Мемуары сорокалетнего - Есин Сергей Николаевич. Страница 94

— Ты чего же, паразит, делаешь? — от входа в кухню шепотом спросил Саша.

Приезжий повернул к нему лицо с мутными от вечернего перепоя глазами.

— Перепутал. Я от женского мельканья возбуждаюсь.

— Так вот, чтобы ты не возбуждался, — Саша подошел поближе, поднял руку, чтобы ткнуть по сусалам самоуверенного нахала, но тот с ленивой грацией много и успешно дравшегося человека вдруг сделал молниеносный выпад левой рукой и откинул Сашу на стол с неубранной посудой…

После ночного происшествия перегонщик сразу же исчез. Никто — ни мать, ни Нонна — не вспоминали той ужасной ночи. Да и Саша смутно помнил, как размазывал по щеке кровь, лез в драку, женщины его держали, а он кричал: «Ты чего делаешь? Ты кто такой? Собирай вещи, и чтобы духа твоего не было!» Какие жалкие слова он тогда говорил!

Недели через две Галина Платоновна сказала Саше:

— Саша, зайди ко мне в комнату, мне с тобой надо поговорить.

Мать сидела в своей комнате на пуфике возле трельяжа. На плечах у нее был темный пуховой платок. По-домашнему без грима лицо казалось постаревшим, несчастным, и у Саши вдруг больно сжалось сердце. Ведь ей нет еще и пятидесяти, его моложавой маме, а столько лет живет одна. Ему ли ее осуждать. А его, Сашу, кто вырастил, дал образование? Но Саша знает: мамочка человек не слабый. Сумеет за все взять компенсацию. И за одинокую жизнь, и за молодость, проведенную с его не очень молодым отцом. И за Сашины безрассудные вольности.

— Я слушаю, мама.

— Я очень рада, Саша, что за последнее время ты возмужал. — Пауза. — Да ведь так и должно быть, ведь у тебя семья, а мужчина должен нести за нее ответственность. — Пауза. Мамочке не легко давался этот разговор. — У тебя появились свои взгляды на жизнь. — Снова пауза. — Я думаю, что вам с Нонной лучше жить самостоятельно, одним.

— Ты хочешь, чтобы мы разменяли жилплощадь? — сказал Саша, твердо зная, что мать никуда не захочет уезжать из центра.

— Нет, Саша, у меня другой план. Ты ведь, конечно, предполагаешь, что после отца у меня остались кое-какие сбережения. Я их хранила на старость, — Саша увидел, как сухой, скеннирующий взгляд мамочки полоснул по его лицу, — но счастье сына мне дороже всего. Я думаю, — продолжала Галина Платоновна, — самое время купить тебе на эти сбережения кооперативную квартиру. Через отцовских друзей это можно сделать, я зондировала.

Саша на минуточку представил себе, что в целой квартире они будут с Нонной вдвоем. Нонна сможет не запоминать, с какого места она взяла чайную чашку или кастрюлю, чтобы туда их непременно поставить. Не будет лишний раз бояться выйти на кухню. В любое время они могут пользоваться ванной.

— Конечно, мама, это будет удобней для всех.

— Принято. Я внесу первый взнос за вашу трехкомнатную квартиру…

— Спасибо, мама.

— Но только, Саша, ты должен запомнить, что это все, что я смогу для тебя сделать, и это все, что могло бы тебе достаться от отца. Ты понял, Саша? Ты хорошо понял? Ты запомнил?

— Я понял, мама, спасибо…

Он очень хорошо все тогда запомнил. Как же он был благодарен матери. Правда, потом, когда они с Нонной уже въехали в свою квартиру, он вспоминал необъятный отчий дом, хрустальные люстры в комнатах, тонкий фарфор в горках, зеленые бесценные камешки на материнских пальцах, и мелькала у него подловатая мысль, что очень уж легко и безболезненно отпустила его матушка из фамильных хором. Но он отгонял от себя эти расчетливые мысли. Почему так считается, что родители чего-то должны или недодали своим детям? Разве они не дали им главное — жизнь? И вообще, неизвестно еще, кому надо платить все оставшиеся дни долг… И все-таки Саша очень ругал себя за это — в трудную минуту он опять обратился к матери… Она еще подумает, что он в чем-то корыстном ее подозревает…

— Я, конечно, все помню, мама. И ты совершенно права. Но я просто подумал, что у тебя, может быть, есть какие-то, пока ненужные тебе, деньги. Через годик мы отдадим.

