Полное собрание сочинений. Том 16. В час высокой воды - Песков Василий Михайлович. Страница 40

«Рубашку» тоже промасливают и вровень с высотою восковых выпуклостей щеткой набивают на нее особую огнеупорную смесь из молока, яиц, волос (чего-то еще — секрет мастера). Эта сантиметровой толщины норка, естественным образом высохшая и спрятавшая в себя восковые накладки, должна будет прилипнуть к «шинели», стать подкладкой ее. Глиняную «шинель» набрасывают слой за слоем, уже не заботясь о внешней форме. Получившийся трехслойный кокон сушат все той же «печкой», спрятанной в изначальной болванке. Соблюдение технологии и терпенье необходимы. Если что-нибудь треснет при сушке — начинай сначала. Но мастер дело хорошо знает. Брака в этом процессе, длящемся много дней, почти не бывает.

Рождение колокола.

— Итак, трехслойный кокон…

— Ну, вы догадались, наверное, что будет дальше. Краном высохшую «шинель» осторожно мы подымаем, снимаем с «рубашки»…

— А «рубашку» осторожно раскалываете, убираете и потом болванку накрываете «шинелью»…

— Абсолютно верно. Пустое пространство, которое занимала «рубашка», — это и есть будущий колокол. Надо только пустоту залить расплавленной бронзой. Кокон с пустотой в середине тщательно пеленают железными обручами, свинчивают железо. И ставят краном в обширную яму.

— Обычно для каждой разливки готовим сразу три-четыре таких кокона. В яме они засыпаются землей. Собравшись все вместе (наш маленький кооператив состоит из шести человек), тщательно топчем, утрамбовываем землю. Из нее торчат теперь только горлышки, в которые будет залит металл. Бронзу получаем либо из колокольного лома, либо смешиваем в нужной пропорции чистые медь и олово с добавлением «специй» (секрет мастера), предохраняющих колокол от зеленого окисления.

Момент отливки, самый короткий (одна-две минуты) во всем долгом процессе изготовления колокола. Но момент этот — самый ответственный. Чутье, интуиция, опыт мастера в эти минуты собраны воедино, обострены. Бронзу начинают плавить в полночь, чтобы была готова к 8 утра, когда температура, чистота, давление и движение воздуха благоприятствуют делу.

— Открывают леток, и жидкая, как вода, бело-розовая сверкающая серебром бронза по желобкам устремляется в нужное место. Температуру я чувствую по цвету расплава и регулирую скорость литья. За две минуты выпускается более тонны металла…

Затем 72 часа отливка затвердевает. Жидкая бронза, заполнив место «рубашки», в подкладке «шинели» растопила гнездышки воска. Пустоты от букв и орнаментов четко заполнил металл. Так хитро рождают узоры и надписи на колоколах.

— Вы думаете, древние пользовались такой же технологией?

— Думаю, что да. У каждого мастера были свои секреты. Но в принципе все происходит, как и тысячу лет назад.

Сидя в конторке, заваленной чертежами и фотографиями колоколов, вспоминаем самую интересную часть из фильма «Андрей Рублев» — отливку колокола.

— Да, да, именно так, я думаю, в старые времена все протекало. Кранов не было — помосты, веревки, блоки. Ну и, конечно, масса людей, молитвы, напряженное ожиданье — получилось, не получилось?

— Вы тоже волнуетесь, когда разрываете яму?

— А как же! Всегда волнуюсь.

Колокол, освобожденный от глиняной формы, еще неказист. Вот он лежит во дворе, как новорожденный, еще не издавший ни звука. Сбивают окалину, полируют песком. И наступит день, когда колокол подвесят на перекладине, укрепят внутри его зева язык. Еще не потемневшая бронза в это время сияет, колокол кажется золотым. Кто-нибудь самый нетерпеливый хватает веревку — бом! бом! бом!.. По этим звукам жители Эрботтяна знают: у Лайоша Гомбоша праздник.

— Сколько же длится изготовление?

— От поездки на место до первых ударов — в среднем четыре месяца. Меньше нельзя. Беременность тоже ведь, знаете, девять месяцев — не поторопишь…

В процессе изготовления у Лайоша сразу несколько колоколов. В год получается двадцать пять — тридцать. Высока ли цена работы?

