Добыча золотого орла - Скэрроу Саймон. Страница 55

– Бей, руби! – ревел Фигул, и его голос перекрывал лязг стали, выкрики дерущихся людей и конское ржанье. – Убивай всех!

Один из легионеров, как раз впереди Катона, не имея возможности в толчее из-за своих же товарищей дотянуться до всадника, вместо этого вонзил кинжал в шею лошади, пронзив лоснящуюся черную шкуру. Из-под косматой гривы ударил фонтан крови. Всадник, увидев, что случилось с его животным, дико взревел от ярости и обрушил меч на шею легионера с такой чудовищной силой, что начисто перерубил шейные позвонки. Голова, с жарким выплеском крови, слетела с плеч.

– Не давайте никому уйти! – крикнул Катон, быстро озираясь по сторонам в поисках новой мишени.

Несколько батавов были уже повержены. Одного придавил собственный конь, бешено молотивший копытами. Животное пыталось подняться на ноги, не обращая внимания на раздававшиеся из-под него истошные вопли. Увертываясь от копыт, Катон обогнул упавшего коня, и тут перед ним появился увенчанный черным гребнем шлем батавского командира. При виде Катона глаза батава сузились, он высоко поднял меч и, вложив в удар всю ярость и силу, обрушил его на центуриона. Но в момент удара конь кавалериста споткнулся, отшатнулся в сторону, всадника встряхнуло в седле, и удар не достиг цели. Батав гневно взревел и резко натянул поводья, чтобы, развернув скакуна, снова обрушиться на Катона. Но, совершая разворот, он на мгновение оказался спиной к римлянину, и тот этого мгновения не упустил: прыгнул вперед, ухватил всадника за край туники и попытался выдернуть из седла. Всадник накренился, но удержался, крепко сжав бедрами конские бока, и в этот момент другой римлянин, подскочив, дернул его за левую руку, в противоположном направлении от Катона. Это помогло батаву выровняться в седле, и он тут же, сплеча, рубанул легионера по руке. Тот завопил, а Катон, заскрежетав зубами, с силой вонзил меч всаднику в спину, пробив кольчугу и поразив позвоночник. Ноги противника судорожно дернулись, лишились сил, и он вывалился из седла на дорогу, отчаянно размахивая руками. Катон подскочил к батаву и одним взмахом меча рассек ему горло, после чего, низко пригнувшись, поспешил по дороге в сторону болот.

– Ты! – Он схватил какого-то легионера за руку и повернулся в поисках еще одного. – И ты тоже. Со мной.

Маленькая группа вышла из боя, и Катон повел ее вдоль кромки трясины, пока они не добрались до дороги, выходившей из болота.

– Перекрыть дорогу! И чтобы никто из них не прорвался!

Солдаты закивали, держа мечи наготове.

Между тем схватка на дороге уже близилась к концу, и завершалась она в пользу беглецов. В живых оставались всего шестеро батавов. Сбившись в тесный кружок, они с высоты седел продолжали отбиваться от легионеров, обступавших их со всех сторон. Пританцовывая на безопасном расстоянии, те не упускали случая нанести коротким мечом удар человеку или коню, стоило ему оказаться в пределах досягаемости.

Катон мигом сообразил, в чем таится опасность. Как только всадники сообразят, что единственное их спасение в бегстве, они все вместе, единым напором коней, ударят в одном направлении, прорвут неплотное окружение и умчатся прочь.

– Не крутитесь вокруг! – закричал он. – Фигул, с ними надо сойтись вплотную. Они пойдут на прорыв!

В этот миг один из батавов издал боевой клич, тут же подхваченный пятью его соратниками. Они воздели мечи и, ударив коней пятками в бока, устремились вперед. Ближайшие к ним легионеры рассыпались в стороны, не желая угодить под копыта. Их товарищи из задних рядов тоже расступились, но уже намеренно, готовые наносить удары всадникам, когда те поскачут мимо. Батавы не стали нападать; они вознамерились бежать, а не сложить головы в отчаянной схватке у какого-то дальнего болота на самом краю земли. Прикрывшись большими овальными щитами и припав к гривам, всадники гнали коней вперед. Однако узкая дорога позволяла скакать не более чем двум в ряд. Из-за тесноты скачка замедлилась, и тут же самые смелые из легионеров набросились на кавалеристов, стараясь наносить удары по крупам коней или по обнаженным лодыжкам всадников между их кожаными штанами и сапогами.

