Таинства кулинарии. Гастрономическое великолепие Античного мира - Сойер Алексис Бенуа. Страница 96
Они вошли в громадный холл, украшенный с неслыханной роскошью, освещенный люстрами, где вокруг размещалось несколько рядов сидений, не похожих на складные стулья и кресла, которые можно встретить в наши дни в самых изящно обставленных будуарах. Гости расселись, и тотчас же приблизились египетские рабы с душистой талой водой, что текла из золотых ваз самых изысканных форм, охлаждая ладони сенаторов и римских всадников, пока другие слуги освобождали патрициев от оков обуви с серповидными застежками. Затем ступни омывали подобным же образом, и другие рабы, умело обращавшиеся с ногами, в мгновение ока завершали деликатный туалет конечностей и снова заключали их в элегантные и удобные сандалии, крепившиеся лентами, завязанными крест-накрест.
Тут и там можно было приметить особ, все еще обряженных в свои тоги, несомненно забывших заменить их на пиршественные одеяния. Как только они попали в поле зрения управляющего, он сделал знак нескольким юношам в белых туниках, которые торопливо предоставили гостям synthesis, или короткие шерстяные облачения разных цветов, закрывающих все тело, но по желанию надевшего их оставляли непокрытыми плечи и грудь.
По завершении необходимых приготовлений сиденья убрали, и гости стоя ожидали освобожденного раба, Себу, который вошел быстрым шагом в сопровождении двух консулов, для коих были зарезервированы почетные места на ложах рядом с напыщенным амфитрионом. Последний снизошел обратиться с несколькими приветственными словами к собравшейся знати, и каждый устроился на своем ложе из злата и пурпура. Четвертое ложе отдали прихлебателям и «хвостам».
Тем временем рабы воскурили благовония в золотых сосудах, а юноши полили волосы гостей ароматическими эссенциями, заполнившими пиршественную залу нежным благоуханием. Этот обычай Рим позаимствовал на Востоке.
Золотая обшивка залы ослепительно сверкала, отражая потоки света, струившегося из хрустальных канделябров, и мелодичные звуки гидравлического органа возгласили о начале пира.
При этом сигнале богато разодетые слуги расположились внутри круга, что образовывали обеденные ложа, и немедленно накрыли столы из древесины лимонного дерева непомерной стоимости драгоценной, шелковой с золотом, тканью. После этого, словно из рук сильфид, на нее посыпалось множество редчайших цветов и лепестков роз.
Музыканты, symphoniaci, заняли место для оркестра, платформу, возвышавшуюся в одном из концов залы. Особенно стоит отметить флейтиста и арфиста. Последние составляли у римлян особую группу, которую окрестили названием College, и обладали исключительным правом посещать пиры и вносить оживление и разнообразие в помпезные церемонии.
Музыканты исполняли медленную, приятную мелодию, а рабы в это время расставляли на столах статуэтки нескольких главных богов вместе с изваяниями божественного Нерона, которого трусливые льстецы уже поставили в один ряд с бессмертными. Они также одновременно тут и там раскладывали солонки, а наиболее склонные к созерцательности гости молились Юпитеру прежде, чем предаться удовольствиям празднества. Едва эта короткая молитва завершилась, как веселые виночерпии распределили меж них маленькие прелестные хрустальные чаши, наполненные эфиопскими рабами до самых краев благородным медовым вином из больших кувшинов, что греки назвали amphorae.
Несколько капель веселящего напитка принесли в жертву ларам, божествам домашнего очага, сбрызнув в их честь пол и столы. Сие благочестивое возлияние предшествовало внесению в залу первого блюда, состоявшего из самых легких и наименее питательных яств, с помощью которых радушный хозяин возбуждал аппетит гостей для грядущих подвигов.
