Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман. Страница 11

– Тайпи.

Мрачное изваяние кивнуло головой и проговорило:

– Мотарки!

– Мотарки, – без колебаний сказал я. – Тайпи, мотарки.

Что тут началось! Темные фигуры вскочили на ноги, захлопали в ладоши, закричали – какие-то странные слова, которые, казалось, решили все.

Когда волнение стихло, главный вождь присел еще раз передо мной и, внезапно разгневавшись, стал вновь и вновь повторять слово «гаппар», как я понял, обличая обитателей соседней долины. Мы с товарищем изо всех сил начали превозносить воинственный характер тайпи, повторяя это имя вместе с могущественным прилагательным «мотарки». Этого было достаточно, чтобы расположить к себе местных жителей.

Наконец гнев вождя утих, и через несколько мгновений он был уже спокоен. Положив руку на грудь, он дал мне понять, что его имя Мехеви и что он хочет узнать мое имя. Я колебался мгновение, думая, что ему может быть трудно произносить мое настоящее имя, и сказал, что меня зовут Том.

Но я не мог бы сделать выбор хуже. Вождь не мог выговорить это имя. «Томмо», «Томма», «Томми» – все, что угодно, кроме обычного «Том». Так как он настаивал на том, чтобы добавить дополнительный слог, я согласился на «Томмо» и под этим именем прожил все время пребывания на острове. То же пришлось пережить Тоби, чье имя дикарям было легче произносить.

Обмен именами равен утверждению доброй воли и дружбы между этими простыми людьми; зная об этом, мы были рады, что так произошло.

Туземцы стали представляться нам, называя свои имена, и, узнав наши, выходили из хижины веселые. Во время этой церемонии имели место неожиданные вспышки веселья среди островитян, которые натолкнули меня на мысль, что некоторые из них, желая повеселить компанию за наш счет, давали себе абсурдные, смешные имена, но мы, конечно, не могли оценить этого невинного юмора.

Все это заняло около часа; когда толпа рассеялась, я обратился к Мехеви и дал ему понять, что мы нуждаемся в пище и сне. Главный вождь сказал несколько слов кому-то из толпы; туземец исчез и вернулся через несколько минут с тыквенным сосудом и двумя или тремя очищенными молодыми кокосовыми орехами. Мы с Тоби немедленно поднесли эти «бокалы» к губам и осушили их в одно мгновение. Затем перед нами поставили какую-то еду в тыквенном сосуде, и, даже такой голодный, я остановился, задумавшись над тем, как мне переправить еду в рот.

Блюдо это – пои-пои – основное для островитян, изготавливается оно из плодов хлебного дерева. Оно немного напоминает клей, имеет желтый цвет и терпковатый вкус.

Мгновение я с тоской смотрел на сосуд, затем, не в силах более разводить церемонии, погрузил руку в рыхлую массу и, к шумной радости туземцев, вытащил ее, с этим пои-пои, прилипшим длинными нитями к пальцам. Масса была такая густая, что я потянул за собой всю тыкву и приподнял ее с циновки, на которой она стояла. Эта неловкость вызвала у дикарей безудержный хохот, тем более Тоби повторил ее вслед за мной.

Когда веселье улеглось, Мехеви, давая нам знак смотреть внимательно, обмакнул палец правой руки в еду и, быстро им повертев, вытащил обмазанным пои-пои. Другим своеобразным приемом он предотвратил падение пои-пои на землю, поднес ко рту и извлек совершенно чистым.

Этот спектакль был, очевидно, предназначен для нашего наставления; я повторил попытку, но она тоже не увенчалась успехом.

Голодного, однако, мало интересуют приличия, и мы с Тоби приняли участие в трапезе – неуклюже, вымазав себе лица и руки, почти до запястья. Пои-пои ни в коем случае не неприятен для европейца, хотя так может показаться на первый взгляд. По прошествии нескольких дней я привык к его особому вкусу и затем даже полюбил его.

Принесли и другие блюда, некоторые из них были очень вкусны. Мы завершили пиршество двумя молодыми кокосами, после чего насладились успокаивающими затяжками табака из причудливо вырезанной трубки, которую пустили по кругу.

