Фронтовые будни артиллериста. С гаубицей от Сожа до Эльбы. 1941–1945 - Стопалов Сергей Григорьевич. Страница 8

Сначала все шло хорошо. Мы встречались с почти постоянным интервалом, шепотом обменивались несколькими словами и расходились в разные стороны.

Прошло более часа, и напряжение, охватившее меня вначале, исчезло. Однако сразу же стало не по себе, когда в очередной раз, подойдя к углу пакгауза, не увидел выходящего навстречу товарища. Немного подождав, я почему-то неуклюже стал на одно колено и, не дыша, заглянул за угол. Там никого не было. Руки и ноги мгновенно оцепенели, а тело покрылось испариной. Еще раз посмотрев за угол здания и не увидев напарника, я тяжело поднялся и медленно пошел на свою сторону к месту, где можно было спрятаться. В голове был сумбур. Что произошло? Куда делся Сашка? Нужно ли немедленно поднимать тревогу или еще немного подождать? Сделав несколько шагов, я остановился. Послышался какой-то звук, похожий на шуршание ботинка по деревянному настилу. Через несколько секунд он повторился. Потом я услышал кряхтение поднимающегося человека. И снова тишина. С другой стороны пакгауза явно кто-то был. Положив палец на спусковой крючок и вскинув винтовку, я прижался к стене и замер в ожидании.

«Выстрелить все равно успею», – как бы про себя подумал я. Но это было сказано почти вслух. И сразу же последовал ответный шепот Александра:

– Ты что? Это же я.

Не опуская винтовки, я еще некоторое время молча смотрел на Никульшина. Потом, немного успокоившись, спросил:

– Где ты был?

– А там под настилом какая-то дверь. Я полез посмотреть, ну и закурил. Но из темноты я все хорошо видел и твои шаги слышал, – оправдывался Сашка. – Да и прошло-то всего несколько минут.

Действительно, несколько минут. Но каких страшных!

Этот эпизод я вспоминал потом много раз. А вот о первом бое помнил значительно меньше.

В период интенсивного перемещения войск сплошной линии фронта не было, но чьи-то выстрелы часто были слышны. Однако это не мешало батальону бесшумно двигаться по узкой лесной дорожке. Потом по цепочке передали команду:

– Стой!

И все остановились.

А через некоторое время поступила новая команда:

– Рассредоточиться и повзводно вперед марш!

Услышав шум автомобилей, мы остановились в придорожном кустарнике. Ожидание продолжалось минут пятнадцать. Проехало еще несколько военных машин, и впереди что-то громыхнуло. Как нам потом сказал командир взвода, это разведчики взорвали мост через речушку. Из машин повыскакивали немецкие солдаты и врассыпную бросились бежать с открытого места. Вот здесь-то и началась пальба.

Команды стрелять я не услышал. Но когда увидел нескольких немцев, бежавших в мою сторону, понял, что нужно действовать. Рядом лежал более опытный красноармеец, всем своим видом говоривший, что пора. Оба мы выстрелили по нескольку раз. Один немец упал, а двое других, вскинув шмайсеры и стреляя перед собой, продолжали бежать. Поняв наконец, что в кустах засел противник, немцы повернули к дороге, вскочили в уже успевшие развернуться машины и умчались.

Весь бой длился не более десяти минут. Никаких острых ощущений я не испытывал и действовал почти автоматически, повторяя поведение соседа-красноармейца. Возможно, именно поэтому тот первый выстрел в противника быстро забылся. Тем более что подобных эпизодов впереди было много.

Сначала наш полк, почти не останавливаясь, двигался на юго-восток. Мы обошли город Витебск, уже занятый немцами, и продолжили путь вдоль железной дороги в сторону Смоленска. Первый серьезный бой произошел вблизи райцентра Рудня, возле которого наши войска почти двое суток пытались остановить продвижение противника. Здесь впервые мы столкнулись с немецкими танками. Они двигались с севера, и в их план, видимо, входило окружение наших войск и перекрытие шоссе Москва – Минск. Бой был тяжелым, и батальон впервые понес значительные потери.

