Центурион - Скэрроу Саймон. Страница 86

Ухватив внезапно взглядом знакомое лицо по краю толпы, Макрон остановился как вкопанный, вызвав сумятицу среди идущих, которые теперь обтекали его по сторонам. Катон озадаченно пролез за другом против течения колонны.

— Ты чего? Что случилось?

— А? Да ничего. Иди. Я догоню.

— Нет, а все-таки?

— Да тут поговорить кое с кем надо. Давай, ступай, — твердо, с ноткой нетерпения сказал Макрон.

Катон, недоуменно пожав плечами, пошел дальше вместе с колонной. Оглянувшись, он увидел, как Макрон, неторопливо подойдя к толпе оборванцев, остановился перед какой-то девочкой.

Через арку процессия прошла в обширный внутренний двор перед царским дворцом. На ступенях парадной лестницы стоял почетный караул из уцелевших греческих наемников. Сама лестница вела к входу во дворец; там перед центральными колоннами портика ждал Термон. Проконсул Лонгин, изысканным аллюром подскакав к подножию лестницы, придержал коня и слез с седла. Жестом он пригласил следовать за собою старших офицеров, среди которых был и Балт, а сам поднялся по ступеням к входу. Начальник стражи не сказал, а как-то шикнул приказ, и эллины, с безукоризненной слаженностью повернувшись, застыли навытяжку с копьями у груди.

Приближение Лонгина Термон встретил низким поклоном:

— О Кассий Лонгин, наместник императора и мой повелитель. Это большая честь для меня, вновь встречать тебя в нашем городе. Весть о твоей победе вызвала в Пальмире великое торжество и ликование.

— Я это заметил, — желчно ответил проконсул, кивая на пустынный проезд через город. — Впечатление такое, что твои подданные его попросту проспали.

Термон примолк, чуя язвительность римлянина, после чего с улыбкой обратился к Балту:

— Мой князь. Венценосец в восторге от твоих успехов и не чает дождаться, когда сможет наконец обнять своего победоносного сына.

— Уверен в этом, — сказал Балт.

— Если можно обойтись без проволочек, — прервал витиеватости вельможи Лонгин, — то я бы хотел доложиться правителю, а затем буду вынужден возвратиться к моей армии и заняться ее текущими нуждами.

— Безусловно, мой повелитель. Соблаговоли пройти за мной.

Термон вновь согнулся в поклоне и, пятясь, вошел в проем входа, после чего, уже распрямившись, повел вереницу гостей по широченной анфиладе, стены которой покрывала богатая роспись, в ярких красках восхваляющая деяния былых правителей Пальмиры. Оканчивалась анфилада двумя массивными, в медной облицовке дверями, распахнув которые стража открыла вход в царский зал приемов. Там на круглом ступенчатом возвышении зиждился трон, а на троне, поверх голов окружающих, восседал Вабат. Перед ним в лучших своих одеяниях толпились знатнейшие и самые богатые люди города. Перед Лонгином и его сопровождающими придворные расступились, подавшись в стороны. В этом зале присутствовала и стража, которая выстроилась так, что к возвышению правителя Вабата вел теперь просторный коридор из щитов и копий.

Ступая следом за проконсулом, Катон исподволь оглядывал простор помещения. Непосредственно возле венценосца он увидел Семпрония, а в толпе погодя заметил Юлию; она стояла несколько в стороне, возле одного из позолоченных столбов. Поймав ее взгляд, Катон коротко, с улыбкой кивнул, отрадно уловив в ее глазах лучистый свет облегчения и радости при виде его. При этом Юлия чуть заметно приподняла руку.

Термон подвел Лонгина к подножию трона и, почтительно посторонившись, молвил слова, которых требовал этикет:

— О венценосец. Представляю тебе Кассия Лонгина, наместника римской провинции Сирия, его военачальников, а также князя Балта.

Правитель кивнул гостям, а заговорил лишь после подобающей его царскому величию паузы:

— Проконсул Лонгин, мы рады приветствовать тебя в нашем дворце. Нет слов, вмещающих в себя мою благодарность тебе и твоим отважным воинам. Ты избавил нас от лап коварной Парфии и изменников среди моего народа, которые замысливали отдать свой город в рабство парфянскому царству. — В голосе его чувствовалась легкая дрожь. — Мне доложили, что князь Артакс пал на поле брани от руки брата его, князя Балта. Что ж, знать, такова его судьба. И быть посему. Но даже оплакивая утрату еще одного моего сына, я вместе с тем сознаю, что в неоплатном долгу перед Римом.

