Первичный крик - Янов Артур. Страница 97

Этот человек превосходно понимал, что с ним происходит, но непреодолимая подсознательная сила вынуждала его совершать привычный ритуал. Такая импульсивность может облегчить нам понимание природы импульсивности вообще. Реальное желание этого человека — быть мужчиной — прорывается наружу, неважно при этом, в каком странном и жутком обличье. Следовательно, цель этого ритуала — стать самим собой, то есть, реальной личностью. Кажется, что при этом абсолютно неважно, говорит ли себе человек, что он должен, и что он не должен делать — много раз отрицавшееся «я» давит на психику такого человека изнутри, требуя освобождения. Я рассматриваю импульсивность, как порождение напряжения, старых чувств, которые и делают импульсивный акт иррациональным. Импульсивная личность действует не под влиянием актуального чувства, она действует под влиянием чувства отрицаемого. Такое действие отличается от спонтанного поступка, продиктованного чувствами. Спонтанное поведение практически никогда не становится иррациональным. Вне зависимости от того, насколько скор спонтанный ответ, так как это ответ реального человека на реальное событие.

Мне кажется, что искоренить ритуал можно, если прочувствовать и высказать то скрытое послание, которое содержится в ритуале. Например, если эксгибиционист хочет сказать (показывая свой член): «Разреши мне быть мальчиком, мама», то ему придется прочувствовать все те способы и ухищрения, какими ему не давали быть мальчиком. Каждая припоминаемая и пережитая заново сцена — то есть, каждое первичное ощущение, — будет отбрасывать по одному куску застарелого ритуала до тех пор, пока не останется ни одного патологического импульса. Каждая сцена будет воскрешать какое?то чувство, связанное с тем, как мать не давала пациенту быть и чувствовать себя мальчиком. («Не трогая свой член»; «Не занимайся сексом с девушками». Маленькому мальчику завивают локоны. Мать не разрешает ему заниматься спортом, и т. д.). Каждый из этих инцидентов, когда мать не разрешала сыну быть тем, кто он есть (мальчиком) укладывал следующий камень в мостовую, ведущую к половому извращению, и так продолжалось до тех пор, когда оно выплеснулось наружу и разыгралось в действительности. Переживание каждой такой сцены устраняет извращение столь же методично и надежно, как оно создавалось этими же сценами, происходившими наяву. Например, находясь в первичном состоянии, один эксгибиционист кричат: «Мама, это не грязь. Это часть моего тела. Позволь же мне почувствовать мое тело!»

Эксгибиционизм этого человека, как, впрочем, и любые другие извращения, имеют основание и смысл. Этот человек пытался стать реальным, публично демонстрируя свой член — хотя и делал это абсолютно нереальным способом. Вся история жизни этого человека, все обстоятельства подталкивали его к тому, чтобы быть девочкой, но несмотря на это потребность быть самим собой сохранилась, пусть даже и в искаженном виде.

Половые извращения легко излечиваются в ходе первичной терапии, так как обладают явным и очевидным символизмом. Перверзии — это упакованные и сжатые первичные сцены. Обычно половые извращения прямо указывают на истинную, лежащую в их основе потребность, и для ее распознавания не нужно много усилий. Если остановить ритуал, то таящаяся за ним громадная сила немедленно приводит человека в первичное состояние с последующим автоматическим установлением нужных ментальных связей.

Ленни

Ленни — двадцатишестилетний дипломированный психолог. Несмотря на то, что он в течение нескольких лет изучал в колледже психологию и аномальное поведение и активно использовал свои знания в агентстве, где он работал, все его знания и опыт нисколько не помогали преодолеть его собственную личностную проблему. Здесь мы снова видим, что никакое знание само по себе не в состоянии устранить невроз. Начав выполнять свой привычный ритуал, Ленни оказывался в совершенно ином мире, где он мгновенно забывал все, что знал о человеческом поведении. Случай Ленни помогает понять суть извращения в целом, и природу импульсивности, в частности.

