Палимпсест - Стросс Чарлз. Страница 15

Это было трудно осмыслить.

— Ну ладно. Так, значит, Библиотека заполнена внутренне противоречивыми времялиниями. А почему я так и не нашел того, что искал?

— Хм-м, если вы корректно формулировали поисковый запрос, то единственно возможная причина, по которой вы получили случайную выборку некорректных данных, заключается в следующем: кто-то переписал этот сегмент. Он превратился в палимпсест. Не только информация, которую вы искали, погребена где-то в бесконечномерной стопке неисторий, но и вы сами вряд ли сможете вернуться туда — если только вам не удастся найти тот момент, когда в историю сектора были внесены изменения, и отменить эту операцию.

ВНОВЬ И ВНОВЬ УБИВАЯ БУДДУ [15]

Выпускной бал

Тем утром ты проснешься очень рано и в последний раз облачишься в парадную униформу агента Стазиса на испытательном сроке. Ты носил эти одежды много раз за истекшие двадцать лет, и ты более не напуганный парнишка, чьи руки держали аспирантский кинжал, а уши — внимали первому безжалостному приказу. Если бы ты отклонил предложение, если бы остался в той эпохе, где был рожден, ты бы уже достиг средних лет, и великая чума старения уже прошлась бы незримыми коготками по твоей коже. Теперь-то тебе доступны все антигериатрические медицинские средства Стазиса, и ты выглядишь двадцатипятилетним юношей, но глаза твои — окошки в душу древнего старика.

Твой разум остер и точно нацелен, как лезвие бритвы, ибо ты провел шесть месяцев на крыше мира, готовясь к этому утру, шесть месяцев тренировок, прерываемых безотрадными размышлениями над тем, что поведал тебе Торк, шесть последних месяцев, когда ты был сфокусирован только на учебе. Ты уже выполнил программу интернатуры и испытательного срока, поработал в одиночку и без кураторского надзора в различных эпохах, теперь же ты должен самолично предстать перед экзаменаторами и пройти самое серьезное, заключительное, испытание, по результатам коего наконец можешь быть признан полноправным агентом Стазиса. В таком качестве ты будешь волен посещать Библиотеку, когда тебе заблагорассудится, и по-прежнему сможешь пользоваться лицензией на вызов Врат Времени. Тебе будут доверять. Ты станешь держателем ключей у кладезя исторической бездны, способным смять и раскрошить чужие жизни в мгновение ока, вольным искать утраченное (или отнятое у тебя: ты по-прежнему не уверен, волею случая либо же по злому умыслу была разрушена твоя личная жизнь).

Ты будешь облачен в шафрановое одеяние, перехваченное черным поясом, цвет которого соответствует твоему нынешнему рангу в Организации. На голове у тебя будет берет агента-аспиранта. Всюду в пределах комплекса дюжины агентов на испытательных сроках готовятся к той же церемонии. Ты спрячешь в кушаке кинжал, который ночью отточил до смертоносной остроты, в неистовом усердии полируя и вычищая символ твоего жизненного призвания. Прежде чем Солнце поднимется в зенит, этот кинжал отнимет жизнь. И твоим долгом будет забрать ее быстро и безболезненно.

У подножия стены из выветренных временем камней, под лазурным куполом небес, рассеченных посверкивающим ожерельем передатчиков орбитального момента, ты встанешь в шеренгу подобных себе перед твоими наставниками и тиранами. И отнюдь не в первый раз спросишь себя, а стоила ли овчинка выделки. Они будут смотреть на тебя и твоих одногруппников сверху вниз, готовые вынести вердикт — будь то принять тебя в свои ряды или же анафематствовать, отвергнуть, отменить твое существование и перевести его в разряд неистории, если ты окажешься бесполезен. У них троекратное численное преимущество перед твоими приятелями по тренировкам, ибо контроль качества новых бессмертных не терпит бесшабашности. Они вечные стражи истории, судьи всего бывшего в реальности. По причинам, которых ты так до конца и не постигнешь, они предложили тебе, именно тебе, присоединиться к Организации, выбрав тебя из миллиарда претендентов.

Звучат торжественные речи, одна за другой. А затем Суперинтендант-схолиаст Мэнсон выступит с пастырским наставлением. Тебе наперед известно, о чем он будет говорить:

— Этот мимолетный, но торжественный миг отмечает завершение ваших формальных тренировок, но не положит конец вашему обучению и самосовершенствованию. Вы поступили в Академию сиротами, странниками в потоке времени, а теперь покинете ее в статусе полноправных агентов Стазиса, принеся клятву верно служить нашему общему делу и великой задаче — совокупной истории всего человечества.