— Да. Стоимость колокола такого, как этот, равняется примерно стоимости трех «Жигулей». Металл не в счет. Металл либо дает заказчик, либо платит за него примерно столько же, сколько и за работу.

— Вы свои колокола можете по звуку узнать?

— Некоторые узнаю…

На карте, висящей в конторке, флажками отмечены села и города — места, где ждут заказанные у Гомбоша колокола.

Пять часов интересной беседы с мастером пролетели, как пять минут.

— Можно мне на прощанье попробовать звук?

— Конечно.

Подходим к перекладине, где играют на солнце боками пять разных колоколов.

— Минутку… — говорит мастер и неторопливо раскладывает на траве длинный матерчатый футляр с камертонами. Их много. Каждый — в отдельном кармашке. Лайош выбирает нужный, показывает продолговатую дужку металла, и я становлюсь свидетелем чуда. Положив на дерево лоскуток ткани, Лайош ударяет в этом месте дужкою камертона и быстро подносит ее к колоколу. Невероятно…

Колокол загудел! Масса металла весом более тонны отозвалась на звучание пластинок весом в сто граммов.

— Две струны, одинаково настроенные, зазвучат в лад, если тронуть одну. То же самое здесь.

Потом Лайош показывает мне, как надо звонить. Большой колокол… малые… оркестровое сочетание звуков.

— Селяне не против такого концерта?

— Не стесняйтесь. К этим звукам в Эрботтяне привыкли. Иногда даже просят позвонить специально, в день чьей-нибудь свадьбы, к примеру. Сейчас они думают: это заказчик приехал забирать колокол. Вон уже, видите, идут любопытные.

 _{Фото автора. 5, 6, 7 сентября 1986 г.}

Лесные яблони

(Окно в природу)

— Да-а… — протяжно философствует Егор Иваныч, заводя в оглоблю чалого меринка. — Езжу теперь на телеге. А ведь було время — летав. Бул я стрелком-радистом. Но с чего-то став заикаться. Який же радист с заики — списалы! Сделався я шофером. Дюже много поездил. С геологами. Воны на месте на посидять. Ну и я за ними усю Азию сколесив. Геологи много всякой руды нашукалы. А я — радикулит. Вот теперь на телегу переключився. Для мягкости со старой машины сиденье приспособив. Ничего — жизнь иде…

Все это Егор Иваныч говорит неторопливо, подтягивая ремешки сбруи. Знакомство с лошадью началось у него с происшествия. Кобылка по имени Майка имела привычку лягаться. И достала сидевшего на телеге Егора Иваныча задним копытом.

— Ума не приложу, ну як це случилось, як раз по нижней губе. Ну прямо как боевое ранение.

Егор Иваныч поочередно прикладывает руку к биноклю, к полевой сумке, к карманам — не забыто ли что. И мы трогаемся.

В этот день лесники заповедника мерили уровень грунтовых вод. У большинства — мотоциклы. Мы же с Егором Иванычем неторопливо ехали от скважины к скважине вдоль опушки. В нужном месте делали остановку, лесник доставал из сумки гирьку, на шнурке опускал ее в скважину и тут же, чтобы не позабыть, ставил в блокноте цифру.

— Понижается… — всякий раз говорил он со вздохом.

Лето в этом степном краю было на редкость жарким. Но искушенный в геологии Егор Иваныч видит иные причины понижения вод.

— Ученые разберутся. Наше дело — мерить. Но недоброе це явление, колы воды уходють…

— Но-но!.. Я тебя научу, я тебя воспитаю, — любимой присказкой погоняет Егор Иваныч неторопливо идущего Чалого.

Дорога тянется вдоль опушки. Слева — лес, справа — степь. Прокаленная, залитая светом равнина желтеет щетиной жнивья, цветами подсолнухов, по полю, где убран горох, ходят семь журавлей. Попозже в эти места соберутся, готовясь к отлету, более сотни старых и молодых птиц. Теперь же из леса на поле летают кормиться несколько здешних семей. На закате журавли неторопливо, невысоко перелетают в болотные крепи, чтобы утром вернуться снова на поле. Журавли нас заметили, но, не тревожась, продолжают кормиться.