Добыча золотого орла - Скэрроу Саймон. Страница 43

– А как с остальными ребятами?

– Нет. Только Катон. Если мы попытаемся облегчить смерть для всех, командующий просто остановит казнь и назначит для завершения дела новую команду.

– Понятно, – кивнул Макрон. Будь у него хоть малейшая возможность проявить милосердие ко всем приговоренным, он воспользовался бы ею, не задумавшись. Но легат был прав: все, что они могут, это попытаться облегчить страдания друга.

– Все это очень скверно, центурион. Для всех нас. Но таким образом Катон по крайней мере избегнет худшего.

– Да, командир.

– А теперь отправляйся и отбери команду для исполнения казни.

Быстро отдав честь, Макрон вышел из палатки, радуясь возможности оказаться снаружи и вдохнуть полной грудью чистый воздух. Никогда в жизни от него не требовали делать то, что настолько не соответствовало его представлениям о добре и зле. Перед мысленным взором центуриона предстал образ Катона, связанного, стоящего на коленях у его ног. Паренек поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с другом, а он, Макрон, заносит дубинку… При этой мысли кровь застыла в его жилах. Макрон стукнул себя кулаком по бедру и зашагал обратно к лагерю Третьей когорты.

Для исполнения казни он отобрал бойцов преимущественно из центурии Катона, закаленных ветеранов, насчет которых можно было не сомневаться: они и глазом не моргнув исполнят любой, даже самый ужасный приказ. Сейчас они были заняты подборкой орудий казни: лучше всего для этого подходила рукоятка от кирки. Дубинки следовало подобрать по весу и длине так, чтобы можно было наносить сокрушительные, смертоносные удары. Солдаты подошли к полученному заданию с сугубым прагматизмом, и Макрон, вроде бы и сам такой же ветеран, не мог не дивиться тому, что они, похоже, воспринимали этот приказ так же, как и любой другой.

«Должно быть, – подумал центурион с хмурой усмешкой, – я слишком сблизился с Катоном». До знакомства с этим пареньком Макрон никогда не ставил под вопрос ни единого аспекта армейской жизни, воспринимая все как должное. Но сейчас он начал видеть события в другом свете и чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, после того, как Катон умрет и будет кремирован, ему и удастся забыть произошедшее и вернуться к прежнему мироощущению – принимать жизнь такой, как она есть, рутинно исполнять свои обязанности и, главное, поменьше задумываться над сложными вопросами.

Умрет и будет кремирован… И это о Катоне, таком сообразительном, таком живом? Нет, это просто невозможно! Недопустимо! Должно быть, легат спятил, раз отдает подобные распоряжения. Во-первых, спятил, а во-вторых, возможно, еще и струсил до такой степени, что решил возложить самую грязную работу на Макрона. Чего Макрон ему в жизни не простит.

– Проклятье! – пробормотал центурион. Он был зол на легата и на себя, прежде всего за то, что вообще сдружился с Катоном.

Отломив ивовую ветку, Макрон принялся методично очищать ее от листьев. По ту сторону Тамесис кучка солдат из других легионов, сняв туники, входила в воду. Темный загар их лиц и рук резко контрастировал с белизной торсов и чресел. Над рекой разносились их крики, сначала охи и ахи по поводу того, какая холодная вода, а потом смех и гогот, когда они принялись забавляться, обрызгивая друг друга. Это разозлило Макрона еще больше, и он устремил взгляд дальше, на берег, туда, где бойцы вспомогательных подразделений заполняли последний из погребальных рвов полуразложившимися на жаре трупами. Смерть существовала бок о бок с живой, беззаботной молодостью. Макрон отломал еще одну ивовую ветку и стал яростно обрывать с нее листья.

Потом он заметил, что шагах в пятидесяти выше по течению к берегу спускается Фигул. Громадный галл присел на корточки в траве и уставился на реку, держа во рту соломинку.

Потом Фигул медленно огляделся, заметил сидевшего под ивой центуриона, поднялся на ноги и, немного помедлив, направился к Макрону.

– Дерьмо! – буркнул центурион себе под нос.

