Первичный крик - Янов Артур. Страница 81

Вопрос заключается втом, что именно психотерапевт делает с невротическим поведением больного (с переносом). Если врач направляет инсайт на поведение больного в кабинете, то, думаю, возникнут те же проблемы, что и при порождении любого инсайта. То есть, пациент усвоит инсайт и, продолжая быть невротиком, станет действовать более зрело, менее импульсивно, или будет испытывать меньше страха и враждебности по отношению к психотерапевту. Специалист по первичной терапии не занимается переносами. Он занят исключительно тем, что побуждает пациента ощутить свои потребности в отношении родителей. Фактически, в первичной терапии отношения пациента и психотерапевта полностью игнорируются. Тратить время на анализ переноса — это, на мой взгляд, то же, что заниматься обсуждением производного, смещенного и символического поведения, вместо того, чтобы заниматься основными, базовыми потребностями.

Первичная терапия исключает всякий перенос и запрещает больному невротическое поведение в любом виде, так как оно означает, что больной не чувствует, а лицедействует. Мы вынуждаем пациента быть прямым и честным. Вместо того, чтобы делать его послушным или умствующим, мы велим ему падать на пол и вопить, обращаясь к родителям: «Любите меня, любите меня!» Такой подход обычно делает излишним обсуждение того, что больной чувствует по отношению к психотерапевту. Мне кажется очень простой идея о том, что если больной переносит свои чувства по отношению к родителям, проецируя эти чувства на врача, то проецированные и смещенные чувства становятся абсолютно незначимыми для лечения невроза. Решающее значение имеют только и исключительно ранние исходные чувства по отношению к родителям. Переживание этих чувств устранит и невроз и перенос.

Когда пациент страдает от первичной боли, он ожидает облегчения от психотерапевта. Он хочет, чтобы врач стал добрым отцом или доброй матерью. Обычно он действует так из желания превратить врача в хорошего родителя, точно также, как он желал добиться любви от не любивших его родных отца и матери. Но теперь врач может стать тем добрым, заботливым, внимательным, слушающим родителем, иметь которого пациент всю жизнь так жаждал. Так «работает» невроз. Невроз удерживает больного от чувства, какое он не получил от родителей. Мы должны помнить, что больной обычно обращается за помощью, потому что его действия, направленные вовне, не приносят желаемого результата. Но в кабинете психотерапевта больному может стать легче. Если психотерапевт готов помочь участием, теплом и добрым советом, он, тем самым, побуждает больного к «позитивному» переносу. Так как я считаю, что перенос есть форма проявления невроза, то думаю, что заниматься чем?либо, кроме понуждения пациента к переживанию первичной боли, значит оказывать ему медвежью услугу.

Пациент часто «влюбляется» в своего психотерапевта, потому что этот последний дает больному то, чего он подсознательно всегда добивался своим невротическим поведением. Неважно, как выглядит психотерапевт, насколько он привлекателен — он — авторитет, который добр и умеет внимательно слушать. Поэтому нет ничего удивительного в том, что больной, у которого в течение всей его жизни не было ничего, застревает у психотерапевта на много лет — дело в том, что пациент, по его мнению, обретает в лице врача «доброго родителя». Больные хотят играть в психотерапевтическую игру и годами занимаются ин- сайтами и слушают объяснения — все это только ради того, чтобы дольше оставаться с умным, заинтересованным и тепло относящимся к нему психотерапевтом. На мой взгляд, последнее, что нужно больному — это обсуждение переноса. Но субъективно больной желает укрепления отношений с психоаналитиком. Пациент может обсуждать перенос и считать это своего рода обязанностью, но я считаю, что в основе здесь лежит желание солгать, не говорить ни слова правды, не объяснять тот или иной аспект поведения, но только желание купаться в доброте и сочувствии.

