Приключения Майкрофта Холмса (Братство Майкрофта Холмса) - Фосетт Куинн. Страница 48

– Это понадобится вам, – сказал он, вручая мне ключ.

– Что открывать этим ключом, сэр? – со всей возможной вежливостью спросил я. Про себя я уже решил, что отброшу самые неприглядные стороны характера Джеффриса и попытаюсь оказаться приличным слугой. Вряд ли Макмиллан согласился бы слушать жаргон отбросов общества или речь низшего сословия. Пусть кто-нибудь другой решает, что же на самом деле означало мое поведение: попытку приподнять образ Джеффриса или же, наоборот, погубить Гатри. Я же считал, что от Джеффриса вполне можно было этого ожидать.

– Замок, конечно, болван, – фыркнул Макмиллан, но потом все же объяснил: – В шкафу стоит небольшая шкатулка. Откройте шкаф и достаньте ее. В ней найдете длинный кожаный футляр, в котором лежит карта. Ни в коем случае не прикасайтесь ни к футляру, ни к карте. Футляр даже не открывайте, до карты не дотрагивайтесь, она должна находиться точно в том самом положении, как и сейчас. – Он проглотил остатки шнапса и пробормотал: – Здесь даже нормального виски сделать не могут.

– Я сейчас же займусь этим, сэр, – с поклоном ответил я, желая поскорее обуться. Не самое страшное из событий сегодняшнего дня, но мои ноги от холодного пола начали болеть.

Быстро поднявшись по лестнице, я вошел в комнату Макмиллана, стараясь не наступить на то место, где недавно лежала Франсуаза. За последние дни вокруг меня произошло слишком много случаев насильственной смерти, и это давило на меня тяжелым грузом. Зашнуровывая башмаки, я попытался напряжением воли изгнать эти воспоминания из головы, а затем принялся собирать и укладывать одежду Макмиллана. Я решил сначала собрать его вещи, а затем заняться своими, ибо был полностью уверен, что он будет весьма недоволен, если я отдам преимущество своим вещам.

Мои занятия прервал стук в дверь. Мгновением позже в комнату вошел Майкрофт Холмс во всем своем восточном великолепии.

– Жаль девушку.

– Действительно, – с чувством ответил я. – Какова бы ни была ее жизнь, она заслужила лучшего конца, чем тот, что постиг ее.

– Если бы у меня было время, следовало бы взять остатки вина из этой злосчастной бутылки и определить, каким ядом ее отравили. Но, – он развел руками, – это привлечет к Камиру излишнее внимание и может породить вопросы, на которые мне будет затруднительно ответить. Поэтому мне придется лишь ограничиться предупреждением: будьте предельно осторожны. Наши враги, а их множество, поставили на карту все и не позволят никому, тем более вам или мне, встать у них на пути. – С этими словами он низко поклонился и оставил меня в одиночестве продолжать мою работу.

Шкатулка, о которой предупреждал Макмиллан, обнаружилась за огромным чемоданом, и я без труда достал ее. Это была прочная обшитая кожей коробка с медными углами, примерно двадцати четырех дюймов в длину, шестнадцати в ширину и десяти в высоту. Массивный замок легко открылся одним поворотом ключа. Подняв крышку, я увидел, что на дне действительно лежит длинный чехол, запертый на изящный бронзовый замочек. Осторожно встряхнув чехол, я услышал шелест бумаги. Вне всякого сомнения, именно здесь Макмиллан держал пресловутое Соглашение. По крайней мере, оно хранилось под двумя замками: хоть небольшое, но утешение. Подперев шкатулку парой башмаков, я прикрыл ее сверху охотничьей курткой и бриджами.

В этот момент снизу донесся стук в парадную дверь, я услышал, как она отворилась и строгий голос потребовал мадам Изольду.

Решив, что это, должно быть, полицейские, вызванные с утреннего обхода, я бросил свои занятия и, выйдя из комнаты, взглянул вниз. Герр Дортмундер направлялся навстречу двоим мужчинам. Констебли, решил я, или что-то в этом роде. До меня донесся звон его шпор, когда он с каждым шагом, казалось, воздвигал барьер между констеблями и присутствовавшими в доме. Поняв, что нужно спешить, я вернулся в комнату Макмиллана и закончил упаковку вещей не столько аккуратно, сколько торопливо. Довольный тем, что можно наконец отправляться в путь, я прошел в свою комнату, взял шляпу, сюртук и саквояж и дернул за сонетку, чтобы вызвать слуг для переноса багажа в экипаж: даже если мы собираемся ехать на поезде, то не можем же идти на станцию пешком.