Его так и подмывало послать Фигула куда подальше: он отправился к реке специально для того, чтобы побыть одному и попробовать разобраться со своими мыслями, а не отягощать сердце ненужным разговором с оптионом. Но потом, подумав, что Фигул наверняка тоже расстроен участью Катона, Макрон смягчился и по приближении Фигула даже ухитрился вымучить улыбку.

Оптион вытянулся и отдал честь.

– Да ладно, парень, мы сейчас не на службе. Брось ты на хрен эти церемонии.

– Есть, командир. – Фигул чуть отступил и переминался с ноги на ногу в нескольких шагах от лиственной завесы.

Макрон вздохнул.

– Ты что-то хотел мне сказать, да?

Оптион слегка опустил голову и кивнул.

– Ну, так выкладывай.

– Есть, командир.

– И присядь в тенечке, а то на этой жарище твои и без того крохотные мозги совсем спекутся.

– Есть, командир.

Могучей мускулистой рукой Фигул сдвинул в сторону загораживавшие солнце ветки, на миг возвысился над Макроном, как башня, а потом присел на корточки неподалеку, но все же на почтительном расстоянии от старшего по званию.

– Ну?

Фигул настороженно огляделся, его соломенные брови угрюмо сдвинулись.

– Я насчет центуриона Катона, командир. Они не имеют права так с ним поступать. Ни хрена это не справедливо… прошу прощения, ежели не так выразился, командир.

Макрон посмотрел на него искоса.

– Ага, тебя забыли спросить. Не по чину тебе обсуждать такие вещи.

– Виноват, командир, – с серьезным видом кивнул Фигул. – Больше не повторится.

– Смотри у меня, на хрен, чтоб не повторилось. – Видя испуганное лицо Фигула, Макрон расслабился, согнал с лица суровое выражение и усмехнулся. – Смотри не обмочись, парень.

– Ну да…

Улыбка Макрона стаяла.

– Что же касается Катона, то, боюсь, мы с тобой тут ничего не можем поделать. Решительно ничего. Приказ есть приказ. Так что, приятель, привыкай к тому: ты теперь исполняешь обязанности центуриона. Как, кстати, дела?

Фигул без воодушевления пожал плечами, машинально потянулся к ивовой ветке и только потом заметил, что Макрон тоже лениво обдирает листья. Рука его замерла и опустилась: судя по всему, он подумал, если начнет вот так, ни с того ни с сего, делать то же самое, что и Макрон, тот решит, будто оптион передразнивает старшего по званию. Вместо ветки он подобрал с рыхлой, сухой прибрежной земли камушек, подбросил его несколько раз на ладони, а потом швырнул в медленно текущую воду. Послышался плеск, по гладкой поверхности от места падения разбежались круги. Он дождался, когда рябь улеглась, и лишь тогда, не поворачиваясь к Макрону, упрямо сказал:

– А все-таки мы могли бы что-нибудь сделать, командир.

– Например?

– Ну, пойти поговорить с легатом…

Макрон покачал головой.

– Бесполезно. Я с ним уже говорил. Поверь мне, он своего мнения не изменит.

– Ну, тогда с командующим.

– А уж он-то определенно и слушать нас не станет. А если все же услышит, что мы собираемся протестовать, то просто отправит нас на расправу заодно со всей той компанией. И вообще, – Макрон пожал плечами, – что мы можем им сказать? Это несправедливо? Не сработает, тут и думать нечего. Наше подразделение провалило задание, и со стороны это очень смахивает на то, что нам не хватило храбрости. Никто не позволит Третьей когорте соскочить с крючка.

– Но мы ведь не бежали. А отступили по приказу Максимия. Да начать с того, что и у брода мы вовремя не оказались из-за него. Он и должен был нести ответственность, командир, а не Катон и все остальные.

Макрон резко развернулся к оптиону.

– Ты что, думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я не переживаю по этому поводу? Я тебе так скажу, Фигул: весь хренов легион знает, как все было на самом деле. Удивлюсь, если этого не знает вся долбаная армия. Но кто-то должен был поплатиться за учиненный им бардак, и судьба распорядилась так, что этим несчастным оказался Катон. Ты прав, справедливостью тут и не пахнет. Это просто невезение. И мне от этого так же тошно, как и тебе.