Флотская богиня - Сушинский Богдан Иванович. Страница 48

– Случиться может все, что угодно. Однако в моем присутствии вы этих слов не произносили!

5

Прежде чем продолжить разговор, Степная Воительница инстинктивно как-то оглянулась и заметила, что на садовой тропинке, не особенно-то и прячась за кустом жасмина, стоит Корнева.

«Неужели подсматривает?! Совести – ни на копейку! – ужаснулась она, но тут же успокоила себя. – Да нет, скорее всего, завидует. Хотя все равно нечестно!» Гайдук вдруг внутренне содрогнулась: не приведи господь, чтобы этот мужчина, – ее, Евдокимки, мужчина, – когда-либо осмелился обнять это грудастое, рыжеволосое чудовище!

– Это правда, что вы учились еще в том, царских времен, военном училище? – времени, чтобы узнать друг друга получше, терять зря Евдокимка не собиралась.

– Учился, но уже после свержения царя, в последний период Гражданской войны. Меня приняли как сына офицера, погибшего в империалистическую войну. В шестнадцать стал юнкером, в восемнадцать командовал взводом – уже красным. Затем были годичные курсы красных командиров, после которых меня едва не расстреляли.

– Вас?! – не удержалась Евдокимка. – За что?!

– В большинстве случаев у нас расстреливают не «за что?», а «потому что». Так вот, меня – как бывшего дворянина и бывшего военспеца. К счастью, выяснилось, что против большевиков ни отец мой, ни я никогда не воевали; так что волею случая я стал красным командиром и даже награжден двумя орденами. А тут еще за меня генерал один из Генштаба поручился, из тех, которые хорошо знали моего отца. Словом, после непродолжительной нервотрепки меня вернули в строй и присвоили звание майора. Мало того, позволили поступить на заочное отделение Военной академии. Словом, для офицера моего круга – редкий случай везения.

– Действительно, – согласилась Гайдук. Об арестах «врагов народа» и партийных чистках у них в доме говорили не таясь, с явным осуждением.

– В прошлом году я получил звание подполковника и должность начальника штаба полка. Сейчас мне тридцать восемь лет.

– Господи, а ведь я считала, что разница в возрасте намного больше! – буквально возликовала Евдокимка. – Мы же с Верой решили, что вам уже далеко за сорок.

– Не обольщайтесь, Евдокимка, она, разница эта, и так достаточно солидна.

– А как по мне – так ее вообще не существует. Но… – Евдокимка оглянулась, нет ли поблизости Корневой, и, только убедившись, что она куда-то пропала, несмело спросила: – Жены у вас ведь нет, правда?

Виктор покряхтел, словно у него вдруг запершило в горле, и непривычно тихим голосом ответил:

– Нет уже, госпитальер. Но была. Сразу же после моего ареста она умерла во время родов. Как мне потом объяснили, преждевременных и очень тяжелых. Только, ради бога, не нужно сочувствий, – тут же меланхолично повел он руками у себя перед лицом.

Евдокимка смутилась: как бы подполковник не заподозрил, что на самом деле эта скорбная новость показалась ей вестью благой и почти счастливой.

Гребенин вновь взглянул на часы и, поежившись под порывом неожиданно холодного ветра, уведомил девушку, что ему пора: неподалеку, у военкомата, его ждали машины с новобранцами.

– Только вы напишите мне хотя бы одно письмо, – попросила Евдокимка. – Что вам стоит? Всего одно-единственное.

– Ладно, госпитальер, напишу, – улыбнулся подполковник и, несмело проведя ладонью по щеке девушки, решительно направился к выходу из усадьбы.

Евдокимка позволила офицеру выйти за пределы ограды и только тогда покинула место их встречи. Она не хотела, чтобы у Гребенина создалось впечатление, будто она пытается провожать его или неотступно следовать за ним.

Точно так же и Вера Корнева не желала, чтобы офицер заподозрил ее в подсматривании. Скрывшись за кустами, она пропустила Виктора мимо себя и лишь потом снова появилась на тропинке перед Евдокимкой.

– Насколько я смыслю в подобных делах, госпитальер, встреча ваша прошла на высоком интеллектуальном уровне.

