Центурион - Скэрроу Саймон. Страница 14

Амаций проглотил свой гнев и с горечью обратился к Макрону.

— Представляю, какой восторг эта новость вызывает у вас.

Макрон, отвечая взглядом на взгляд, после секундной паузы сказал:

— Если вы это представляете, легат, то тогда, боюсь, вы никогда не поймете людей, которыми командуете.

Амаций еще раз сверкнул на Макрона взглядом, вслед за чем, расправив плечи, повернулся к Лонгину:

— Будут ли еще указания, проконсул?

— Это все. Товарищам Криспа завтра с первым светом быть на плацу у лагеря. Одеты в одни туники, вооружены палками.

— Слушаю.

Голос Амация звучал подавленно, и можно понять почему. Заносчивые легионеры будут унижены тем, что появятся перед ауксилиариями Второй Иллирийской — этими вспомогателями — без оружия и доспехов. Это делалось вполне намеренно. Армейская дисциплина вменяла, чтобы товарищи осужденного разделяли его стыд и от этого горели жаждой выместить на нем свое унижение. Поскольку уводить их из расположения Десятого, а затем присутствовать на казни надлежало Амацию, то толику их стыда, получается, нес на себе и он, а отсюда, понятно, углями тлеющая в глазах ненависть, с которой легат полоснул взглядом Макрона с Катоном, прежде чем грохнуть на выходе дверью.

С минуту висело молчание, после чего Макрон в знак признательности преклонил перед Кассием Лонгином голову.

— Благодарю, проконсул. Это было верное решение.

— В ваших словах я не нуждаюсь, — бросил Лонгин.

— Прошу простить. Но все равно спасибо. — Макрон помолчал. — Что-нибудь… еще?

— Больше ничего. Просто позаботьтесь, чтобы в будущем этого больше не повторилось. Вы вдвоем мне уже изрядно надоели своим вмешательством в мои дела здесь, в Сирии. Если б не парфяне, я бы уже от вас избавился. Вы бы сейчас уже давно ехали обратно в Рим, очно отчитываться перед тем змеем Нарциссом. Ну а пока… Мне нужен каждый меч, который я только смогу выставить против парфян. Победа моя была бы неоспорима, располагай я теми подкреплениями, которые запрашивал. Но у меня против них всего три легиона да горстка вспомогательных частей. Расклад незавидный. — Лонгин холодно улыбнулся. — Тем больше будет славы, если я преуспею. Ну а если нет, то для меня будет небольшим утешением сознавать, что вместе со мной примете смерть и вы оба.

Интересно, откуда такой перепад настроения от еще недавнего победного ухарства в обращении к офицерству. И тут Катон понял: все это многолетняя выучка римской аристократии — безукоризненно сыгранный спектакль с целью захвата публики, несмотря на собственные сомнения в деле, которое желаешь возложить на алтарь. Таков и Лонгин: ишь какой велеречивый. Пожалуй, лишь одного Катона не захлестнуло волной его риторики. Макрон и тот, даром что в курсе насчет политической двойственности проконсула, но все же минутно пошел на поводу у пресловутой «силы и чести».

— А теперь оставьте меня, — скомандовал Лонгин. — Ступайте и займитесь подготовкой экзекуции.

Он вяло махнул на дверь. Макрон с Катоном встали навытяжку, отсалютовали и, дружно развернувшись, зашагали в ногу, оставляя римского проконсула Сирии одиноко восседать в опустевшем триклинии, [13] приспособленном под публичные мероприятия.

В сероватом предрассветном сумраке люди Второй Иллирийской тревожно вскидывались в своих палатках под окриками оптионов и центурионов. Меж палаточными рядами взад-вперед размашисто шагали офицеры, откидывая полы и грубо подгоняя разбуженных. Торопливо натягивая туники и кольчуги, шнуруя калиги, солдаты выбирались на предутреннюю прохладу, где нахлобучивали шлемы с кожаным исподом и застегивали нащечники. В последнюю очередь они подхватывали щиты и копья, после чего занимали место перед палатками в построении центурий. Кавалерийские турмы с более длинными мечами и копьями выстраивались с флангов. Для участия в ритуале экзекуции кони были им не нужны, а потому животные оставались в общей коновязи, мирно жуя из торб ячмень, поданный конюшими сразу с подъемом.

