Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич. Страница 88

Выйдя из кабинетика Владимира Васильевича, Саша сразу же достал пачку «Астры» и, отойдя в глубь коридора, к окну, закурил. За пыльным стеклом на пристальном солнце раннего лета лежала раскаленная добела улица. Разомлевшие до беспамятства шаркали сандалетами и босоножками прохожие. У гастронома выстраивалась очередь за пивом. На углу разварная от перекорма молодайка шуровала с кружками возле бочки с надписью «Квас». Саша неподробно, сквозь затуманенное внезапным известием сознание, посмотрел на эту картину, сделал пару затяжек, загасил о каблук сигарету, по привычке — на стройке всегда много легковоспламеняющегося материала, поплевал на окурок, бросил его за батарею, потому что в коридоре висела надпись «Не курить» и пепельницы не было, и пошел звонить жене.

Из своей комнаты Саша звонить Нонне не хотел. Машина вещь деликатная и требует некоторой, хотя бы из суеверия, конспирации, поэтому нацелился он на приемную. К счастью, начальника СМУ не было, а секретарша, пользуясь его отсутствием, видимо, с подачи русоголовой Юлечки, улизнула за сосисками. Саша бочком подошел к телефону, будто зашел случайно, а звонить начал от скуки, чтобы техника не простаивала, так, ничего не значащий разговор, и набрал номер.

— Это ты, Саша? — Нонна всегда, как она говорила, по звуку телефонного звонка могла определить звонок мужа, еще не слыша его голоса. И никогда не ошибалась. Саша еще допытывался: «А другие звонки ты можешь определить?» И Нонна чистосердечно отвечала: «Нет, Саша, я только твои звонки чувствую».

— Это я. Слушай, — сказал Саша с тайной гордостью, что его так ценят на производстве и даже выделили машину, но сказал как о чем-то само собой разумеющемся, обыденном, — мне машину дают.

— Правда?! — обрадовалась Нонна.

— Правда.

— А когда?

— Список уже ушел, значит, месяца через два пришлют открытку.

— Это хорошо, что не сразу, — сказала Нонна, — нам еще пятьсот рублей не хватает…

— Да только здесь история. — Саша и сам впервые начал осознавать возникающие сложности. С пылу с жару ему все казалось менее трудным. — Мне не «Запорожец» дают, а «Жигули», пятую модель.

Голос у Нонны сразу же стал встревоженным:

— А сколько «Жигули» стоят?

Саша, как и все потенциальные покупатели-автомобилисты, знал марки машин, их стоимость и технические данные досконально, поэтому ответил сразу, не задумываясь:

— Восемь триста.

— Рублей!

— А чего же еще?

— Ой! Что же мы теперь будем делать? — Нонна на другом конце провода сломалась под тяжестью этой неподъемной цифры.

— Я пока согласился, — спокойно, а у самого сердце дергалось предчувствием, что влезает он в сложную ситуацию, сказал Саша, — а дома помозгуем. Ты подумай, у кого можно занять на большой срок. Я тоже подумаю. Хорошо?

— Хорошо. Саш, — Нонна переключилась с возвышенного на повседневное, — ты мимо молочной пойдешь, загляни. Если есть яйца по девяносто копеек, возьми два десятка. По рубль тридцать не покупай. Ты меня понял?

— Понял, понял. Все?

— Все, Саша.

От радости, гордости за мужа Нонна была сама не своя. Она чуть не ошиблась, заполняя бланк на прописку одного шестнадцатилетнего паренька. «Откуда же мы деньги будем доставать?» Но справилась с волнением, все аккуратно сделала, отпустила мальчишечку и, привстав возле окошка, на котором с другой стороны было написано «Паспортистка», сказала: «Следующий». Но следующего не было. Жара изморила всех, заставив даже забыть О неотложных делах. Нонна подивилась такому стечению обстоятельств, высунувшись в окошечко, удостоверилась, что больше никого нет, закрыла фанерную ставеньку на задвижку, потом на два оборота замкнула оба сейфа и побежала в бухгалтерию к своей еще деревенской подруге Зинаиде поделиться радостью.

Ворвавшись в бухгалтерию, Нонна заробела, увидев на месте главбуха, который строго надзирал за двумя своими девицами-счетоводами, и от двери негромко сказала:

— Зин, выйди на минуточку.