«Я обратился за психологической помощью после того, как полиция арестовала меня за публичную мастурбацию в общественном месте. Дома я компульсивно занимался мастурбацией, но это не помогало мне избавляться от внутреннего напряжения. Я начал мастурбировать на улицах или в машине, у автобусных остановок, на которых было много женщин. Стоило мне побыть дома одному в течение достаточно долгого времени, как я начинал чувствовать непреодолимое влечение выйти на улицу и мастурбировать. Я не мог себя контролировать. Я стал законченным эксгибиционистом. Другие люди для того, чтобы сбросить напряжение, прибегают к сигарете или к рюмке, я пользовался для этого своим половым членом. Единственное, что я осознавал — это то, что когда я остаюсь один, мне становится плохо, а мне хотелось, чтобы стало хорошо. Со временем воображаемые половые акты с женщинами во время мастурбации перестали меня удовлетворять — и это было следствием самой природы моего недуга. Все мои прежние симптомы носили физический характер — бронхиальная астма, гайморит, заложенность носа и неотвязная перхоть (теперь все это прошло). Я всегда был ориентирован на свое тело. Казалось, мне надо было делать что?то очень физическое. Я понимал, что мои недомогания усиливаются, если ментальные представления во время мастурбации оказывались недостаточно яркими и сильными. Но я не знал, что делать. Я был вынужден смотреть на женщин, на лица реальных живых женщин во время мастурбации. Я часто ходил по улицам, выискивая в толпе женщину, глядя на которую мне хотелось заниматься онанизмом. Иногда я ехал на машине вслед за такой женщиной и останавливался возле нее, если выпадала такая возможность. Мне хотелось, чтобы она смотрела на меня, когда я испытывал оргазм. Мне казалось, что таким образом мои фантазии воплощаются в действительность.

Испытав оргазм я чувствовал невероятное облегчение, казалось, с моих плеч падала огромная тяжесть. Я отъезжал, чувствуя себя свободным и готовым помогать другим людям —так, словно ничего не произошло. Но проходило какое?то время, и патологическое влечение снова целиком охватывало меня.

То, что начиналось как редкие вылазки на улицу, закончилось тем, что я стал заниматься уличным онанизмом практически ежедневно. Я посвящал своей страсти по четыре — пять часов вдень. Ничто другое меня не занимало и не интересовало. Я хорошо понимал, что схожу с ума, так как часть моего разума понимала, что я веду себя не так, как здоровый человек, но другая часть моего организма вынужденно, насильственно, продолжала вести себя по–прежнему.

Произошло следующее: мой разум отделился от тела. Я хочу сказать, что творил со своим телом то, о чем мой разум даже не догадывался. Совершая эксгибиционистский ритуал, я был как будто в тумане. Я, правда, смутно догадывался, где нахожусь, но в то же время действительность пряталась от меня за стеной плотной дымки. Импульсы и побуждения, управлявшие мной, исходили откуда?то из подсознания, не имея ничего общего с разумом.

Я пытался сопротивляться; ставкой в этой игре были моя профессия и работа. Я старался не делать этого, но все было тщетно, я не мог отказаться от пагубной страсти. Сознание и сознательные усилия рушились и крошились на куски. Толкавшая меня изнутри сила день ото дня становилась все больше и больше, и я не понимал, почему. Смятение и растерянность заступили место рационального мышления, даже на работе я уже не мог мыслить логически. На протяжении всего этого периода я ощущал в себе двух разных людей. Я был одновременно актером и зрителем. Во время исполнения ритуалов я не отличал черное от белого, добро от зла. Это было похоже на помешательство, на фугальное состояние, находясь в котором, один человек вышел на улицу и убил пятерых прохожих. Занимаясь эксгибиционизмом, я становился другой, неосознанно действующей личностью.

Теперь, пройдя курс лечения, я понимаю, что вскоре неизбежно бы свихнулся. Я все больше и больше утрачивал контроль над своим «я». Разум мой помрачился и был готов отказать мне. Уверен, что, в конце концов, я навсегда остался бы в том тумане и все было бы кончено. Мое тело окончательно вышло бы из подчинения разуму, каждая из этих частей продолжала бы существовать независимо друг от друга.