Нас, добровольцев, никто не учил воевать. Не было времени, да и командиры об этом не слишком заботились. Ведь и так все понятно. Для выстрела надо взвести курок и нажать на спусковой крючок, а для зарядки – отвести затвор и вставить патрон. Казалось бы, все очень просто. Но вот тонкостей прицеливания, способов быстрого укрытия на местности и других особенностей пехотного боя большинство из нас не знало. Особенно трудно было принимать правильное решение, когда прямо на тебя прет многотонный танк, а ты с одной винтовкой в руках сидишь в окопе и не можешь понять, как укрыться от этой громадины и остаться живым.

Танковые атаки наводили ужас на пехоту. Нервы многих солдат не выдерживали, и они просто убегали куда глаза глядят, подставляя спины под пулеметные очереди. В первое время на западном направлении (а может быть, и на других) противотанковой артиллерии – 45-мм и 76-мм пушек и противотанковых ружей – было мало, а с другими способами борьбы с такой техникой мы практически не были знакомы. Потом положение медленно начало улучшаться.

Под Рудней был тяжело ранен командир нашей роты, и его место занял лейтенант Рыленко, лишь несколько месяцев назад окончивший пехотное училище. Очень скоро в роте поняли, что нам повезло. Несмотря на небольшой военный стаж, Рыленко оказался хорошим командиром, смелым и очень приличным человеком. Во время боя он всегда был рядом с солдатами и все свои силы направлял на решение трех главных задач: безоговорочное выполнение приказов вышестоящего командования, максимальное сохранение личного состава роты и обучение военному делу своих подчиненных. Прежде всего нас начали готовить к борьбе с танками, и вскоре в роте появился взвод ампулометчиков. Эти ребята, находясь в окопе или в другом удобном месте, ожидали приближающуюся машину, выбирали мертвую зону, недоступную для поражения пулеметным огнем, неожиданно выскакивали и бросали в танк бутылки с горючей смесью. Потом в роте появились две 45-мм противотанковые пушки. Говорили, что и в этом тоже была заслуга Рыленко.

В свободное время командиры взводов и отделений обучали нас создавать надежные укрытия от огня противника, строить блиндажи, предусматривать возможность безопасного отхода и многим другим военным премудростям. Все это шло на пользу, и вскоре мы стали меньше бояться танков, которые все чаще нам удавалось вывести из строя. Сократились и людские потери. Но, несмотря на наши небольшие успехи, отступление продолжалось. Быстрым маршем мы шли на юг и вскоре оказались на правом берегу Днепра. Остановились в лесу примерно в 30 километрах от Смоленска. Отдыхали и ждали обеда. Я пошел осмотреть окрестности и метрах в двухстах от нашего лагеря неожиданно натолкнулся на группу автомобилей, с установленным на них каким-то оружием, которого раньше никогда не видел.

На шасси машин были наклонно закреплены двутавровые металлические балки с отверстиями между полозьев. Красноармейцы, возившиеся у машин, подтаскивали и крепили к полозьям какие-то снаряды, по внешнему виду напоминавшие ракеты. Подойти ближе и лучше рассмотреть эту технику мне не разрешили, и я вернулся в свою часть. Вскоре мы слышали, как машины завели моторы и уехали по направлению к железной дороге. Минут десять спустя со стороны леса раздался сильный свистящий звук. Все бросились к опушке и увидели, как из-за леса вылетают хорошо видимые ракеты с огненными хвостами. Залп длился несколько минут. Потом все стихло. Через некоторое время наш батальон вышел из леса и продолжил путь вдоль железной дороги. Подойдя к небольшой станции, мы увидели несколько разрушенных складских помещений, разбитые товарные вагоны и поврежденное здание станции, возле которого валялось десятка два мотоциклов и множество трупов немецких солдат. Картина была ужасающей. Так, молча, не поняв, что произошло, мы и ушли с этого жуткого места. Только потом, уже во время боев за Ельню, нам стало известно, что в тот день мы оказались свидетелями одного из первых залпов новых боевых установок БМ-13, впоследствии получивших широко известное название «Катюши». Позже я много раз видел это оружие, наблюдал, как оно стреляет, и достаточно полно мог оценить последствия. Но тот первый залп недалеко от Смоленска остался в памяти на всю жизнь.