Зина, невысокая, коренастая девушка, одетая в импорт, довольно коряво сидящий на ее просторной фигуре, с большой готовностью сразу вскочила из-за стола, предварительно посмотревшись в зеркальце, которое постоянно было приставлено у нее к откидному календарю — в коридоре, куда звала поговорить Нонна, были возможны всякие интригующие встречи, а Зинаида по городской моде уже приучила себя ко всему, — и под укоризненным взглядом педанта Ковалева, вызывающе стуча сабо и сверкая ярко-розовыми мясистыми пятками, пошла через комнату к двери.

— Ну, чего тебе? — спросила Зинаида, когда подруги уединились на скамеечке, поставленной в коридоре для посетителей.

— Саша звонил. Ему машину дают.

— Машина — это престижно. Вы же давно машину хотели.

Нонну всегда удивляло, как быстро ее подруга приспособилась к городу. Будто век здесь жила, а не на глазах у Нонны устраивалась в свое время работать дворником в ЖЭКе: вот уже и прописку постоянную получила, и комнату имеет, и курсы счетоводов закончила, и по внешнему виду и разговору какая-нибудь артистка или преподавательница иностранного языка. Замуж бы ее только пристроить, а то мыкается, трется девка с разными искателями приключений.

— Мы-то хотели… И к бабке в деревню съездить за картошкой и капустой, и на юг прокатиться… Да машину дают другую.

— «Жигули»? — даже обрадовалась Зинаида, которая была в курсе всех Нонниных дел. — Так «Жигули» эффектнее. Сплошной шик!

— Восемь тысяч триста этот шик.

— Все равно надо брать. — Нонна опять удивилась Зининой твердости в суждениях и знанию современной жизни. — Если даже ее новой продать, то можно взять двенадцать. Да что двенадцать, четырнадцать можно взять, если с умом. Это тебе и Гришенька подтвердит.

От ястребиного взгляда Зинаиды не укрылось, что дверь начальника ЖЭКа отворилась и в коридоре появился он сам, лоснящийся и сытый, как жиреющий на погребице кот. И опять Нонна подивилась практичности своей подружки. Та даже место для их посиделок выбрала расчетливо: а вдруг мимо пойдет Гришенька! И вот не ошиблась. Только, наверное, зря старается, этого ей не обломать, этот знает вкус холостой, свободной жизни.

— Григорий Семенович, — Зинин голос превратился в игривое журчание, словно у телевизионного диктора, — Григорий Семенович, можно вас на минуточку? Вы все знаете, разрешите наши сомнения, — ворковала Зинаида. — Сколько на рынке стоят новые «Жигули» пятой модели?

Григорий Семенович всей своей стокилограммовой молодой статью, обтянутой модной джинсовой рубашкой, остановился, поигрывая от избытка сил плечами, напротив сидящих подружек и одарил их улыбкой, какой одаривал всех женщин.

— Ну, Григорий Семенович, сколько? — продолжала Зинаида твердить своим самым кокетливым тоном, подразумевающим какие-то ее женские права на все сто с лишним килограммов веса красивого молодого начальника.

— Какая модель? — спрашивает Гришенька, по-прежнему не сводя глаз с Нонны и жадно читая все следы смущения на ее лице.

— Я не помню, какая модель, — собралась с духом Нонна и попыталась встать, но и этого сделать не решилась, — за восемь триста.

— Пятая, — изрек Гришенька, как профессор на консилиуме в своей клинике. — Новая, пятая модель это — между нами говоря, — это двенадцать — четырнадцать кусков, то есть тысяч.

— А я что говорила, — возликовала Зинаида, — я так Нонне и сказала: надо брать, всегда перепродать можно, а разницу на книжку.

— Это красивая модель, — сказал Гришенька, по-прежнему не сводя глаз с Нонны и подергивая золотой перстенек на пальце. — Вам, что ли, Нонна Андреевна, дают?

— Мужу на работе предлагают, — выдавила из себя Нонна. Произнеся слово «муж», она почувствовала уверенность и впервые подняла глаза на Гришеньку.

— Так в чем же проблема? — спросил Гришенька.

Нонна опустила взгляд.

— Они на «Запорожец» уже три года деньги собирают, — зажурчала Зинаида, стараясь перехватить инициативу и заодно взгляд Гришеньки, — а здесь машина дорогая. Значит, надо перехватывать, брать в долг, вот мы и кумекаем.