Мираж - Рынкевич Владимир Петрович. Страница 19

   — Идём на Кубань? — спросил Дымников.

   — Уже все знают. Совещание давно кончилось.

   — Деникин уговорил Корнилова. Тот хотел в Сальские степи.

   — Деникин — прихвостень Алексеева. Он называет всех, кто за Корнилова, — «необычайными»!

   — Господин поручик! — Кутепов поднялся, за ним, конечно, встал и поручик. — Я запрещаю вам непристойно отзываться о генералах Добровольческой армии. Они — наши командиры, наши полководцы. Куда бы мы ни пошли, мы идём с ними на Москву.

Вновь сели.

   — А вы, Александр Павлович?

   — Я командир третьей роты офицерского полка. Записал вас к себе. Командир полка — Марков. Форма — чёрные погоны. Траур по России.

   — Конечно. Кто же ещё? Друг Деникина. Вместе страдали.

   — Поручик, — снова, было, возмутился Кутепов, но успокоился и махнул рукой. — Ладно, Фёдора Ивановна.

   — Когда выступаем?

   — 26 февраля [22].

1918. МАРТ

Те, кто выжил, навсегда запомнили высокий весенний свет этого первого боя, распростёршуюся чернь кубанских полей, слегка подернутых изумрудными всходами, хриплый стрекот скворцов и тяжкий топот солдатских сапог. Сначала шли строем, шпор давно уже не было, и обувь разбилась. Однако пели новую строевую:

«Бросай своё тело», — мысленно переиначивал слова песни Дымников. Своё изнурённое, истощавшее, давно не мытое. Бросай под пулемёты, под штыки озлобленных пролетариев. Бросай его окровавленным куском на дороге на потеху мародёрам-садистам, на угощение хищникам.

Сзади перекатами возникали вопли восторга — вдоль колонны скакал Корнилов на буланом коне в сопровождении нескольких текинцев в огромных чёрных и белых папахах. Все кричали «ура!», и Дымников кричал, отмечая про себя, что по посадке всегда узнаешь провинциала-инородца.

Кутепов шёл впереди роты с винтовкой на ремне. В ожидании генерала остановился, снял винтовку, отдал честь. Корнилов остановил коня, поздоровался дружески, затем крикнул неожиданным для щуплого своего тела басом: «Здравствуйте, молодцы, герои-офицеры!» В ответ прокатилось новое «ура!».

После короткого привала пошли вольно, без строя, вроссыпь. Возникли слухи о возможном бое перед следующим населённым пунктом. Это уже не казачья станица, а русское село Лежанка.

Роты местами перепутались. Празднично трогательная голубизна неба настраивала на мысли о добром, великом, человеческом. Дымников поравнялся с Романом Гулем [23] — интеллигентным офицером. Тот улыбнулся и сказал:

   — Хорошо. Послушайте стихи:

   — Хорошо, — согласился Леонтий. — Если бы...

   — Да, — понял Гуль, — эта дорога не на Москву.

   — Разумеется. Был Главковерхом и до Питера не дошёл, а здесь...

   — Хочет захватить Россию с помощью тысячи прыщавых юнкеров, — усмехнулся Гуль, вспоминая странных героев русской истории.

   — Почему же вы здесь?

   — Всё те же историко-романтические восторги. Тронется волна национального возрождения. Во главе — национальный герой, казак Лавр Корнилов. Вокруг него объединятся все, забыв партийные и классовые счёты. За Учредительное собрание пойдут стар и млад. Буржуазия — Минины, офицерство — пожарские. Флаги, знамёна, оркестры, играющие новый гимн. И армия возрождения, горящая одной страстью: счастье родины, счастье народа русского — идёт как один. Она почти не встречает сопротивления. Ведь она — народная армия... Мираж...

Дорога плавно поднималась. Показались окраинные хаты и сараи. Ряды замешкались, офицеры искали своих, и Дымников увидел, что прямо на него с винтовкой наперевес идёт Меженин. Осунувшийся, подсохший, злой, по-боевому ссутулившийся. Сейчас убьёт. Или потом, в бою, в спину.

