Пьяный ангел (сборник) - Вейс Владимир. Страница 27

Протиповна на самом деле долго думала над тем, кто она такая, эта девчонка? И вот сейчас она вслух всё выяснит. Что та ответит? Что вообще может ответить эта…

Протиповна углядела боковым зрением несколько зрителей этой сцены. Лаборантка Валя, солдат срочной службы Корчагин, который нёс из прачечной комплекты постельного белья, больной, спускающийся по широкой лестнице. Даже не вглядываясь в их лица, можно было увидеть любопытство, смешанное со страхом за… нового врача. Никто не завидовал новенькой.

Но здесь произошло совершенно неожиданное. Виктория, пожав плечами, взяла один ключ для себя и предложила остальные отдать сестре-хозяйке.

Протиповна опешила от столь быстрой победы, и её полное лицо изобразило улыбку.

– Давно бы так, милочка. А ты что застыл, Степаныч, дай-ка я проверю твою работу. Если заклинит, всё переделаешь.

Она быстро вставила один из двух доставшихся ей ключей в замочную скважину и попыталась закрыть замок. Но этого не произошло: ключ не шевельнулся, будто был вставлен в щель в мраморном блоке.

Протиповна побагровела и крутанула пальцами. Ключ надломился, и в руках у сестры-хозяйки осталось ушко с небольшим фрагментом самого ключа.

– Ты что здесь ковырялся полдня, – набросилась Протиповна на столяра, – это твоя работа?

– Да он, да он как по маслу… Все же было нормально, правда? – умоляюще посмотрел Степаныч, седой человек с мелкими опилками на вспотевшем лице, на Викторию.

– Вы явно поторопились, Анна Архиповна, – ответила Виктория и улыбнулась.

Она подошла к замку и посмотрела на скважину. Оставшаяся часть сломанного ключа на глазах легко выпала. Виктория вставила свой ключ, и он также легко провернулся, заставляя замок издать два характерных щелчка. Протиповна обомлела. Когда Виктория, уже открыв замок, отошла, сестра-хозяйка вставила второй ключ. История повторилась. Вновь в её крупных пальцах остался обломок. Замок решил не слушаться сестру-хозяйку.

Посрамлённая уже неподчинением железки она тихо поплелась в свой кабинет обдумывать случившееся. «Ну, ты у меня ещё попляшешь!» – подумала Протиповна, и тут же в её голове прозвучал звонкий голос: «Ни за что!» Она оглянулась. Ей показалось, что этот голосок прозвучал на все четыре этажа отделения. Но редкие люди в коридоре были заняты своими делами.

«Устала я, – подумала Протиповна, – надо съездить на курорт».

Тем временем Виктория, оставив кабинет открытым, предоставив нянечке убрать в нём следы ремонта, поехала в гостиницу. Через два часа она вернулась с небольшим грузом, представлявшим собой нечто похожее на футляр для виолончели. Дежуривший на контрольно-пропускном пункте госпиталя от вахты солдат получил от сержанта приказ помочь врачу.

– Ну что вы, я сама, – попыталась отказаться от помощи Виктория, но произошло то, к чему она привыкла: люди сами оказывали ей особые знаки внимания. Сержант, подмигнув, сказал, что он и сам не прочь помочь, но он заполняет журнал. А белобрысый солдат, ухватившись за ручку футляра, приготовился к усилию: габариты футляра «говорили» про нелёгкий груз. Но каково было удивление бойца, когда футляр оказался легче пушинки, который как будто стремился сам на предназначенное ему в госпитале место.

Виктория, посмеиваясь, шла следом. Она думала о том, что могла бы с прибором регенерации проникнуть в свой кабинет другим путём. Ни одна душа в этом мире не заметила бы того, как она оказалась на месте. Но ведь она не одна и, по всей видимости, под наблюдением. Зачем преждевременно вызывать вопросы, а затем прибегать к гипнозу, заставлять людей забывать о них? Она здесь не в гостях. Это совместный мир и она должна быть такой, как все.

В кабинете было уже чисто, стоял длинный процедурный стол под зелёной клеёнкой. В воздухе чувствовался запах хлорки. Сейчас он исчезнет отсюда навсегда.

