Добыча золотого орла - Скэрроу Саймон. Страница 95

– Беги в обход этой шайки к центуриону Макрону. Скажи, что ему необходимо сбросить бриттов со стены и перекрыть пролом. Пошел!

Легионер наполовину сбежал, наполовину съехал вниз по склону, а Катон, неожиданно ощутив под ногами приглушенную дрожь, бросил взгляд на ворота. Бойцы, находившиеся в резерве позади вала, со всех ног спешили к створам, чтобы подпереть их, в то время как варвары по ту сторону подняли с земли валявшийся среди мертвых тел таран и возобновили попытки проломить ворота.

Катон понимал, что когорта проигрывает сражение. Бревенчатые ворота были сооружены для того, чтобы контролировать перемещение туземцев по дороге к болоту и обратно, а никак не рассчитаны на штурм, да еще и с применением тарана. Враг непременно проломит их, и произойдет это довольно скоро. А если и нет, то рано или поздно он проделает в частоколе столько брешей, что легионеры уже не смогут их защищать. Так или иначе, когорта обречена.

Одержимые жаждой крови, некоторые из прорвавшихся на вал варваров увидели лежавших у его подножия раненых и разразились криками, полными дикого, злобного ликования. Почти неподвижные, практически беззащитные раненые римляне не имели возможности обороняться от безжалостного врага, однако и варвары польстились на легкую добычу себе же на погибель, позабыв о том, что проделанную ими брешь в римском частоколе – брешь, открывшую им путь на вал, – надо еще и охранять. Неожиданно для врага Макрон, ведя за собой с флангового редута половину центурии, с громовым ревом устремился по валу к образовавшемуся пролому. Кучку бриттов, пытавшихся отстоять захваченную на валу площадку, порубили на месте или сбросили в ими же проделанный проем. И вовремя, ибо, помедли римляне хоть чуть-чуть, врагов на валу было бы уже слишком много, и отряду Макрона вряд ли удалось бы что-то сделать. Увидев, что происходит, варвары, увлекшиеся избиением раненых римлян, снова полезли на вал в стремлении отбить у римлян клочок пропитавшейся кровью земли перед брешью в частоколе. Но они опоздали, и их было слишком мало, чтобы изменить ситуацию: все были убиты, так и не добравшись до гребня вала, а их тела, скатившись по склону, распростерлись рядом с телами тех, с кем они только что столь безжалостно разделывались.

Убедившись, что обстановка на валу выправилась, Катон обернулся посмотреть, как обстоят дела у ворот.

Ритмичные удары наносились безостановочно, потом послышался треск расщепленного бревна. Внутри у Катона все упало, он понял, что еще несколько ударов, и ворота поддадутся, после чего толпа врагов снесет их, проникнет внутрь и порвет оставшихся бойцов Третьей когорты в клочья.

Затем он осознал, что удары вдруг оборвались, а глянув в обе стороны вдоль вала, увидел, что многие бойцы на стене уже не сражаются, а стоят, тяжело дыша, опершись о поставленные на землю щиты. Кельты же отхлынули от вала и устремились назад, туда, где, широко расставив ноги, стоял на своей колеснице Каратак. Только сейчас взгляд его был устремлен не на укрепления Третьей когорты, а в противоположную сторону, на дорогу.

– Командир! – воскликнул пробившийся сквозь толпу защитников вала к Катону Септим. – Ты это слышишь?

– Что?

– Да послушай!

Катон напряг слух, но, если не считать отдававшегося в ушах гулкого стука сердца, слышал только панические вопли вражеских воинов, улепетывавших от вала и сбивавшихся вокруг стоявшего на колеснице вождя в плотную, неподвижную толпу. Катон покачал головой, и Септим стукнул кулаком по частоколу.

– Да послушай же, командир!

Катон снова напряг слух и на сей раз уловил, помимо полных паники и отчаяния криков вражеских воинов, кое-что еще. Отдаленный звон оружия и тонкий, звонкий зов трубы. Звук, который на этом острове могли издавать трубы только одной армии.

Катон расплылся в улыбке: волна облегчения омыла его, наполнив сердце радостью.

– Он должен был прийти.

– Так оно и есть, командир! – со смехом воскликнул оптион, хлопнув его по плечу. – Этот ублюдок просто откладывал все до последнего момента.

