Чужие миры (авторский сборник) - Васильев Владимир Николаевич. Страница 15

— Яр! Ну-ка, ты! Видишь вон те углубления по углам ларца? Вложи в них по кинжалу. Да потише, без спешки!

Яр мягко, по-кошачьи, подобрался к плите.

— Цепей и камня не касайся! — предупредил Тарус. Тем временем Яр изловчился, один из кинжалов скользнул куда полагалось, войдя по самую гарду, и рубин чуть заметно ожил. В глубине его заструилось что-то похожее на слабый свет. Цепь на этом же углу плиты, глухо звякнув, разорвалась посредине, но плита даже не шелохнулась. Второй кинжал занял свое место, и свечение рубинов стало более ярким. С тем же звуком лопнула вторая цепь. Падая, она задела один из человеческих скелетов, и он распался в мельчайшую сероватую пыль.

Когда все четыре кинжала оказались где нужно, рубины пылали, как летний закат накануне ветреного дня. Все цепи лопнули, обрывки свешивались с неподвижной плиты и касались пола. Лишь один не доставал до пыльной поверхности, не хватало нескольких звеньев. Казалось, плита стоит теперь на диковинных ножках. Остатки цепей на своде пещеры слабо покачивались и жалобно поскрипывали.

Тарус хотел сказать Яру, что пора открывать ларец, но тот и сам догадался. Настороженно, с опаской, он коснулся перстнем ларца и отдернул руку.

Рубины ослепительно вспыхнули и погасли; теперь вместо них зыбким синеватым маревом засветился ларец. Сначала свечение разгоралось, потом стало тускнеть, и вдруг, слабо блеснув, в свете факелов, ларец растаял, обратился в ничто. В центре плиты на черном бархатном ложе покоились три рубиновых кинжала. Лежали они треугольником, лезвие к рукоятке, и были ослепительно чистыми, словно из начищенного серебра. А потом сверху на них с тихим мелодичным звоном упали четыре потемневших от земных скитаний кинжала-ключа, все рубины вспыхнули вновь, но горели недолго, ровно столько, чтобы люди успели заслонить глаза рукой и отступить.

Когда сияние угасло, на плите остался лежать длинный рубиновый меч, тускло отблескивая в дымном пламени факелов. Он был точной копией мечей Вишены и Боромира, с одной лишь разницей: вместо двух изумрудов гарду его украшал огромный рубин.

— Возьми его, Яр! Отныне он твой.

Голос Таруса повис в гулкой тишине пещеры.

Юноша решительно протянул руку, и пальцы его сомкнулись на рукоятке. Ладонь ощутила приятную тяжесть меча.

Боромир легонько толкнул Таруса, указывая на скелет чужака:

— Гляди, чародей!

Тарус присел. Вишена, до этого молча стоявший позади всех, всмотрелся и едва не вскрикнул: скелет был опоясан сгнившим кожаным ремнем с длинными ножнами. Яр вопросительно уставился на Таруса, по-прежнему вцепившись в меч.

— Мне взять это?

Тарус думал всего мгновение:

— Бери!

Яр сделал два маленьких шага и нагнулся. Ему вдруг стало не по себе — череп, похожий на собачий, только гораздо крупнее, щерился ему прямо в лицо, словно мертвец не хотел отдавать свою вещь. Но Яр пересилил себя и храбро взял ножны свободной рукой. Истлевший пояс не выдержал и расползся; скелет осел мелкой пылью, и лишь череп продолжал зло скалиться на людей.

— Уходим! — скомандовал Тарус, властно глянув на Вишену. Дважды повторять не пришлось, тот охотно отступил в ход, слишком уж здесь было неуютно.

Когда Тарус, последним из четверых, покинул пещеру, застывшая в центре плита с грохотом обрушилась на каменный пол, подняв облачко пыли и обратив в труху оставшиеся три скелета, но чародей даже не обернулся.

Солнечный свет ослепил их после долгого полумрака подземелья. Спутники ждали у входа, радостно зашумев, когда все четверо, целые и невредимые, выбрались из узкой расщелины. А в следующее мгновение все взгляды надолго скрестились на сверкающем мече.

— Это и есть Рубиновый клад?

Яр восторженно воздел руки, и меч засиял еще ярче, впитывая ослепительные лучи Ярилы-солнца.

Один лишь Тарус выглядел встревоженным. Что принесет им этот неведомый, но несомненно могучий меч? Этого он не знал.