Макрон, а чуть позади него Катон шли вдоль строя, оглядывая своих людей. Казнь Криспа должна была смотреться достаточно парадно. Легионер хотя и был приговорен к смерти как убийца, но все равно оставался солдатом, и даже при смерти ему полагались определенные почести. Даром что человек, которого он убил, был одним из их товарищей, Вторая Иллирийская отдавала Криспу честь как собрату, переходящему из этого мира в мир теней. Каждый из стоящих в строю поработал над тем, чтобы иметь подобающий вид: все шлемы накануне надраены; блестят и шишаки на щитах, и узорчатые пряжки на ножнах. Своих воинов Макрон оглядывал с взыскательной гордостью. Нет и не надо лучшего подразделения, чем то, которым он командует сейчас; ничем не уступит оно легиону (мнение, которое он с ворчливой приязненностью держал при себе). Хотя на людях он бы такого, понятно, не произнес. Кровь, пролитая им во Втором легионе, товарищи, потерянные за годы, — все это вытравило на сердце святую любовь к «орлам», которой Макрон оставался верен.

Обойдя весь строй, Макрон обернулся к Катону как к офицеру, ответственному за построение людей на смотру, а также за многочисленные нюансы лагерного управления.

— Превосходный строй, центурион! — поставленным командирским голосом одобрил Макрон — громогласно, чтобы было слышно по всей когорте. — Преторианская гвардия и та едва ли смотрелась бы лучше!

Казалось бы, не более чем дежурная похвала для поднятия духа (в момент своего рева Макрон подмигнул Катону). Но как известно, даже такой поверхностный отзыв оказывает свое благостное действие, и после него люди на протяжении дня чувствуют себя приподнято (по крайней мере, до проведения казни, невесело подумалось Катону). Смысл наказания он вполне понимал, но все равно некая его часть испытывала сильнейшую неприязнь при мысли, что человека подвергнут жестокой смерти. В отличие от Макрона, Катон не очень жаловал кровавые игрища, которые амбициозные властолюбцы устраивали в каждом, большом и малом, городе империи. Если человеку суждено умереть, то пусть уж он расстанется с жизнью при осуществлении какой-нибудь цели. Пускай бы и Крисп стоял в переднем ряду под натиском парфян. Так он, по крайней мере, мог бы умереть лицом к врагу, с мечом в руках, за честь Рима и собственное свое искупление в глазах товарищей.

Катон, по глазам уяснив намек Макрона, набрал в грудь воздуха и прокричал:

— Да, префект! Ни у кого нет сомнения, что Вторая Иллирийская — лучшая когорта на службе у императора! А ну-ка, — обратился он к солдатам, — гряньте об этом так, чтоб было слышно!

Строй издал оглушительный рев и загрохотал по своим щитам копьями — пару секунд, не дольше, — после чего так же дружно смолк. Внезапная тишина заставила Макрона от удовольствия крякнуть.

— Ах молодцы, центурион! До чего же люто! Уж не знаю, как поведут себя парфяне, а я от этого рева точно обделался!

Катон и многие в строю непроизвольно заулыбались. Затем Макрон поднял свой витой жезл, снова привлекая к себе внимание.

— Центурион, вывести когорту!

— Слушаю! — Катон сделал еще один глубокий вдох: — Вторая Иллирийская, напра-во!

Десять центурий пехоты и состав кавалерийской алы подняли копья на плечи и сделали поворот на месте. Макрон с Катоном подошли и заняли во главе колонны свои места, перед сигнумом когорты и двумя буцинаторами с их изогнутыми медными инструментами. Секунду помедлив, Макрон отдал приказ:

— Вперед!

С ритмичным похрустыванием шипованных калиг когорта замаршировала к лагерным воротам и дальше, в сторону плаца. В дальнем его конце располагался участок, предназначенный для экзекуции: двойная череда столбов в шести локтях [14] друг от друга, с дорожкой между ними. Макрон провел иллирийцев по пыльному плацу и скомандовал остановиться.

— Центурион Катон, выстроить людей по трем сторонам участка.