Свидание на Аламуте - Резун Игорь. Страница 93

Руку этому щеголеватому полковнику он пожал с искренней благодарностью.

…Заратустров прошел по темным коридорам посольства, уставленным с восточной пышностью: пальмами в кадках и зеркалами. Он посмотрел в одно из них, в тяжелой бронзовой раме. В коридоре темно, видно только бледный контур его лица и белую полоску сорочки. За ним оказались другая кадка и лианы; в зеркале это выглядело так, как будто от его тела отходили две толстые змеи, стелющиеся по полу. Заратустров постоял, посмотрел на эту картину, потом приблизил лицо к холодной глади и выдохнул свистящим шепотом:

– Ну что, Абраксаша? С КЕМ ты ТЕПЕРЬ будешь, а?

Потом подмигнул своему отражению и тихо рассмеялся.

Он не дошел до лестницы, ведущей в гостевые комнаты, устланной красным ковром, со старинными медными прутьями поверх. Свернул, спустился по ступенькам под табличку: «СЛУЖЕБНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ. ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» И через минуту он толкнул тяжелую, обшитую звуконепроницаемой пробкой дверь.

В небольшом зале, напоминающем гимнастический, с розовыми матами на полу, стояли Данила и Иван, в каком-то подобии набедренных повязок. Мускулистый, со вздувшимися мышцами черноволосый парень и человек-гора, собравший в морщины большой лоб. Между ними, на расстоянии метра от пола, плавало обнаженное тело девушки – белокожей Сони, с руками, скрещенными на выпуклом нежном животике. Волосы ее отвесно падали вниз и колыхались белым шлейфом.

– Спокойнее… Сдерживай! – глухо сказал Данила. – А, блин… опускаем! Осторожно… Черт! Лопухнулись! Не удержим… Не тот уровень концентрации взяли.

Тело Сони медленно опустилось вниз. Вот девушка пошевелилась, приняла сидячее положение, кокетливо сложив ножки. Ничуть не стесняясь своей наготы, она принялась расчесывать волосы, глядя на Заратустрова искоса.

– Хорош тренироваться, ребята, – негромко сказал полковник. – Отдыхайте. В три часа вас доставят на самолет. Это гуманитарный рейс в Азербайджан. Запакуетесь в мешки с рисом. Выход по сигналу. На высоте семь сто над Скалой произойдет самопроизвольное открытие грузового люка… пилоты предупреждены. У вас будет ровно полторы минуты, чтобы вылезти из мешков, привести в боеготовность парашюты… И – с Богом! Ветра не обещают, приземление должно произойти в условленном квадрате. И, конечно, радиомолчание…

Данила и Иван слушали его, тяжело дыша. По стройному телу Ивана катились крупные градины пота. Полковник еще раз окинул их взглядом, усмехнулся, помедлил…

И, молча перекрестив их рукой, всех троих, закрыл дверь.

Российское посольство в Тегеране стоит ровно в двухстах пятидесяти метрах от того места, где в свое время разбили камнями голову русского поэта. На месте гибели Грибоедова сейчас находится Центр Исламской культуры с библиотекой и медресе. А за ним, в трех километрах, расположен Тегеранский аэропорт.

С балкона нынешнего посольства видна панорама утреннего Тегерана – ровный горизонт, ровно обколотый, как шприцами, столбиками минаретов. Утром этот вид закрыт туманным шлейфом, состоящим из испарений и остатков ночной пылевой бури. Но в пятидесятикратный артиллерийский бинокль видно многое… Виден большой плакат аятоллы, узорчатый минарет и то, как взлетают с ВПП Тегеранского аэропорта самолеты. Их крылья серебрятся на солнце, гордые птичьи силуэты тают на фоне восходящего солнца.

Усталый человек в сером костюме смотрит в бинокль. Его галстук распушен, висит на золотом зажиме; лицо серо. Он прижал руки с биноклем к глазам, и видно, как в рассветных лучах блестят золотые «Ролекс». На светящемся окошке в их большом круге цифры: 4:55. Время рассвета.