Пора было и уходить. Вишена, отерев со лба выступивший пот, бросил последний взгляд на зияющий чернотой ход в пещеру и вдруг пораженно замер.

Барельеф у расщелины изменился. Черт словно отпрянул назад, испуганно вытянул руки перед собой; знакомого меча в его руках больше не было.

— Эй! Глядите! — крикнул Вишена остальным.

Тарус впился глазами в барельеф. Боромир, стоящий рядом, хмуро Оглядел камень и тихо, сквозь зубы, процедил:

— Жуткое место… Уйти бы…

Люди застыли перед ходом, разглядывая ожившую скалу и гадая, что же это может значить.

Голос, раздавшийся сверху, застал всех врасплох.

— Чего всполошились?

Вверху, на обрыве, опираясь на длинный резной посох, стоял давешний седой старик, и ветер точно также, как и вчера, шевелил его длинную белесую бороду.

— Кто ты, старче? — крикнул резко Тарус. — Как твое имя?

Старец поднял руку:

— Удачи вам, храбры! Добудьте Книги!

Он на секунду умолк, словно размышлял.

— А имя мое — Базун!

Старик не двинулся и не ушел. Он просто растворился на фоне прозрачной небесной голубизны.

Вдалеке закричала чайка.

Глава 8

Пустыня и скалы

Солнце неподвижно застыло прямо над головами путников и жгло так, словно хотело выпить всю, до последней капли, влагу из их изнуренных тел. Сухая каменистая почва стелилась под ноги, и каждый шаг поднимал в раскаленный воздух небольшое облачко пыли.

Никто не, заметил перехода — еще в лесу начали попадаться небольшие, лишенные растительности проплешины. Постепенно их становилось все больше, и вот они уже весь день шагают по жаркой непонятной пустыне, а солнце и не думает садиться: висит себе в зените и печет, и печет, и печет… Так, что пот заливает глаза и даже мысли цепенеют и размягчаются. И что плохо, они давно не встречали воды. Последний раз пили из ручейка в лесу, когда Боромир устраивал отряду привал.

Невесел Боромир-Непоседа, тяжкие думы одолевают вожака лойдян. И Тарус стал мрачнее тучи, насупился, втянул голову в плечи, уныло плетется рядом с Еоромиром. Видать, плохи дела…

Вишена облизал пересохшие губы и покосился вправо — рядом мерно вышагивал Славута-дрегович. Куртку он давно снял, мускулистое лоснящееся тело влажно поблескивало. Вишена знал, что выглядит так же. Отряд страдал от жары, и все сбросили лишнюю одежду.

Пустыня. Откуда она здесь, в лесном краю? Вишена испытал похожее чувство недоумения и подвоха, когда нечисть водила его в Черном. Идешь, не останавливаясь, целый день, а получается, что топчешься на месте, кружишь по одним и тем же дубравам да перелескам. А после забредаешь совсем в другую сторону, к чертям на кулички.

Рыжие потрескавшиеся валуны слегка разбавляли монотонность пейзажа. То и дело их скопления попадались на пути. И крупные глыбы, в рост человека, и совсем небольшие, просто россыпь камней. Иногда приходилось их обходить.

И мертво вокруг. Никого. Только однажды видели в белесом от жары небе крупного и одинокого орла-падальщика. Да шныряют среди камней коричневые мерзкие сколопендры.

— Боромир! Тарус! Стойте!

Вишена очнулся от невеселых дум и встрепенулся. Все стали, только Боград бегом спешил к вожакам.

— Что такое? — спросил Боромир.

Боград, слегка запыхавшись, подбежал.

— Вода. Там, — указал он влево, на видневшиеся невдалеке крупные неровные глыбы. Собственно, это были уже не валуны, а самые настоящие скалы.

— Вода? Где?

— Там, в скалах. Я чувствую! — Венед выглядел взволнованным.

— Веди! — коротко приказал Боромир.

Боград, погладив бороденку ладонью, на секунду прикрыл глаза, потоптался на месте, поворачиваясь и так, и эдак; после уверенно зашагал к дальней оконечности скал. Остальные пустились за ним. Откуда только силы взялись у них, усталых, едва тащившихся посреди этого знойного бесконечного дня… Одно лишь сладкое и волшебное слово «вода» вдохнуло в них жизнь и надежду.

Между отдельными скалами змеились узкие проходы-расщелины. Боград пропустил несколько без внимания и замер напротив одного, ничем на вид не примечательного.