Первая лошадь, получившая удар в круп, брыкаясь, развернулась поперек дороги, перекрыв путь трем, скакавшим следом. Произошло столкновение, в результате которого раненая лошадь упала на бок. Всадник в последний момент успел соскочить, чтобы не оказаться придавленным, и тяжело рухнул прямо под ноги легионерам. Его зарубили в то же мгновение. Три всадника, ехавшие позади, попытались восстановить контроль над перепуганными животными и объехать упавшую лошадь, но было уже поздно. Они утратили инерцию прорыва, и легионеры, набросившись со всех сторон, стащили их с седел и прикончили.

Катон едва успел проследить взглядом за всем этим и тут же сосредоточился на тех двух батавах, которые, возглавив скачку, успели вырваться из окружения и теперь, оскалив зубы и выпучив глаза, неслись по дороге, бешено погоняя коней. Увидев валявшийся неподалеку на земле кавалерийский меч, Катон поднял его, ощутив в руке, всегда орудовавшей коротким, пехотным клинком, непривычный вес и баланс. Люди по обе стороны от него при виде несущихся прямо на них по дороге всадников подались назад.

– Стоять! Ни с места! Не дать им уйти!

Миг – и батавы налетели на них. Катон поднял меч, направил острие в лоснящуюся конскую грудь и расставил ноги, стараясь держаться крепче. Конь на полном скаку сам налетел на клинок, пронзивший шкуру, рассекший мышцы и поразивший сердце. Катон вложил в удар весь свой вес: сила столкновения отбросила его в сторону, и он грохнулся на землю, в высокую придорожную траву, с такой силой, что из легких выбило весь воздух. На миг его ослепила белая вспышка, потом перед глазами замелькали яркие искры. Когда наконец зрение прояснилось, Катон обнаружил, что лежит навзничь и смотрит прямо в серое небо, перечеркнутое темными травинками. Он не мог дышать и лишь беспомощно пытался хватать воздух широко открытым ртом. В ушах словно звенели колокола, и когда над ним с озабоченным видом склонился Фигул, Катон поначалу никак не мог разобрать, что говорит его оптион. Однако скоро звон стих, и слова стали слышны.

– Командир! Командир! Ты меня слышишь, командир?

– Кончай… – прохрипел Катон и попытался набрать еще воздуху.

– Кончать? Что кончать, командир?

– Кончай… на хрен, орать мне прямо в лицо.

Фигул улыбнулся, взял Катона за плечи и посадил. На залитой кровью дороге валялись мертвые тела, человеческие и конские. Несколько лошадей еще слабо дергались, но находились на последнем издыхании. Остальные кони, потеряв всадников, разбежались. Один оставался на ногах, но не убежал: стоял, обнюхивая тело батавского командира.

– Что тот, последний? – первым делом спросил Катон.

– Удрал. Умчался в сторону легиона с такой быстротой, точно сам Меркурий.

– Проклятье… Каковы наши потери?

Улыбка Фигула стаяла.

– Треть, а если считать с контуженными, то, может, и половина. Некоторые из раненых умрут; в любом случае нам придется их оставить. Как уже было.

– Ох… – На Катона, как это всегда бывало с ним после боя, накатил озноб. Его буквально затрясло.

– Давай, командир, поднимайся, – промолвил Фигул. – Нужно разобраться с тем, что мы имеем, и найти безопасное место для отдыха, пока не стемнело.

– А потом?

Фигул усмехнулся.

– А потом угостимся жареной кониной.

Глава 26

На следующий день армия командующего Плавта снялась с лагеря. Веспасиан следил за этим с наблюдательной вышки на валу Второго легиона, с южного берега Тамесис. Он встал рано и, облокотившись о деревянные перила, смотрел, как в огромном укрепленном лагере, раскинувшемся за рекой, копошатся, сворачивая палатки, крошечные фигурки. Правда, всю сцену, слегка подсвеченную рассеянными утренними лучами солнца, уже изрядно затуманивала пыль, поднятая при этой возне, смешавшаяся с дымом лагерных костров. Небольшие команды деловито разбирали частокол и собирали со дна рва шипастый металлический «чеснок». Когда они закончат, их сменщики поднимутся на валы с лопатами и сроют их, забросав землей ров. В течение нескольких часов походный лагерь полностью исчезнет, и на его месте не останется ничего, что могло бы принести хоть какую-то пользу врагу.