со своей первой сотней.

– Степан! – радостно воскликнул Ададуров. – Степан Никольские открыл! Дурень, почему молчал? Степан же теперь наш! Со вчерашнего дня! Вон, государь, – и Ададуров указал на Годунова, – государь боярин посулил ему: откроешь нам Никольские, озолочу!

– Озолочу! Озолочу! – торопливо повторил за ним Годунов, а сам уже пошел к окну. – Ефрем, что видно?

– Ничего пока, боярин! Крышами закрыто все. А внизу народ бежит.

– Здесь на помост есть дверь, на гульбище! – воскликнул Ададуров. – Маркел, чего расселся? Дверь на зиму забитая. Открой!

Маркел встал и шагнул к двери. Ададуров кинулся за ним. Вместе они начали рвать дверь. За окном опять стреляли.

– Наши пришли, зарецкие! – радостно приговаривал Ададуров, дергая за ручку двери. – Девять полков – не шутка!

Дверь с противным скрипом растворилась, за ней был помост, весь занесенный грязным снегом и по краям покрытый наледью. Ададуров, Маркел, Годунов и следом за ними Ефрем выбежали на помост. Оттуда было видно все как на ладони – вон открытые Никольские ворота, а из них валом валили стрельцы в желтых шубных кафтанах и с дымящимися пищалями в руках.

– Аристарховы идут! – радостно воскликнул Годунов.

– А вон Лука Иванович! – прибавил Ададуров. – На аргамаке, слева.

– Вижу! – весело воскликнул Годунов. – А вон и Степан! – и, перегнувшись через перила, указал вниз.

Там и в самом деле шли стрельцы в белых кафтанах, а впереди них ехал Степан. Степан размахивал посохом и что-то выкрикивал, но, что именно, нельзя было понять, потому что шум в Кремле был просто невообразимый. Везде было полно стрельцов в разноцветных кафтанах, и все они валили дальше, к Архангельскому собору и главному, так называемому Золотому крыльцу.

– Ох, ты, Господи! – воскликнул Годунов. – Хватит глазеть, Федор! Нас там ждут!

И он, развернувшись, широким шагом пошел с помоста через горницу и дальше сразу в дверь. За ним так же спешно пошел Ададуров. Но, правда, перед тем, как выйти, он посмотрел на Маркела, радостно заулыбался и сказал:

– В рубашке ты родился, вот что! Но мы с тобой еще поговорим…

И вышел. Маркел стоял, не зная, что и думать. Ефрем улыбнулся и сказал:

– А он прав. Замучил бы я тебя насмерть. Я по Годунову это сразу понял. Если он вот так руки складывает, то это мне знак, что надо строго. Ну да теперь не до тебя, конечно, – прибавил он уже без всякого довольства. – Дело же какое собирается! Государя будут хоронить. И другого выбирать. Видишь, сколько их пришло? И все они будут кричать за Федора. А за Димитрия кому кричать?

Маркел глянул вниз. И в самом деле, подумал он, красных кафтанов первого полка нигде не видно.

Вдруг где-то далеко опять послышалась стрельба.

– А это уже от Бельского, – сказал Ефрем. – Обложили его там, как медведя в берлоге. А он отбивается. Ну да недолго ему это. Снимут с него шкуру! А пока не снимут, про тебя не вспомнят. Поэтому иди-ка ты сейчас домой, выпей шкалик, прочти Отче наш и ложись передохни. И Бог тебе в помощь!

Маркел ничего на это не ответил, а медленно вернулся в горницу, медленно подобрал с пола шапку, так же медленно ее надел и вышел – тоже медленно.

В переходах было шумно: бегали какие-то люди, хлопали двери. Из-за дверей слышались громкие голоса – где радостные, где недовольные.

На внутреннем государевом дворе было еще шумней. Там, кроме дворни, толклись немало стрельцов в самого разного цвета кафтанах. Были среди них и красные. Это, наверное, из тех, которые переметнулись к Годунову. Маркел шел дальше, к Куретным воротам.

Они стояли, распахнутые настежь, стражи возле них никакой видно не было. Маркел вышел на улицу и увидел, что и князя Семена ворота тоже стоят открытые и в них входят стрельцы в черных шубных кафтанах. Еще один зарецкий полк, подумал Маркел, глядя на них. И вошел следом за ними.

На князя Семена переднем дворе и без того уже было немало стрельцов. Они стояли несколькими кучами и ждали приказа. Полезут через тын, на Бельского, предположил Маркел и тут же отметил, что на княжеском крыльце стоят княжьи сторожа и их вдвое больше обычного. Старшим над ними был Мартын, княжий дворский. Мартын держал в руке саблю и очень подозрительно поглядывал на стрельцов. На Маркела он смотреть не стал. Маркел пошел дальше.

На заднем княжьем дворе было тихо, только в его дальнем углу, возле поленниц, стояла куча стрельцов в синих кафтанах, и у всех в руках были пищали. Маркел пошел мимо поварни. Там почти сразу же открылась дверь, на помост вышла Демьяниха в красной короткой шубке и, широко улыбаясь, сказала:

– Бог в помощь!

Маркел ответил ей так же. Тогда она продолжила:

– Небось голодный? Хоть бы зашел когда. Я бы тебя пирогом угостила. Ты какие любишь? Сладкие? Горячие? – и еще шире улыбнулась.

Маркел, не зная, что ответить, покраснел, пожал плечами и пошел дальше. Демьяниха вслед ему крикнула:

– Тьфу! Да чтобы ты подох, скотина!

Маркел, не обернувшись, пошел дальше. А стрельцы пошли к поленницам. Сейчас они на тын полезут, подумал Маркел, не зря же они взяли с собой лестницу.

Но тут от тына, из-за дров, послышалась стрельба. Стрельцы вначале растерялись, а после кинулись вперед и скрылись за дровами. Стрельба утихла.

Маркел поднялся к себе на помост, подошел к Параскиной двери и прислушался. За дверью было тихо. Маркел постучал. Никто не отозвался. Тогда Маркел прошел дальше, зашел к себе и осмотрелся. В горнице было сумрачно. И дух стоял тяжелый, нежилой. Маркел снял шапку, подошел к божнице, поправил лампадки. Прочел Отче наш. Вспомнил Ефрема и подумал, что осталось еще выпить шкалик и можно ложиться. Но пить не хотелось. Тогда Маркел собрал остатки дров, сложил их в печь и поджег. После зажег лучину. Стало немного веселей. Маркел сел с краю стола и начал осматриваться так, как будто он там в первый раз. А что, подумал Маркел, а ведь он тут почти не бывает, все в каких-то делах, и стал смотреть на дяди-Трофимов ковер возле дальней, запечатанной двери. На ковре висели сабли, пищаль и два пистоля. Маркел подошел к ковру, начал рассматривать пистоли, но руками их не трогал. Редкая вещь – пистоль, дорогая, с уважением думал Маркел, где дядя Трофим их взял? А что за дверью? Маркел стал рассматривать печати на двери. На них, как и на его овчинке, был орел. Маркел вздохнул, вернулся к лавке, снял шубу и скрутил ее, положил в изголовье и лег.