– Это как? – машинально спросила Гайдук, все еще пребывая под впечатлением от беседы с подполковником. Взгляд ее блуждал где-то в районе выхода из усадьбы, словно девушка ждала, что по какому-то побуждению мужчина вернется или хотя бы помашет ей рукой, ведь, уходя, Гребенин даже не оглянулся.

– Разговор ваш длился долго и, по-моему, совершенно непринужденно. Сама видела.

– А почему ты видела это? Зачем? Думаешь, подполковник не заметил, как ты подсматриваешь? Из-за тебя мы оба чувствовали себя неудобно.

– Во-первых, не подсматривала, а своим присутствием подбадривала тебя. Лучше скажи: он хоть немного рассказал о себе?

– Разница в возрасте у нас двадцать лет. Все остальное, что он говорил во время встречи, меня уже попросту не интересовало.

– Скажи честно: если бы эта разница составляла тридцать лет, тебя это остановило бы?

Застигнутая врасплох, Евдокимка на несколько мгновений замерла, а затем, закрыв глаза и блаженно улыбаясь, решительно повертела головой:

– Нет, уже не остановило бы! Даже если бы сорок! Теперь, после сегодняшнего разговора, меня уже ничто не способно остановить.

6

Узнав, что Гайдук вернулся на службу на «бесхозной», по существу, машине, которая крайне нужна была их отделу; да к тому же с немецким диверсантом и с захваченными у него документами, Шербетов от удивления лишь развел руками.

– У меня тоже для тебя новость, Гайдук, – среднего роста, кряжистый, с большой головой, посаженной прямо на плечи, полковник казался до анекдотичности неуклюжим. Трудно даже было представить себе, каким образом он сумел и «на срочной» какое-то время послужить, и окончить военное училище, а затем стать слушателем академии. – До ордена дело пока что не дошло, однако приказ о присвоении тебе звания подполковника уже подписан. Отставить, – упредил он проявление Дмитрием благодарности. – Стол, который ты накроешь по поводу повышения, отложим до Харькова.

– Будет исполнено!

– Кстати, оттуда я сразу же отбываю в Москву. Старшим оставлю тебя.

– Существует предположение, что оттуда вы уже вернетесь генералом.

– Постучим по дереву, – несколько раз сильно и глухо ударил себя Шербетов кулаком по лбу. – И больше к этой теме не возвращаться, есть разговоры поважнее. Тут вот какой финтиклёш вырисовывается… – это свое любимое словечко «финтиклеш» Шербетов всегда произносил с очень мягким шипящим звуком на конце, наподобие того, как его произносят одесситы. – Нашим отделом усиливают службу, которая займется заброской разведывательно-диверсионных групп за линию фронта. Причем это будут как оперативно-тактические группы – в помощь конкретным организациям подпольщиков; так и стратегические, с консерваций в условиях войны или же с активным врастанием во вражеские структуры… Словом, ты понимаешь… И в этом смысле твой первый контакт с врагом нам очень пригодится.

– Но вы предупреждали, чтобы сам факт того, что я был в окружении…

– Ситуация изменилась, майор. Пардон, теперь подполковник. Сейчас об этом уже можно говорить, потому как этот факт работает на твою подготовленность к нашему общему делу.

– Но этого, я так понимаю, маловато.

– Естественно. Не знаю, придется ли тебе самому уходить за линию фронта, но, как меня уже предупредили, агентуру мы должны взращивать. А значит, придется работать с пленными немцами, с людьми, ранее имевшими родственные и прочие связи в белогвардейском мире… К слову, уже известно, что генерал Деникин отказался возглавить белогвардейские формирования из русских эмигрантов, которые бы воевали в союзе с германцами. Вот такой финтиклёш вырисовывается.

– А ведь это решение Деникина может оказаться очень важным для политической ориентации многих бывших белогвардейцев и сочувствующих им.

– Теоретически – да. Только нам с тобой сей фактец пока что ничего не дает.

– Как сказать, – теперь уже по-настоящему загорелся Гайдук. – Насколько мне известно, вы долгое время занимались Белым движением и его связями с эмигрантскими организациями.