Виктория открыла футляр. За дверь она не беспокоилась. Вставленный ключ сам провернулся. Новые лампы светили ярко, но один из стабилизаторов, явно старый, дребезжал огромным насекомым, попавшим в замкнутое пространство. Виктория отдала мысленный приказ выключателю. Тот щёлкнул. Искусственный свет погас, и неожиданно в кабинете занялась утренняя заря. Потолок окрасился нежным цветом раннего утра. Ещё ярче. Виктория подумала о Гусихе, деревне на берегу Иргиза в тридцати километрах от Пугачёва. Тёплая июльская вода была изумительной. Ежевика усыпала берега, чернея среди кустов ивняка. Виктория с матерью приезжала сюда к дальней родне почти каждый год. В поле с раннего урчали трактора…

Девушка опустилась в кресло и задумалась. Последние несколько лет были напряжёнными. Узнав ещё в Самаре историю своего рождения, познав свои необыкновенные способности, она решила, что быть учителем важно, но её предназначение в ином.

Когда она спросила отца, ради чего он согласился на эксперимент, унёсший из далёкого будущего на грешную постсоветскую Землю, он улыбнулся той улыбкой, которые ангелы разговаривают с людьми, если это случается. Улыбкой нежной и слегка снисходительной от Знания.

– Живи обычной человеческой жизнью, ищи себя в каком-то деле, которое принесёт тебе удовлетворение. Заставь мир привыкнуть к тебе.

Шла кровопролитная война в Чечне, Россия, как самостоятельное государство, только поднималась на ноги. Люди, привыкшие к гарантиям государства в области медицины, растерялись. Смертность среди пожилых людей резко возросла. Но больше всего ужасала гибель солдат на Северном Кавказе. Огромное количество инвалидов, прибывающих с войны, меняло лицо общества. Оно само стало инвалидом. И тогда она решила начать свою миссию с медицины. Звия её бы поддержала.

И вот сейчас, на столе лежал прибор, доставленный отцом из далёкого будущего. Он должен вернуть надежду землянам.

С кого начать? Вероятно, с человека, у которого нервы не сдадут, когда он откроет глаза после операции. С человека, который готов на подвиг, не догадываясь об этом.

3

После обеда Максим примостился на широком подоконнике около своего окна. Так было удобно – «короткая» нога переставала о себе напоминать, и казалось, что всё нормально, и он в палате лежит с гриппом. Максим вглядывался в млеющий от необыкновенно раннего весеннего тепла город, недоверчиво наблюдал за счастьем людей, которые улыбались солнцу и друг другу, словно побратались в этот день и договорились на века жить в мире и согласии.

Неожиданно капитан Фрадков дал понять, что, наконец-то, совещание «привидений» завершилось, и он, как свидетель и участник этого события, возбуждённо начал рассказывать:

– Я этого сучару, который подложил фугас, приказал расстрелять! А ведь совсем пацан, около пятнадцати лет! Ему бы в футбол гонять, а не мины подкладывать!

Максим оглянулся на капитана. Тот даже приподнялся, подтянувшись руками на подушку. Его укороченное тело почти полностью вылезло из под одеяла.

– Мои ноги валялись в пяти метрах. Ребята привели засранца. Я передёрнул затвор «макарова»: «Говори, сука, кто послал?» Но горячка стала проходить. По концам остатков ног принялись стучать сразу два отбойных молотка. Это мед-брат накручивал бинты. А чеченец отвернул от меня голову, сплюнул презрительно на землю: «Га-з-зават». Мои ребята не стали с ним церемониться – засунули два запала в уши. Снесло полбашки, а я отрубился…

Фрадков попытался ещё что-то сказать, но сполз с подушки. Голова его ткнулась в угол кровати. Он закрыл глаза и затих. Сергей и Максим настороженно следили за капитаном. Максим собрался соскочить с подоконника, но Фрадков открыл глаза:

– Может, тот пацан и не причём…

Глаза его были полны отчаяния.

Максиму тоже вспомнилась Чечня. Там в это время уже начинала зеленеть трава. Но она тотчас быстро обагряется кровью враждующих между собой людей. Эта весна начнётся в горах без него. Бурная и жаркая, как неуёмный характер местных горцев.

Максиму стало душно в палате, пропахшей лекарствами и потом взрослых мужиков, которые толком сами не могли помыть себя. Он, нарушая распорядок послеобеденного отдыха, заковылял на выход, в аллею, которая взлётной полосой начиналась от ступенек хирургического корпуса и упиралась в западные, запасные ворота госпиталя, которые открывались один раз, когда прямо отсюда хоронили генерала Шмелёва. Тот воевал ещё с фашистами.