От Катона не укрылось, что Балта эти слова покоробили. Губы его сжались тонкой полоской. А его отец меж тем продолжал:

— И такова моя благодарность, что сегодня я подписал договор с посланником императора Клавдия. Отныне и навсегда Пальмире и всем ее владениям присваивается статус протектората Римской империи. — Правитель сделал паузу и в упор поглядел на своего единственного уцелевшего сына. При этом в глазах Вабата мелькнула жалость, но она сменилась печальной отрешенностью. — Я понимаю, и понимаю сполна, что кое-кому из моих подданных данный договор придется не по нраву. Но наш выбор — это выбор между союзничеством с Римом или подвластностью Парфии.

— Нет! — выпалил из зала Балт. — Тебе ли, отец, не знать, что означает статус протектората! — Он ткнул в сторону Вабата пальцем. — Как только тебя не станет, Пальмира сделается римской провинцией. Мы утратим свою независимость. Мы потеряем своего правителя и попадем под пяту Рима!

— Да, — отчетливо, во всеуслышание произнес Вабат. — Но это та цена, которую я должен заплатить, а ты — принять.

— Я не приму ее, — с жаром ответствовал Балт. — Долг правителя — оберегать свое царство, защищать его. Все, сколько-нибудь меньшее, — это предательство по отношению к народу Пальмиры.

— Ты говоришь о предательстве? — ледяным тоном изрек Вабат. — Ты — мне — осмеливаешься — говорить о предательстве? Ты, кто предал собственную плоть и кровь, заказав смерть брата своего, Амета?

— Я не делал этого, — покачал головой Балт. — У тебя нет тому доказательства.

— Да неужто? — Вабат, повернувшись, грозно крикнул куда-то повеление: — А ну, подать его сюда! Сюда, на общее обозрение.

Послышалось что-то вроде возни с поскуливанием, как будто волокли на цепи наказанного пса, и появились двое царских телохранителей, в самом деле волоча между собой какую-то грязную груду тряпья вперемешку с покрытой струпьями и запекшейся кровью плоти. Свою ношу они подтащили и бросили перед троном.

— Что это? — брезгливо отступил на шаг проконсул Лонгин. — Что это за… человек?

Правитель, не обращая внимания на римлянина, сосредоточил внимание на своем сыне.

— Балт, неужто не узнаешь ты преданнейшего из своих рабов?

Князь Балт не сводил сверкающих глаз со съежившегося на полу создания — до неузнаваемости избитого, в крови, нечистотах и парше, но тем не менее упорно цепляющегося за жизнь. Ребра его вздымались и опадали в прерывистом ритме. Медленно на лице у Балта проступил ледяной ужас. Он уловил, что к чему.

— Карпекс, — выговорил он. — Карпекс, что ты со мною сделал?

Раб как будто только что уяснил свое положение и как мог отпрянул от голоса, который словно стегнул его бичом.

— Хозяин. — Голос был не громче сиплого шепота. — О хозяин. Умоляю простить меня. Я…

— А ну молчать, ты, рабья мразь, собака из собак! — взревел Вабат. — Как смеешь ты открывать рот в присутствии своего правителя?

Он полыхнул глазами на Карпекса, который в ужасе припал к полу. Кивнув с презрительным удовлетворением, Вабат вновь обратился к сыну:

— Балт, этот ничтожный червь дал нам все ответы, стоило лишь слегка пощекотать ему ребра. Мерзавец подтвердил то, что я и без того уже подозревал. А именно, что это ты указал ему убить Амета. Что он, твой покорный раб, тотчас и выполнил.

— Неправда! — бросил в ответ Балт. — Я этого не делал! — Шагнув вперед, он пнул скульнувшего Карпекса в ребра. — Отец, этот раб меня оговаривает. Я не имею к этому отношения. Клянусь всемогущим Белом…

— Молчи! — Глаза Вабата гневно блеснули. — Или ты хочешь обесчестить себя еще более, произнося имя священного покровителя нашего города? Неужто совсем в тебе не осталось чести? — Грузно поднявшись с трона, он уставил на князя указующий перст. — Ты мне более не сын. Я от тебя отрекаюсь. Подлый убийца и изменник, вот ты кто. И для подобных преступлений есть лишь одно наказание. Стража, взять его!