Все больше и больше легионеров, услышав и опознав звуки, начинали озираться по сторонам, делясь своей радостью с товарищами. Потом на валу зазвучали ликующие крики и насмешки в адрес удирающих врагов. Та яростная отвага, с которой бритты, презирая опасность, еще недавно штурмовали вал, испарилась мгновенно, стоило распространиться известию о появлении в тылу значительных римских сил. Теперь враги думали лишь о том, как спасти свои шкуры. В их рядах царил хаос, и порядок сохраняла лишь личная стража Каратака, отборный отряд знатных воинов, сомкнувшийся вокруг своего вождя, с презрением отталкивая валом валивших мимо них простолюдинов. Некоторые варвары уже сообразили, что единственную надежду на спасение им сулит болото: они сходили с дороги и рассеивались, бредя сквозь заросли тростника, тяжело волоча ноги с налипшей на них тиной и увязая в грязи, так что каждый шаг становился для них испытанием силы и выносливости.

– Не больно-то приятное зрелище, не находишь?

Катон обернулся к Макрону, подошедшему к нему сзади. Ветеран с грустью взирал на происходящее на дороге.

– Все-таки жалкое это зрелище – разбитая армия.

– Ну, может, и так, но для меня это зрелище предпочтительнее многих других. Выше головы!

– Осторожно, – тихо промолвил Макрон, глядя Катону через плечо. – Туллий идет… Мои поздравления, командир.

– А?..

Туллий выглядел отнюдь не довольным, и Катон заметил, что взгляд его устремлен на дорогу, туда, где позади толпы, в которую превратилось войско Каратака, уже показались поблескивавшие в лучах вечернего солнца штандарты Второго легиона.

– Сомневаюсь, чтобы Веспасиан поспешил присоединиться к твоим поздравлениям.

Окинув Катона и Макрона многозначительным взглядом, Туллий шуганул находившихся поблизости легионеров, а когда те отошли за пределы слышимости, воззрился на подчиненных и тихо, но настойчиво спросил:

– Что вы собираетесь рассказать легату?

Катон поднял брови:

– Рассказать ему? Прошу прощения, командир, но я не понимаю.

Туллий подался ближе и ткнул ему пальцем в грудь.

– Нечего передо мной придуриваться, парень. Как ты собираешься все это оправдать?

– Еще раз прошу прощения, командир, но оправдываться нам без надобности; главное – держаться заодно. Антоний погиб, так что всю правду знаем только ты, я, Макрон да Непот.

– Вычеркни Непота из списка, – сказал Макрон, указывая пальцем на вал. – Он остался там, насквозь пробитый копьем. Как добрался сюда, так сразу бросился в бой, найти доспехи у него времени не было. Жаль…

– Жаль, – медленно повторил за ним Катон. – Итак, командир, нас осталось только трое. Все, что нам нужно, это придерживаться той версии, которую мы скормили Корду. Не то чтобы она безупречна, но это все, что у нас есть, да и опровергнуть ее никто не сможет.

– А что, если Непот ошибся? Вдруг Максимий жив? Или Феликс?

– Они мертвы, – твердо заявил Катон.

– А если нет? Нам надо сказать правду. Объяснить Веспасиану, что Максимий подвергал когорту опасности. Что нам пришлось взять его под арест, чтобы спасти людей и поймать Каратака в ловушку. – Неожиданно глаза старого командира осветились воодушевлением. – Мы одержали победу. Это наша заслуга и наверняка нам зачтется.

– Нет, – покачал головой Макрон. – Не зачтется. Если мы скажем правду, то фактически признаемся в мятеже. Ты ведь знаешь командующего. Если даже Веспасиан нам бы это спустил, от Плавта такого не дождешься. Для него это будет прекрасной возможностью продемонстрировать свою приверженность дисциплине. А мне как-то неохота умирать из-за этого ублюдка Максимия. Парнишка прав. Если мы хотим остаться в живых, надо держаться нашей истории… и надеяться, что Максимий с Феликсом мертвы.

Туллий перевел взгляд на Катона и нахмурился:

– Ты, кажется, вполне уверен, что они мертвы?

Катон выдержал взгляд ветерана и невозмутимо ответил:

– Я не вижу никакой возможности их спасения при нападении туземцев. И Непот был уверен, что они мертвы. Для меня этого вполне достаточно.