— Свободных денег у меня нет. — Галина Платоновна мастерски, прямо и твердо умела отказывать. — А как дети? Как работа?

Саша начал рассказывать о ребятишках. О том, как они рисуют, как они с Нонной приучают их убирать за собой постели и наводить порядок в детском уголке. Галина Платоновна очень заинтересованно слушала. Потом Саша принялся говорить о том, что они строят и какие у него лично возникают в связи с этим трудности. Он даже завелся от этого разговора, увлекся, и сверлящая до того постоянно мысль о деньгах за машину его отпустила. И в этот момент раздался короткий, в одно касание, звонок в дверь. Саша было дернулся, но Галина Платоновна, не меняя выражения глубокой заинтересованности на лице, сказала:

— Сиди… Так на чем ты остановился, Саша?

Снова Саша начал рассказывать о работе, но уже прислушивался, что происходит в квартире. Сначала кто-то своим ключом осторожно открыл входную дверь. Раздался легкий звук шагов в коридоре. Немного погодя по коридору кто-то прошел уже босыми ногами, полилась вода в ванной.

— Так сколько ты предполагал у меня занять, Саша? — внезапно прервала его рассказ Галина Платоновна.

— Тысячу, мама. Тысячу мне, наверное, даст Павлик, шестьсот рублей я получу задаток за будущую халтуру, а четыреста рублей наскребу.

— Я дам тебе пятьсот рублей. Но это, Саша, последнее. Можешь мне их не возвращать.

«Ну что же, это, наверное, самый быстрый способ меня поскорее спровадить», — подумал Саша.

После разговора с матерью Саша по-настоящему испугался за судьбу своей дорогой покупки. Конечно, пятьсот рублей, которые она ему дала, подарила, — это пятьсот рублей, деньги большие, и они в кармане, но страшно ему стало за остальную часть: где же добыть, у кого? Ведь и товарищи, и знакомые, и друзья есть, но это совсем другое дело, когда надо деньги просить, чем просто встречаться, здесь на человека появляется совсем неожиданная точка зрения. Все имеют относительно живых денег свои замыслы. У каждого свой план их назначения. Да и потом, в характере его, Саши, особая стеснительность, язык не поворачивается просить. Единственно что его утешает, что ведь деньги берет не под воздух и болтание языком, а под свой труд. А разве он сам, если, конечно, были бы свободные деньги, не дал кому-нибудь на нужное дело? Чего они даром лежат, пусть оборачиваются. Неужели не отдал бы, пожалел? Может быть, сейчас, когда самому надо, ему кажется, что не пожалел? Нет, он, Саша, никого не осуждает за прижимистость, не осуждает и мать. Ее он судить не может в первую очередь. Да и кто мать судить имеет право? В молодости она не очень многое видела, а хотела многого уже в молодые годы, вот и вышла замуж за Сашиного отца. И ведь любила, наверное, его, сидела с ним, больным и израненным, до последнего часа. Намучилась переворачивать на постели старого и больного, простыни стирать, ведра вытаскивать. Выстрадала мать свою свободу. Последние у нее женские годы, бог с нею. Но только что же теперь ему, Саше, делать? Где взять остальные деньги?

Нонна, когда Саша ей вкратце все рассказал, тоже призадумалась. Не все он ей рассказал о походе в отчий дом, однако она призадумалась. То есть они оба знали следующий адрес: Павлик. Ведь и на свадьбе они у него были, и вообще с Сашей Павлик товарищ юности, когда-то в одном дворе росли, в армии в одном взводе служили, да что в одном взводе, в одном отделении, на соседних койках спали, одна тумбочка была у них на двоих.

Нонна заметила: стал Саша ночью ворочаться, долго не засыпает, встает, курит. И вот как-то, когда Саша вышел на кухню покурить, зажег свет, открыл окно, поставил на стол пепельницу, вышла в халатике, жмурясь на яркую лампочку, и Нонна. Села молча на табуретку против мужа:

— А может быть, Саша, плюнуть нам на эту машину?

— Да как же плюнешь, Нонна? Нужна она нам, жизнь она нам облегчит. А потом, столько лет мы о ней мечтали. Я в армии и в техникуме вкалывал, семью рано завел, мать меня в доме, как в казарме, все время содержала. Ну неужели я игрушку не заслужил?