Свидание на Аламуте - Резун Игорь. Страница 46

Моряк-баронет только крякнул и почесал голову под шляпой.

Палач отбросил женщину – она свернулась калачиком у его ног, показывая испачканные подошвы ног публике. Он опустил меч, и тот коснулся ее капюшона, из-под которого был виден только неясный овал лица. Вдруг Жертва прижалась щекой к лезвию меча и начала его ласкать тонкими длинными руками, волнами забирая у Палача силу – совсем как цитировал сценарий полковник Заратустров. В толпе восхищенно зааплодировали. Палач пошатнулся… выронил меч и красной кучей свалился рядом. На сцене снова выросла черная фигура Жрицы. Вот меч в ее руках, широкие рукава закрывают кисти, а босая ступня стала на грудь лежащего Капитоныча, игриво раздернула рубаху на его блестящей от пота груди и, наконец, властно приподняла пальцами подбородок. Когда же тот схватил эту прелестную ножку, прижал к губам и начал целовать, собравшиеся восхищенно захлопали. Эта мизансцена длилась с десяток секунд и закончилась тем, что женщина в черном, держа оголенный меч левой рукой, сбросила с себя капюшон, а потом, рассмеявшись знакомым Майбаху гортанным смехом, сорвала с головы черный парик, обнажив… медно-рыжие волосы.

Толпа ахнула. Ахнул и Сэмми-баронет, застывший с недопитой унцией виски в руках.

– Господи Иисусе! Это же Сара Фергюссон! Герцогиня!

– Где?!

– Да вон… Говорят, она недавно снималась голой для какого-то благотворительного каталога, – проворчал моряк, заканчивая начатое. – Но я так скажу, старина: этому парню, которого она хорошенько истоптала, здорово повезло! Сто тысяч идиотов каждый день целуют ей руки, и только одному выпал шанс поцеловать ее ноги!

Майбах улыбнулся.

Тем временем Палач отошел вглубь, потерялся. Из динамиков над Стоунхенджем вольготно покатилась мелодия его флейты. А Сара Фергюссон, играя довольной улыбкой на лице, отбросила меч – звякнув, он улетел в темноту – и шагнула со сцены прямо в воду бассейна. Раздался плеск воды под ее ногами, но она не погрузилась в глубину – нет, она пошла по воде. И на мгновение, когда герцогиня делала первые шаги, свет на сцене и прожектора погасли, погасла и подсветка бассейна, но тут же синеватым вспыхнула дорожка, по которой она шла. Этот свет бежал перед идущей женщиной, и вот его блики выскочили на круглую площадку в самом конце бассейна. Только что она была пустой, блестя свежеструганными досками, но вот два стюарда, наряженные не в балахоны, а, как и большинство публики, в смокинги с бабочками, торжественно втащили на край бассейна какой-то мешок. Им положили небольшой мостик. И вот из мешка на площадку посыпалось что-то блестящее и хрустящее.

– О, Боже! Это стекла, Сэмми! – воскликнула Мэри.

Моряк прищурился.

– Да уж, пяткам этой особы не поздоровится, – заметил Хаксли. – Но интересно, что бы она сказала, если бы оказалась матросом на палубе крейсера «Уинстон» во время нашей стоянки у берегов Аргентины… Тогда-то палуба раскалилась, как…

А из динамиков лился мелодичный голосок Мими:

– …танец Торсионного Вихря дал ей силы. Она преодолеет страх. Она ступит на острые осколки и там, на них, будет танцевать танец Любви!

В публике оживленно переговаривались, обсуждая происходящее. Где-то полыхнули фотовспышки и тут же угасли, видимо, не без усердия агентов Скотленд-ярда, одной из задач которых было пресекать фото– и видеосъемку. С этим они блистательно справились.

И вот теперь смолкла флейта, и кто-то невидимый врубил развеселый негритянский джаз. Сара Фергюссон появилась на площадке, одним движением приподняла края балахона и заставила их разойтись, обнажая стройные ноги. Она закружилась в крутящемся танце на осколках стекла. Они хрустели и подпрыгивали, падая в бассейн.

Все внимание собравшихся было занято танцующей герцогиней, раздавались восхищенные возгласы. И только Майбах, который вместе с толпой придвинулся к самому краю бассейна, не спускал глаз с зеленого «монаха». Тот стоял, широко расставив ноги в лакированных ботинках, спрятав руки под своей накидкой.