Латук, оливки, гранаты, дамасские сливы, со вкусом разложенные на серебряных блюдах, окружали сонь, приготовленных с медом и маковым соком, шарики из фарша краба, лобстера или лангуста с тмином, перцем и бензоиновым корнем. Чуть позже подали колбаски из яиц с шампиньонами и гарумом, поставив их рядом с колбасками из фазана, деликатесной смесью жира этой птицы, нарубленного очень мелко, и перца, подливки из сока жаркого и сладкого, настоянного на солнце вина, к которому добавили небольшое количество рыбного соуса на воде. Какими бы соблазнительными ни были эти изысканные кушанья, опытные эпикурейцы отдали предпочтение яйцам павлина, которые они открывали ложечками. Эти яйца, шедевр кулинарного гения, царившего у плит в доме Себы, были приготовлены из чудесно-ароматной массы, и в каждом находилась жирная жареная садовая овсянка в окружении яичного желтка и приправленная перцем.
Мы не будем говорить обо всех блюдах, поданных на первое. Согласно обычаю, гостям богатого освобожденного раба предложили список, который читатель, несомненно, посчитает несколько утомительным. Однако мы должны сообщить ему, что истинные ценители гастрономических изысков, коих на том пиру было немало, отметили, что для аппетита их потчевали маринованным редисом, кузнечиками особых видов, обжаренными в гаруме, серым горошком и оливками.
1 – греческо-этрусский сосуд или амфора из терракоты. Для вина или воды. Обычно ставился на обеденный стол; 2 – греческий терракотовый сосуд для определенного вина; 3 – эттрусский терракотовый сосуд для вина. Ставился на стол; 4 – Стеклянная амфора огромных размеров. Для фалернского вина. Все найдено в Геркулануме
Под звуки музыки убрали первые блюда. Подали инкрустированные драгоценными камнями серебряные чаши, намного крупнее, чем были хрустальные. Определенно по той причине, что питье возбуждает жажду. Управляющий выставил в ряд на мозаичном полу залы, на некотором расстоянии от триклиниума, амфоры с выдержанным вином, и по приглашению консулов гости приступили к выбору, симпосиарха (распорядителя, главного на пиру), на которого возлагали обязанность следить за тем, как часто и сколько пили приглашенные, и наилучшим образом уберечь их от провокаций Бахуса, обычно приводивших к непристойному веселью и потере рассудка.
Кратер, или питейная чаша
На место своего рода кулинарного судьи избирали по жребию или единодушно обращались к человеку, во всех отношениях достойному такой чести. В тот памятный вечер каждый отдал свой голос за сенатора Друзилла, одного из самых стойких выпивох среди римских аристократов. Друзилл улыбнулся, щелкнул пальцами, и, получив знак от хозяина, раб, стоявший за его спиной, наполнил золотой кратер вином и подал симпосиарху.
Вслед за этим последний, слегка приподняв голову от пуховых подушек, на коих она покоилась, оперся на левый локоть и грациозно кивнул амфитриону, консулам и всем остальным собравшимся. Затем громогласно изрек: «Рабы, несите цветочные венцы! Воплощение мимолетности весны и удовольствий да окутает чело каждого. И пусть гирлянды украсят наши кратеры, в которых искрится заветный напиток сына Семелы. Да не приютят наши головы ни единой мысли в стремительно проносящихся радостях пира, в неясный и роковой час, когда Атропа вынесет наш приговор».
Эта речь, слегка обремененная эпикурейской философией, бывшей в моде в правление Нерона, по крайней мере имела похвальное достоинство – лаконичность, что не преминуло вызвать аплодисменты слушавших, чьи головы и чаши юноши в белых, с чудесным мастерством сделанных туниках быстро украсили венцами из роз.
Едва уловимый шелест цветов вскоре потонул в пронзительных звуках труб, возвестивших о втором блюде. Изобилие яств загромоздило столы, почти раздавив их своей тяжестью, и было встречено лестным гулом. Там был павлин, утка, чья грудка и голова столь желанны, печень каплунов, перченые серые славки, шотландская куропатка, горлица, фламинго и бесчисленное множество редких птиц, богатая дань Европы, Азии и Африки в обмен на золото щедрого Себы. На золотых и серебряных блюдах внесли ту бесценную рыбу, которая стала такой популярной благодаря римской роскоши, – скара, или морского попугая, осетров, тюрбо, кефаль и многочисленных обитателей всех морей, которыми были набиты огромные цистерны, чтобы обеспечить кухню освобожденного раба.