Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич. Страница 38

– Товарищ полковник, такая-то батарея следует на обед. Старшина такой-то.

И тут же следовала команда:

– Батарея… в столовую… через козла… марш!

И для многих начиналась пытка. Перепрыгнуть через козла могли далеко не все. Многие садились на него или падали и снова должны были повторять прыжок. Это было похоже на издевательство, которое прекратилось только после того, как один солдат сломал ногу.

А мы, гимнасты, продолжали заниматься. Однако не все шло успешно. Во время соревнований полков дивизии наша команда заняла одно из последних мест. Больше всего переживал наш тренер. Желая исправить положение, он предложил нам попробовать силы в перетягивании каната. Наши противники – десять здоровенных мужиков, посмотрев на худеньких гимнастов, решили, что с нами не будет проблем. Но они зря расслабились. С первого же раза мы так рванули канат, что сразу же выиграли рывок. Второй рывок мы проиграли. А во время третьей, последней попытки, когда обе команды уперлись с максимальным напряжением, самый слабый из нас Чифлигаров, стоящий последним, умудрился зацепиться ногой за шведскую лестницу так, что судья этого не заметил. И мы опять выиграли, так что окончательная победа оказалась за нами.

К следующим соревнованиям мы уже готовились серьезно и отобрали самых сильных солдат из нашего полка. Учитывая, что во время тренировок я кричал громче всех, тренер назначил меня капитаном. Мы много работали, к соревнованиям на первенство среди оккупационных войск Германии вышли в хорошей форме и завоевали первое место. Нам был вручен кубок, и главный судья соревнований Василий Сталин, передавая его, пожал мне руку.

Шло время. После очередной демобилизации в части остро ощущался недостаток шоферов, и командование приняло решение создать автошколу. По рекомендации зампотеха полка я был назначен преподавателем автодела в одном из учебных взводов. До увольнения оставалось мало времени, и занятия шли достаточно интенсивно.

Я с удовольствием работал с молодыми ребятами, остепенился и имел длинные усы цвета детского поноса, как говорил один из моих приятелей. К этим усам быстро привыкли и не обращали на них особого внимания.

Как-то раз я решил их покрасить. Парикмахер-немец, поняв, что я хочу, принялся за работу и за двадцать минут ее завершил.

В этот день проходил партийно-хозяйственный актив дивизии, на котором я должен был присутствовать и сидеть в президиуме. Об этом меня предупредили накануне. Задержавшись в парикмахерской, я вошел в зал, когда почти все члены президиума уже находились на сцене, и в последний момент занял единственный свободный стул рядом с генералом – командующим дивизией. Во время выступлений люди, сидящие в первых рядах, почему-то улыбались. Но тогда я ничего не понял. Все стало ясно только в казарме – усы были темно-зеленого цвета.

Командир дивизиона, увидев меня в таком виде, приказал немедленно сбрить эту гадость. Но я отказался, мотивируя тем, что младшим командирам ношение усов не запрещено. Майор пришел в ярость и приказал посадить меня на пять суток на гауптвахту. Но потом одумался. Ждали демобилизации, и из-за ареста преподавателя подготовка шоферов могла быть сорвана, а он бы понес за это ответственность. Да и вскоре они порыжели и приняли нормальный цвет.

На торжественном собрании, посвященном Дню Красной армии, полковник вручил мне погоны старшины. И главное, был объявлен приказ о демобилизации.

Курсанты, которых я добросовестно обучал шоферскому ремеслу, относились ко мне очень хорошо. После успешной сдачи экзаменов и получения прав мы радовались вместе. Накануне демобилизации они вручили мне прощальное письмо. Я любил своих ребят и сохранил его. Вот оно.

Старшине Стопалову от курсантов 2-го взвода

Я конечно же понимаю, что это не шедевр. Но написано оно было от души. И мне до сих пор дороги мои ученики, поставившие свои подписи под этим милым сердцу текстом. А это были: москвич Лаврушин с Большой Почтовой улицы – основной автор, Снетков, Кудрявцев, Овчинников, украинцы Павлюк и Грицинюк, белорусы Женя Сорока, Федор Рудобелец и Аксенчик, которые мне особенно нравились, Сучков, казах Газимов и еще несколько человек, подписи которых сейчас я не смог разобрать. Со всеми этими ребятами я уже попрощался. А теперь пора было собираться в путь и мне.

Менее чем за неделю все было готово к отъезду: подготовлены документы, на склад сдано воинское имущество, сильно поношенное обмундирование заменено новым. Каждому увольняемому командование выделило по десять килограммов муки, что для многих оказалось весьма кстати.

Наконец вещи уложены, и демобилизованные последний раз выстроены на плацу. Старшина быстро проверяет отсутствие оружия, спиртного и порнографии. Потом демобилизованных увозят на станцию. Командир полка обращается к отъезжающим с прощальной речью, благодарит за службу и желает успехов в мирной жизни.

У платформы уже стоит товарный вагон, оборудованный для перевозки людей. Еще полчаса, и состав тронулся.

Прощай, наш полк, прощай, город Ратенов, прощай, Германия. И хотя всем очень хотелось домой, расставаться с друзьями было грустно.

Вместе со мной возвращался домой сержант Сергей Авдеев, москвич, разведчик пятой батареи, с которым мы давно дружили и теперь заняли места рядом на верхней полке, возле окна.

До Москвы ехали более трех суток. За это время все успели перезнакомиться. Часто вспоминали прошлое, а вот о будущем говорили мало. Для большинства оно было неясным.

У пассажиров нашего вагона, как правило, было по одному-два чемодана, а у некоторых еще отдельно упакованные вещи, среди которых чаще всего встречались большие ламповые радиоприемники «Телефункен», аккордеоны и велосипеды в разобранном виде.

Мой багаж состоял из двух чемоданов: большого дюралевого и маленького из прессованного картона. Большой чемодан весил не менее 40 килограммов. В нем были уложены два мешка муки (один мне подарил товарищ с Украины), в каждом из которых была спрятана бутылка бренди, около сотни тетрадей, о которых просил двоюродный брат-студент, сшитый по заказу китель и пара хромовых сапог. В маленьком чемодане лежали мелкие вещи, два висячих замка с набором цифр и пара карманных часов, выигранных в шахматы.

Один товарищ по секрету сказал мне, что везет домой коробку с несколькими сотнями часовых стрелок. На вопрос «Зачем они нужны?» он ответил, что каждая стрелка в Москве стоит не менее трех рублей и он надеется их продать знакомому часовому мастеру. Подобный бизнес не был исключением. Еще несколько человек везли коробки с камнями для зажигалок, швейными иголками и тому подобными малогабаритными изделиями. В стране был дефицит, и все это могло пригодиться.