В первичной терапии, напротив, добираются именно до основополагающего чувства. Этот подход автоматически влечет за собой отсутствие всяких признаков переноса — положительного или отрицательного — потому что любой перенос есть форма символического поведения. Можно задать резонный вопрос: «Что, если у психотерапевта действительно есть черты, которые могут нравиться или не нравиться больному?» На это я отвечу, что психотерапевт общается с больным отнюдь не для того, чтобы обсуждать свои с ним взаимоотношения, и не для того, чтобы нравиться или не нравиться. Он просто работает с первичной болью пациента— ни больше, ни меньше. Если же психотерапевт сам осуществляет «контрперенос» (то есть иррационально проецирует свое поведение на больного), то я осмелюсь предположить, что этот врач сам не прочувствовал свою первичную боль, а, значит, не может практиковать первичную терапию. Перенос от психотерапевта к больному недопустим для специалиста по первичной терапии, так как означает, что и сам врач является невротиком, а невротик не способен осуществлять первичную терапию.

Я никогда не устану подчеркивать и повторять, что результатом любого символического поведения является выключение чувства. Контрперенос — это тоже символическое поведение, лицедейство, разыгрываемое врачом перед больным с целью обретения его любви. Такой подход, без сомнения, ухудшает состояние больного, так как врач, тем самым, связывает с ним определенные ожидания. Больной теперь вынужден поступать так, чтобы заглушить первичную боль врача, и поэтому должен остаться нереальным и лгать самому себе.

Давайте возьмем для примера психотерапевта, который воображает себя добрым, отзывчивым и умным. Он обнимает плачущего от горя больного и успокаивает его: «Ну, ну, все хорошо. Я здесь. Все будет отлично, вот посмотрите». Полагаю что такое поведение in loco parentis выключает чувство, мешая пациенту ощутить боль, которую он должен прочувствовать и пережить для того, чтобы в конце концов преодолеть ее. Такое отношение удерживает пациента от ощущения собственного полного одиночества и отсутствия человека, способного его утешить. Такова обычная реальность многих невротиков. Успокоение и утешение со стороны психотерапевта порождает и более мелкое переживание. Таким образом, «благожелательный» врач становится участником вечной борьбы больного. Вместо того, чтобы заставить пациента почувствовать себя одиноким и заброшенным, доктор позволяет ему избегать этого чувства, того чувства, которое является причиной борьбы, и которое — после его переживания и ощущения — прекращает эту борьбу.

Обнимающий пациента врач, скорее всего, неверно понимает свою роль в лечении. Непроизвольно он пытается быть добрым родителем, вместо того, чтобы стать тем, кем он должен быть (врачом). Еще раз повторю, что цель лечения заключается в избавлении больного от борьбы, а не в том, чтобы принимать в ней участие.

Когда врач во время сеанса первичной терапии берет больного за руку или кладет свою руку на голову пациенту, то это означает, что врач хочет, чтобы пациент более интенсивно ощутил какое?то чувство, направленное на родителей. Эти жесты применяют, когда больной чувствует то, что он не получил от своих родителей, и — в полном противоречии с тем, что происходит при контактах больного с «доброжелательным» врачом, — происходит усиление первичной боли.

На взгляд специалиста по первичной психотерапии психоанализ или практика переноса не работают по той причине, что больной, при выполнении этих методик, переносит свои нереальные надежды на врача, вместо того, чтобы прочувствовать полную безнадежность своего положения. Когда же пациент по видимости получает от врача то, в чем он (пациент) якобы нуждается, то безнадежной становится перспектива излечения невроза. Перенося свою реальную потребность в добрых родителях на врача, от которого больной желает получить любовь и уважение, пациент сворачивает на протоптанную дорожку — на дорожку замещающей борьбы.

На мой взгляд, весь опыт современной рутинной психотерапии говорит о том, что после ее сеансов часто происходит усугубление невроза. Пациент обращается за помощью и получает ее в образе понимающего и сочувствующего врача. Даже если больной обсуждает на сеансах свою зависимость, говорит о том, что всю жизнь нуждался в наставлении и руководстве, это чувство извращается оттого, что находится человек, готовый выслушать и помочь. В этом смысле можно сказать, что пациент продолжает лицедействовать, разыгрывая в кабинете врача потребность в помощи, вместо того, чтобы прочувствовать, что никогда не получал помощи от своих родителей. Надежда на помощь вкладывается в психотерапию чисто невротическим путем.