Венок, чуть сползший к правому уху, все еще держался на голове издателя, как и котелок моряка. В ушах Майбаха звучал шепот полковника, неслышный для других, но прекрасно им понятый. А в руке он до сих пор держал тот самый бокал мартини, который вручила ему Мими. Напиток он уже выпил, но лед в бокале перекатывался, пластмассово шурша. И этого, конечно, никто не видел; да и вряд ли кто-либо обратил внимание на то, что у одного из гостей церемонии отчего-то не тает кажущийся прозрачным кубик на дне пустого бокала.

…Сара танцевала. В оглушающих ритмах джаза, которые усилились и били по ушам. И в этом громе только Майбах, наблюдавший за зеленым, внезапно увидел, как на блестящие носы ботинок упали… человеческие руки. Это был муляж, который создавал ощущение настоящих рук, сложенных на груди.

«Монах»-телохранитель моментально обернулся. Его истинные конечности уже сжимали израильский «Узи», который так хорошо прячется под бесформенной одеждой. И в ритмы музыки вдруг вплелся тарахтящий звук, будто рядом начала кашлять и чихать старая, но очень большая машина.

Принцесса пошатнулась, выбросила вперед тонкую кисть, пером мелькнувшую в свете прожекторов, потом еще раз покачнулась и стала оседать в стекла.

Толпа, поняв, что происходит, с воплями бросилась прочь от фонтана. Треск рвущихся платьев и ломающихся каблуков заглушался автоматными очередями; они стали главенствующими – стихла вся музыка. Другие телохранители, стоявшие в двадцати метрах по обе стороны, профессиональными движениями распластались по земле и стали выхватывать свои автоматические пистолеты «беретта». Они начали стрелять, и грохот покатился над поляной. Но никаких пуль не существовало, любой специалист бы мог распознать выстрел ХОЛОСТЫМИ патронами.

Зеленый с каким-то наслаждением расстреливал, крошил щепки помоста и уже мертвое тело. Если бы кто-то пригляделся, то увидел бы, что эта черная груда даже не колыхалась, хотя в нее попадали десятки пуль… Но этого никто не мог заметить.

Внезапно два голоса раскатились в возне и криках; один из них, многократно усиленный техникой, – голос Заратустрова:

– Don’t fire! [38]

А второй голос, вдавившись в уши Майбаха, произнес:

– Давай!

Издатель лежал на мокрой траве в десяти шагах от стрелявшего. И из этого положения он метнул свой кубик льда – бокал послужил для этого хорошей «пушкой». Кубик упал под ноги зеленого и полыхнул беззвучным, ослепительным светом. Звук выстрелов смолк – убийца оказался на мгновение ослеплен. Он запрыгал на месте, размахивая «Узи»…

И в эту минуту на него набросились три тени, уже сорвавшие с себя смешные одеяния, профессионально пригнули к земле, скатали почти что в рулон, закинули к себе на плечи и исчезли с ним, растворившись в темноте. А из динамиков зазвучал голос – голос самой Сары Фергюссон, насмешливый и торжествующий:

– Леди и джентльмены! Поздравьте меня с успешным представлением… Я жива.

Те, кто бежал к машинам на стоянке, остановились, очумело вертя головами. Полицейские, бросившиеся было к бассейну, тоже застыли на месте, сбитые с толку. Самым печальным было положение агентов Скотленд-ярда: они метались, не зная, что предпринять.

А у края бассейна, где только что стоял зеленый убийца, сэр Реджинальд, одетый в безукоризненный смокинг и белый галстук, помогал выбраться из бассейна герцогине, насквозь мокрой, в том же самом черном балахоне. Впрочем, едва спрыгнув с края бассейна на траву, Сара сорвала его, оставшись в прилипшем к ее телу белом облегающем костюме, состоявшем из коротких брюк и туники. Ей уже дали в руки микрофон, и она снова озорно крикнула:

– Подходите сюда, ребята! Вечеринка продолжается.

Кое-где на дерне валялась обувь, потерянная в спешке. Сара, смеясь, отшвырнула от себя чью-то сломанную туфлю. Лучащаяся весельем Мими и еще одна официантка принесли что-то в мешке, встряхнули его и расстелили. Прожектора теперь освещали круг, в который, нервно хохоча, возвращались бежавшие. Герцогине поднесли бокал шампанского; она залпом выпила его и швырнула прямо в центр развернутого холста – на такие же битые стекла. Она была прекрасна – мокрая, восторженная, с длинными волосами, прилипшими ко лбу… Женщина облокотилась о резиновый край бассейна.