Укок. Битва Трех Царевен - Резун Игорь. Страница 19

Юля каждое утро проходила от Шевченковского пешком до этого земного рая. И путь ее занимал всего десять минут: зимой — под мостом, по замерзшим, ледяной ковки, тротуарам; а летом — по шелковистой траве газонов, босиком. И поднималась она по ступеням вуза, попадая под быстрый шрапнельный просвист уничтожающих взглядов: «Оссподя, какая чувырла! Ни прически, ни укладки — так — дешево мелированные волосики; ни тебе геля, ни… ничего такого… Минимум косметики на лице, о румянах и тональном креме эта чувиха даже, наверное, не слышала. Вот дура! Майкой ее давно пора полы мыть — такое уже не носят, да и длина: хоть бы пупок оголила, как любая нормальная девка. Джинсики… Ой, держите меня семеро, девчонки! Разве это джинсы?! Это же срань господня. А что у нее на ногах? Эти сандалеты детские, и пальцы без педикюра. Ну чисто шалава, да и та бедная».

Так говорили те, кто стоял на крыльце, делясь сексуальными впечатлениями от прошедшей ночи: с кем поехали из ночного клуба, куда и сколько Он Ей палок кинул. А Юлия проходила мимо них, демонстративно заткнув уши твердыми комочками: провода тянулись от плеера, где ее вечнолюбимые «Beatles» жарили свою «Let it be». Проходила и шла делать то, за чем явился сюда, наверно, только один процент доблестных и фигуристых студенток СибАГСа, — шла ЗАНИМАТЬСЯ.

…В этот день Юля очень торопливо сбежала по мраморным ступеням. Она специально подождала мертвящей середины пары, когда один поток схлынул, а второй еще томился в аудиториях. Она знала: за ней следят. Среди сокурсниц заключались пари: какой дурак клюнет на эту уродку. Или у нее такой пиар?! Посмотрим…

Юля узнала об этом случайно, в исконном месте рождения плесени всяких слухов — в туалете, и с тех пор строжайше запретила Андрею каким-либо образом появляться рядом с СибАГСом. Ни встречать, ни провожать — ни в коем случае!

Но они все равно отслеживали ее: на какой автобус садится, в какую маршрутку втискивает свое худое и гибкое, как у дворовой кошки, тело. Куда? В какой район? Придет ли вовремя на следующий день к первой паре или опоздает? Ах, узнать бы, С КЕМ она была! Она — этот немой укор вышколенному гламуру, поднятому на щит будущих сибирских чиновников и чиновниц.

Поэтому от СибАГСа Юлька рванулась в противоположную сторону, чтобы создать впечатление, будто она собралась в центр. И там, скрывшись за длинным телом троллейбуса, пошла, быстро прячась за жидкими кустами, в сторону библиотеки. Затем нырнула в подземный переход под напоенной бензиновой гарью улицей. И через четверть часа Юля своими пыльными босоножками на платформе переступила порог того места, к которому могла добраться от своего вуза за пять минут. Порог поликлиники № 3 Октябрьского района, обслуживающей и ее, и многих прочих студентов по месту жительства — будь то общага или снимаемая квартира.

Девушка уверенно прошла влево, в коридор, сияющий белым, у входа в который горело мутное табло: «ГИНЕКОЛОГИЧЕСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ». Внезапно ближайшая дверь открылась, и крупная женщина с румяным лицом, в стоящем торчком крахмальном халате, появившись перед Юлей, как ангел мести, заорала прямо в лицо:

— Куда прешься, дура! Бахилы хто на тя обует, а?

Юля вздрогнула, покорно вернулась: она уже не помнила, когда была в этих стенах, поэтому проглядела два ящика с блеклыми надписями про бахилы. Она натянула на ноги морщинистый фиолетовый целлофан и, мерзко им шурша, снова пошла в коридор, под свет безжалостных белых ламп. Юля уже поняла: сегодня дежурный участковый — Свиридова. А это — конец. По-крайней мере полчаса ужаса обеспечено. И девушка не ошиблась.

Остановившись на пороге смотрового кабинета — в этот предобеденный час тут не бывало очереди! — она услышала:

— Ну чо стоишь, кар-рова? Проходи, раздевайся. Опять в подоле принесла? Шляитись где-то, а потом все к доктору бежите…

Юля не стала ничего объяснять. За ширмочкой поспешно разделась до пояса, босые подошвы ощутили скользкую, неприятную прохладу пола; подошла к креслу, взгромоздилась. Свиридова возилась у шкафа с медикаментами, зло гремя железом о стекло. По телу Юльки пробежала судорога, какие-то давние воспоминания накатили, навалились, прошлись гребенкой по сознанию: ведь она так сидела в другом кресле, где тату… где ей что-то наносили на… Она открыла глаза: доктор Свиридова с большим зеркальцем-прожектором на лбу уже склонилась над ее лоном.