Но выстрел раскатистым весёлым хлопком прозвучал вверху, над первыми рядами. Порхнуло лёгкое белое облачко шрапнели, хлёсткий град сыпанул по земле, по людям. Кто-то закричал, требуя Таню и Варю — медсестёр, на которых Леонтий строил некоторые планы, обязательно связанные с хорошей баней.

Как бы не заметив Меженина, поручик устремился к своей роте. Кутепов стоял в окружении помощников. Соболь по обыкновению чуть ли не на ухо докладывал ему что-то. По дороге двигались верховые, за ними катились два орудия. Подъехал Деникин в сопровождении адъютанта. Шрапнель рвалась всё ближе. Генерал бравировал. Спешился, снял фуражку, утёр носовым платком лицо — ни дать, ни взять, мужичок на пашне, но с хитрецой: всё вижу, своего не отдам. Поговорил с Кутеповым о начинающемся бое:

— Регулярные войска. 154-й Дербентский полк перешёл на сторону красных. Надо драться всерьёз. Вы, Александр Павлович, идёте прямо в лоб. А вот и артиллерия для вас. Батарея на прямую наводку.

Какая там батарея — два орудия. Но ездовые с нагайками, лошади передвигаются правильной рысью, зелёные стволы масляно поблескивают, затворы — слепящие зеркала. Впереди — командир, полковник Миончинский, на передках расчёты. Дымников узнал Вальковского. Тот был произведён в прапорщики, и звёздочки нарисованы на погонах химическим карандашом.

Кутепову не нравилась идея атаки в лоб:

   — Антон Иванович, я не хочу устраивать бой по дороге. Я их через речку возьму вместе с корниловцами. Это же не речка, а ручеёк.

   — Действуйте, полковник. С Богом.

   — Поручик Дымников! — крикнул Кутепов, заметив Леонтия. — Передайте третьему взводу мой приказ: сворачивать к речке за мной.

   — Так вы тот самый Дымников? — заинтересовался Деникин. — Что-то мне о вас говорили. Но я обязательно вспомню.

   — Господа офицеры, вперёд! — кричал Кутепов. — За великую Россию!

Дымников не первый раз видел Кутепова в таком бою, где надо смело идти на пули. Полковника охватывал весёлый, едва ли не мальчишеский азарт. Он со смешками, с прибаутками, с «Федорой Ивановной» подбадривал и торопил подчинённых с бесстрашием, заставлявшим забывать о смерти, до которой только руку протяни. Словно шёл не в бой, а на учения.

Цепь выровнялась, Кутепов осмотрел своих подчинённых, и голос его зазвучал по-строевому, парадно и решительно:

   — Ровный шаг! Интервал — четыре шага! Винтовки наперевес! Огня не открывать! Идём без единого выстрела! Смотреть в лицо врагам!

В окопах на окраине деревни возникло неясное движение. Трёхдюймовки замолчали — в них прямой наводкой били орудия полковника Миончинского.

Пехота Кутепова размеренным шагом двигалась вперёд без выстрелов, с винтовками наперевес. Падали убитые и раненые — потерь будто не замечали, только смыкали строй: сзади спешили медсёстры. Видя молча наступающих рыцарей белого дела, красные обратились в паническое бегство.

Справа на отступающих бросились корниловцы, и Кутепов приказал своим: «Вперёд!» Они догоняли противника, били штыками, хватали, расстреливали из винтовок.

Так начиналась война бесстрашных белых рыцарей против злобной, ненавидящей их массы, настоящая гражданская война.

К Деникину подбежал генерал Марков и крикнул:

   — Этому я в Академии Генштаба не учил! Здесь придумал.

   — Кутепов нашёл правильную тактику, — сказал Деникин.

Роман Гуль, идя в задней цепи, восхищался и плакал. Ведь их так мало, этих доблестных офицеров и юнкеров. Они вскоре все погибнут в таких боях, никто не дойдёт до Москвы. И вся эта атака ровным шагом, без выстрела — мираж... Да. В памяти останется мираж. В песнях, в стихах... Какие-нибудь будущие мальчишки, с замиранием сердца вглядываясь в этот мираж, трепещущий на киноэкранах под бой барабанов, будут тяжёлым вздохом провожать падающих убитых и раненых — их не замечают наступающие с винтовками наперевес офицеры, только ряды смыкают.