Во время трапезы местные жители смотрели на нас с большим любопытством, наблюдая за малейшими нашими движениями. Особенно они удивились, когда мы стали снимать одежду, промокшую под дождем. Они разглядывали наши белые тела и, казалось, совершенно не в состоянии были объяснить, почему наши тела белы, а лица имеют смуглый оттенок (мы провели шесть месяцев до палящим солнцем экватора). Они щупали нашу кожу, а некоторые даже нюхали ее.

Их поведение едва не внушило мне мысль, что они никогда прежде не видели белого человека; однако через несколько мгновений я убедился, что так быть не могло.

Страшные истории об этой части острова привели к тому, что корабли никогда не входили в эту бухту, а тайпи не покидали свою долину, так как враждовали с соседними племенами. Однако некоторые бесстрашные капитаны рисковали все же входить в бухту, с вооруженным экипажем и в сопровождении переводчиков. Туземцы, жившие рядом с морем, замечали чужаков задолго до того, как те входили в их воды, и громко объявляли об их прибытии. Переводчик сходил на берег с товарами, предназначенными для обмена, а лодки находились на линии прибоя, и каждый человек был готов при первом знаке налечь на весла и уйти в открытое море. Как только договоренность достигалась и обмен совершался, посетители спешно удалялись от острова, который они справедливо считали опасным.

Неудивительно, что жители долины проявляли по отношению к нам такое любопытство. Я не сомневаюсь, что мы были первыми белыми мужчинами, которые когда-либо проникли таким образом на их территории, или, по крайней мере, первыми, кто когда-либо приходил в долину с гор. Что привело нас туда – должно было быть для них полнейшей загадкой, но мы не знали их языка и не могли ничего объяснить. Все, что мы могли им рассказать: мы прибыли из Нукухивы, местности, с которой они воевали. Это сообщение вызвало у них шквал эмоций.

– Нукухива мотарки? – спрашивали они.

Конечно же, мы отвечали отрицательно.

Они забросали нас тысячей вопросов, из которых мы могли понять только, что речь идет о последних передвижениях французов, к которым они испытывали, казалось, самую лютую ненависть. Они так хотели узнать об этом, что продолжали задавать вопросы даже после того, как мы показали, что совершенно не в состоянии ответить на них. Все было напрасно; в конце концов они смотрели на нас в отчаянии, как будто мы хранили бесценные для них сведения, но как узнать о них, туземцы не представляли.

Через некоторое время островитяне разошлись, и мы остались с постоянными жителями хижины. По нашим предположениям, было около полуночи. Туземцы дали нам свежие циновки, накрыли несколькими складками таппы и, потушив огонь, улеглись рядом с нами и после недолгого бессвязного разговора вскоре крепко заснули.

Глава 11

Измотанный Тоби крепко спал рядом со мной, а мне мешала заснуть боль в ноге, и я перебирал в уме страшные последствия нашего положения. Тайпи или гаппары? Я вздрогнул, осознав, что сомнений нет. Что приготовила нам судьба? Конечно, нам не причинили зла, нас гостеприимно встретили. Но можно ли положиться на изменчивые настроения островитян?

Только под утро я смог задремать. Сон мой был тревожным. Проснувшись, я увидел лица склонившихся надо мной туземцев. Был уже день: в доме было много молодых женщин и девушек, украсившихся цветами. Женщины разглядывали нас, не скрывая восторга и любопытства.

Чуть позже в дом вошел восхитительный воин. Яркие длинные перья тропических птиц были расположены полукругом на голове, а их концы закреплены полумесяцем из золотых бусин. Шею украшали несколько огромных ожерелий из клыков вепря, самые длинные из них лежали на широкой груди воина. В уши он вставил два зуба кашалота. Его чресла опоясывали тяжелые куски темно-красной таппы со сплетенными кистями, а кольца и браслеты из человеческих волос дополняли картину. В руке он держал длинное полукопье-полувесло. На поясе висела богато украшенная трубка с красным тростниковым чубуком. Все тело украшала искусная татуировка. Две широкие полосы перекрещивали глаза и спускались чуть ниже ушей, где соединялись полосой, тянущейся вдоль губ и составляющей основание треугольника.