— Ну? — сквозь зубы процедила доктор. — На что жалуемся, ба-альной?! С кем гуляла? Какой срок?!

— Бо-олит просто… — прохныкала Юля, выгибаясь. — Иногда такая боль… резкая… не могу понять.

Это были пять минут ужаса. Свиридова, известная своей патологической ненавистью ко всем пациенткам моложе двадцати, копалась в ее внутренностях грубо, жестоко, будто разбирала старую кладовку. При этом она ругалась вполголоса, чертыхалась. И наконец, разогнувшись, брезгливо стягивая с руки розовые резиновые перчатки, обронила то ли с разочарованием, то ли с обидой:

— Нет у тебя ничего. Чистая. Гуляй дальше!

— А… это…

— Подмывайся чаще! — резко оборвала она ее. — Тогда и болеть не будет. Гулять-то вы все мастерицы, а вот себя блюсти…

Девушка одевалась за ширмой. Коричневая клеенка ширмы утешающе, робко колыхалась. Когда Юля выходила и уже шуршала фиолетовыми бахилами на пороге, Свиридова мстительно бросила в ее худую спину:

— А детей у тебя не будет. Можешь забыть! Выскребаться не надо было… по третьему разу!

И, раззявив рот, полный золотых зубов, закричала громко да ненужно, только чтобы прогнать с порога эту маленькую сволочь — немой укор ей, до сих пор незамужней: «Сле-е-дущай!!!»

Этот крик догнал Юлию и накрыл, как ударная волна близкого минометного разрыва. Она чуть пригнулась; проходя мимо корзин, содрала с ног фиолетовые бахилы. Шла, шатаясь, шаг сбивался… Как же так? Не будет. Можешь забыть! Ей же говорили: ничего, девка, и не такие рожали… Значит. Значит… Только пройдя мимо дремлющего охранника и оказавшись на теплом, нагретом крыльце, она обнаружила, что вместе с синим мешком выбросила в ящик босоножку с правой ноги. Поэтому и шаталась, и хромала. Юля обернулась. Буквы вывески женской консультации номер какой-то расплывались в контактной линзе слез. Она постояла еще немного, потом меланхолично сорвала с ноги вторую босоножку и бросила ее в стальной зев загаженной урны. Черт с ними. Все, забудь. Не будет.

…Первый раз по бетонным плитам Шевченковского, скользким и неприятным, она шла босой, как Иисус по лестнице на Голгофу, как Жанна д’Арк по коридорам монастыря-тюрьмы. Плевать!

Каменные гробы обступали ее со всех сторон, давили плечами, как в гигантской подземке. Но, не доходя до стальной двери подъезда, Юля внезапно повернула назад.

Она выбрала укромный уголок — в каменной нише. Села джинсами прямо в скопище бычков и мелких, уже жухлых листиков; разбросала ноги в джинсах; нашла в тоненьком портсигаре последнюю сигаретку с травкой, которую хранила на черный день, и высекла из зажигалки синеватое пламя. Дым расширил легкие, облегчил ношу; девушка с ухмылкой посмотрела на свои босые ступни на серо-фиолетовом бетоне, покрытые пылью, — ведь она прошагала так от самой консультации. Что ж… пусть будет так!

Дым поднимался в распаренный воздух столбиком…

Полдень. Разруха. Конец жизни.

Но на пороге квартиры она появилась с радостной улыбкой, вот только щеки были как-то странно горячи. Андрей сидел на диване, перелистывая какой-то фолиант-курсовик. Поднял голову:

— Привет, Юль… А ты чего так поздно?

— Да у меня семинар был. По римскому праву, — проговорила девушка, вешая сумочку на крючок, и тут же с ужасом увидела, что толстая тетрадь с надписью «РИМСКОЕ ПРАВО. КОНСПЕКТЫ» лежит на самой верхушке горки учебников на столе. И сразу поправилась:

— Да не сдала… забыла все. Думаю: пойду без подготовки. Сейчас, я ноги помою…

— А что ты…

— Да каблук сломался! — прокричала Юлька уже из ванной.