Оглядываясь по сторонам, я не заметил Майкрофта Холмса. Конечно, я имею в виду его турецкую ипостась, Камира. Хотя мне очень хотелось знать, куда он мог деваться, я понимал, что задавать этот вопрос окружающим было бы неблагоразумно. Возможно, подумал я, удастся услышать что-нибудь из разговоров слуг. Я старательно прислушивался, но, увы, безрезультатно.

Появился носильщик. Мадам Изольда вызвала его, чтобы погрузить в фаэтон багаж Макмиллана. Похоже, она так же торопилась избавиться от него, как он покинуть ее заведение. Взявшись за вещи, носильщик фальшиво засвистел какой-то простенький мотивчик из бесконечно повторявшихся четырех нот. К тому времени, когда сундуки, чемоданы и коробки оказались в экипаже, я буквально изнемог от этой мелодии и точно знал, что ей предстоит звучать в моем сознании по меньшей мере несколько часов.

На вокзале Макмиллан попытался потребовать себе отдельный вагон и получил вежливый, но категорический отказ. Скандал, который он устроил начальнику станции, тоже не помог.

– Я выполняю дипломатическое поручение, – бушевал Макмиллан, – и хочу, чтобы вы знали: если с документами, находящимися у меня, что-нибудь случится, вся ответственность ляжет на Германию. Все, что может произойти со мной, окажется результатом вашего отказа помочь мне.

Я подумал, что Макмиллан ведет себя крайне неосторожно, и с трудом сдержал кислую улыбку. Он говорил о тех самых документах, которые были при нем в заведении мадам Изольды. Те, кто надеялся, что он благополучно доставит документы, не одобрили бы его неосмотрительности. Но вероятности, что они узнают об этом, было немного.

– Я не получал приказа о выделении для вас отдельного вагона, сэр, – сказал начальник станции, поклонившись, насколько позволяла его накрахмаленная манишка (а она не давала возможности согнуться слишком низко). – Самое большее, что я могу для вас сделать, – это предоставить вам отдельное купе и оставить два купе по бокам свободными.

– Этого мало, нужно предпринять более серьезные меры, – с ужасающим презрением сказал Макмиллан. – Моя миссия куда важнее, чем вы полагаете. Вы же должны знать, как следует заботиться об иностранных дипломатах, правда? Ведь вы же здесь не варвары!

– Если нам дают соответствующие указания те, кто обладают правом приказывать, мы обслуживаем пассажиров по высшему разряду. И если мы не всегда можем предоставить максимум удобств, то вовсе не из желания нанести оскорбление. Высококачественное обслуживание – традиция Германии, – провозгласил начальник станции, являвший своим видом воплощенное достоинство. Казалось, что накрахмаленные уголки воротничка вот-вот проколют его подбородок.

– Прекрасно! – саркастически ответил Макмиллан. – Тогда вы приложите все усилия, чтобы обеспечить мне отдельный вагон, который я требую, и проследите, чтобы в нем были официант и охрана.

Начальник станции оставался непреклонен.

– У вас нет никаких оснований для такого исключительного обслуживания. Почему вы считаете, что имеете право на него?

Почувствовав, что шотландец и немец оказались в тупике, я решился подергать Макмиллана за рукав и кашлянул, надеясь, что это не повлечет к новому приливу головной боли.

– Сэр, если вы позволите мне предложить…

– В чем дело, Джеффрис? – Он окинул меня тяжелым взглядом, словно досадуя, что сделал ошибку, наняв меня.

– Все очень просто, – сказал я, понизив голос. – Существует угроза вашей жизни, так зачем привлекать к себе повышенное внимание? Чем больше вы будете выделяться среди других пассажиров, тем легче будет вашим противникам найти вас. Отдельный вагон бросается в глаза, его легко, скажем, отцепить, из-за него вы рискуете привлечь к себе внимание тех, от которых больше всего хотели бы держаться подальше.

Похоже, что этот аргумент показался Макмиллану убедительным. Он в раздумье потер рукой подбородок и несколько секунд пристально разглядывал меня.