Он, этот человек, жует во рту потухшую сигару. Это Los Statos, взятая в кабинете Севастьянова. Но она не горит, и человек только шевелит губами, ощущая на них горький привкус табака.

Наконец в розово-сером мареве появляется черный силуэт. Распластанный на нежном фоне, он темным коршуном поднимается вверх. Вот отсверкивают крылья, вот самолет разворачивается над Тегераном. Человек с серебристым ежиком опускает бинокль. И шепчет странное:

– Вот и все, к черту… с Богом, ребятушки.

До того момента, как три человека раскроют свои парашюты в безлюдном, суровом горном районе к северо-западу от Казвина, остается ровно один час двадцать минут.

Человек еще раз смотрит на рассвет и почему-то вытирает ладони о брюки. Его фигура сгорблена, из него словно вынули стерженек, и он осел, стал ниже. Шаркая штиблетами, человек поворачивается, чтобы уйти с балкона.

И тут, на входе, его ловит посыльный – молодой лейтенант ФСБ в новенькой форме. Протягивает человеку листки, скручивающиеся в рулончик, и говорит, козырнув:

– Товарищ пол… Товарищ Заратустров! Только что пришел вам факс.

Полковник берет листки, пробегает их глазами, а потом вскидывает их, холодные, пронзающие, на посыльного.

– Почему так поздно?!

– Так они сказали… что Москва затребовала! Пока они в Москву… потом уже вам переадресовали.

Полковник еще раз смотрит на листок. Столбец цифр. Годы. 1995, 1925… 1941. Ага… 1979! Неожиданно серое, складчатое лицо озаряет молния. Листки дрожат в руках полковника. Он неожиданно севшим голосом спрашивает:

– Сынок… а тебя как зовут?

– А-а… Ваней зовут…

– Ваня! Спасибо, родной!

Полковник обнимает обомлевшего лейтенанта и жарко целует его в выбритую щеку. Тот отшатывается. Но Заратустров не обращает на это внимания. Он проходит в коридоры посольства, и листки в его руках трепещут флагом командора эскадры.

Точка Сборки-10

Стражи и другие

Малик Ипучие-Глаза и Мулкум Сосиска были чистокровными армянами, сбежавшими в Иран еще во время армянской резни в Баку, перед Карабахом. Здесь они тоже устроились неплохо – торговали. Малик даже завел временную жену, подцепив какую-то вдовушку из квартала Хариди. Но хотелось быть людьми первого, а не второго сорта – например, вступить в Корпус Стражей исламской революции, что давало определенные преимущества даже в процессе торговли. В Корпус они вступили, правда, немалыми усилиями: Малику пришлось бросить вдовушку и продать двух быков, а Мулкуму – свою старенький пикап «тойота». И несмотря на это, Корпус поступил с ними, конечно же, по-свински – выдал взамен раздолбанный армейский джип CJ6, два автомата Калашникова, на прикладе одного из которых было любовно вырезано «ЛИТИНАНТ МУДАК», комплект потрепанного камуфляжа и услал к черту на кулички, в приграничный город Казвин, где начальник местной полиции нещадно враждовал с местным начальником пограничного контроля, а стражей исламской революции не было до того и вовсе. Бедные Малик и Мулкум очутились меж двух огней, насилу выбили себе в полиции один паек на двоих и время, не занятое его поеданием, тратили на обдумывание вопроса, где и чем заработать. Обычной практикой Стражей являлся мелкий рэкет, но в Казвине все уже было поделено, и всунуться куда-либо между погранцами и полицейскими было невозможно.

Но сейчас они оба находились в хорошем настроении, если не считать отдельных мелочей. Джип летел со стороны гор к небольшому городку Гермсару – так ехать ближе. А сзади, на залитом мочой и моторным маслом полу мотался хороший груз, который они собирались продать.