Он явно вознамерился протрендеть битый час, понимаешь ты. В запасе у живого символа ортодоксии Стазиса, должно быть, еще не одна проповедь о примате теории над практикой.

— Мы принимаем вас такими, какими вы есть. Вы, наши аспиранты, — люди, и никакая человеческая слабость, равно как и сила, вам не чужды. Мы все люди. Это наши слабые и сильные качества. Мы — агенты на службе судеб человечества, отягченные священным долгом: сберечь наш биологический вид от тройственной угрозы — вымирания, утраты трансцендентальных потенций и исчезновения во тьме вместе со всем остальным космосом. Бесспорно, мы приемлем и ваши маленькие слабости. И твое, брат Чхэ Юн, болезненное пристрастие к боли, и твое, сестра Гретцен, смакование видений, произрастающих из макового семени, и твое, брат Пирс, семейное увлечение палимпсестами… Мы понимаем и отпускаем все ваши маленькие грешки. Мы примем вас такими, какими вы есть. Невзирая на все ваши слабые места. Ибо лишь на службе Стазиса вы достигнете того, чему были предназначены…

Тебе удалось сдержать гнев, когда Суперинтендант-схолиаст Мэнсон принялся отплясывать джигу на неисторической могиле твоей семьи, хотя зарубки на твоей душе до сих пор свежи и кровоточат. Ибо это имеет отношение к ритуалу. Ты уже видел — несколькими днями раньше — записи для внутреннего пользования, слышал свой собственный голос, сдавленный и скрежещущий, балансирующий на лезвии опасной бритвы, пока он объясняет суть ритуала тебе-настоящему. Твои пальцы впиваются в обтянутую влажной от пота кожей рукоять. Ты ждешь сигнала. Хотя внешне ты абсолютно спокоен, внутри у тебя все бурлит. Убить собственного дедушку, вырезать себя из ткани истории и стянуть суровой ниткой прореху — это одно, а то, что произойдет сейчас — совсем иное.

— Стазис требует от вас, братья и сестры, быть настороже. Гораздо легче нести разрушение, чем заботиться о творении … новых сучьев, на которых могла бы рассесться история, но мы должны оставаться начеку и быть неизменно бдительными. Буде потребуется, мы должны обратить свое оружие даже против себя самих, сбившихся с пути истинного. Каждый раз, проходя сквозь Врата Времени, мы рождаемся заново из информации, которую сингулярность посылает в нашу Вселенную. Не позволим же постыдному страху за непрерывность личности обуять нас!

Ты понимаешь, что Мэнсон оседлал своего любимого конька, что он уже готов отдать приказ, о котором старшая версия тебя самого могла поведать лишь дребезжащим, трясущимся голосом. Ты застываешь в неподвижности, посылая в Службу Контроля запрос о сотворении Врат, через которые пролегает дорога на выпускной бал.

— Слабости простительны и допустимы в личной жизни, но не в великом деле. Мы слабы, ибо мы — люди, рано или поздно многие из нас сходят с торного пути, впадают в сомнения, солипсизм, покоряются грехам гордыни и уныния. Но наша величайшая привилегия и предмет нащей гордости в том, что мы способны изменить самих себя. Мы не обязаны считаться с требованиями лживых версий себя, падших существ, раздавленных грузом ошибок, дурных помыслов и отчаяния! Вскоре вы будете посланы на первое из самостоятельных дел, а именно — на слежку за самими собой в будущем, дабы упредить появление любых отклонений от нормы. Да будет ваш разум чист. Помните о своих принципах. Будьте непреклонны в стремлении уничтожить свои собственные ошибки, ибо все сие послужит на благо Стазиса. Мы сами себе полиция. Мы проследим себя по своим собственным следам куда лучше, чем мог бы это сделать любой экзаменатор-надзиратель.

вернуться

15

Здесь обыграна притча китайского философа IX в. Линь-цзи, основоположника одноименной школы в чань-буддизме, призывавшего адептов волевым усилием уничтожить все привязанности и препоны на пути к просветлению. Такую психоломку Линь-цзи уподоблял совершению самого страшного святотатства и преступления, но с благими, в конечном счете, целями. «Встретил Будду? Убей Будду», «Нирвана — невольничья колодка», «Просветление — кусок засохшего дерьма», — писал философ, не имея, конечно, в виду буквальную трактовку этих афоризмов, но стремясь очистить сознание последователей от всех авторитетов и налипших за время мирской жизни внешних условностей.