Тайпи. Ому (сборник) - Мелвилл Герман. Страница 43

Туземцы в ужасе бежали, полагая, что встретили привидение, и бросив дрожавшего консула. Матушка Тот захромала прочь, а собутыльники кое-как побрели домой.

…На следующий день после встречи с Уилсоном мы узнали, что капитан Гай отправился на судно и будет набирать новую команду. Матросам обещали хорошее жалованье.

На берегу было немало безработных матросов. Большая часть их была членами шайки шотландца Мака. По законам товарищества, никому не позволялось наняться на судно без согласия остальных. Шайка держала в руках весь порт, и всем безработным матросам приходилось присоединяться к ней. Ребята Мака прекрасно знали о нас, даже несколько раз навещали. И, конечно, они очень не любили капитана Гая. Поэтому они все пришли к нам и спросили, как мы отнесемся к тому, если кто-то из них наймется на «Джулию».

Мы ответили, что возражений не имеем, более того, стали превозносить судно до небес, называя его лучшим на свете, Джермина – хорошим парнем, а капитана – тихим и недокучливым человеком. В результате новая команда была набрана… Корабль починили. Но вот Бембо власти не разрешили высадить на берег, и он в трюме, в кандалах, отправился в дальнейшее плавание. Что с ним случилось, мы никогда не узнали. А Каболка, тяжело заболев за несколько дней до того, остался на берегу в матросском госпитале и в скором времени умер. Некоторые из нас присутствовали, когда его зарывали в песок, и я поставил простой столб на этом месте.

Купор же и остальные моряки, остававшиеся на судне, вошли в состав новой команды.

…Было прекрасное воскресное утро, когда капитан Боб сообщил нам поразительную новость:

– Мои мальчик… Ваза зудно зпезить… зтавить паруса…

Итак, «Джулия» снялась с якоря.

Берег был совсем близко. Мы побежали к морю и увидели в кабельтове наше судно, медленно проходившее мимо. На палубе царили оживление и суматоха; матросы крепили якорь, а Джермин с непокрытой головой отдавал на бушприте приказы. Рядом со штурвальным стоял капитан Гай, спокойно покуривая сигару. Судно приблизилось к рифу, проскользнуло сквозь проход и ушло в море.

Больше никогда я ничего не слышал о «Джулии».

Глава 26

Мы горячо желали узнать, как поступят с нами. Капитан Боб ничего не мог сказать, но теперь мы были полностью предоставлены самим себе.

На следующий день после отплытия «Джулии» он пришел грустный и сообщил, что Уилсон отказался присылать нам что-либо вместо бадьи с сухарями, которая больше не будет доставляться. Мы решили, что можем спокойно разойтись. Но так легко врагу от нас было не избавиться, мы решили пока оставаться на месте и при случае досадить ему.

У нас не было никаких средств к существованию, и мы не могли рассчитывать на лучшее жилье, чем у капитана Боба. К тому же мы искренне полюбили его и не представляли себе, как сможем расстаться с ним. Мы решили теперь сами добывать себе все необходимое.

На прощание Джермин оставил нам подарок – наши сундуки со всем их содержимым. Их передали на хранение одному вождю. Консул приказал, чтобы сундуки нам не отдавали, но мы могли приходить и брать что-нибудь из одежды.

Мы отправились к вождю. Капитан Боб пошел с нами и потребовал, чтобы нам выдали наше имущество. Это было сделано, и мы со вкусом расставили сундуки в нашей тюрьме. Помещение оказалось, в глазах Боба и туземцев, верхом изысканности, и здесь даже проходили заседания туземного суда. Судья Махини и его коллеги сидели на одном из сундуков, а обвиняемые и зрители лежали на земле, кто внутри здания, кто снаружи.

Чего только не было в сундуках: принадлежности для шитья, отрезы ситца, обрывки веревки, складные ножи… Но из одежды не осталось ничего, кроме старых курток, остатков фланелевых рубашек, отдельных штанин и рваных чулок. Все это было, впрочем, довольно ценно, так как бедные таитяне падки на любые европейские вещи.

Сундуки считались большой ценностью, особенно если замок не был сломан, щелкал и владелец мог ходить с ключом. Царапины и вмятины считались крупными изъянами. Одного старика, очарованного большим сундуком красного дерева, принадлежавшим доктору, как-то застали за тем, что он прикладывал целебную мазь к царапине на крышке.

Сундуки считаются лучшим украшением таитянского дома, женщины, получившие его, приходят в неописуемый восторг.

…Новость о том, что мы разбогатели, принесла нам множество «тайо», или друзей, желавших заключить с нами союз и исполнять наши малейшие желания.

Полинезийцы вступают в тесную дружбу при первом же знакомстве. Когда их посетили первые европейцы, туземцы так восхищались ими, так хорошо относились к ним, что тут же предлагали дружбу. Именно поэтому даже вожди приезжали на корабли с берега – чтобы подружиться. Их подданные так же приветствовали матросов. Этот обычай сохранился на некоторых островах и до нашего времени.

У каждого из нас сразу появился друг туземец. Я подружился с красивым юношей по имени Поки. Каждое утро на рассвете появлялась его пирога, нагруженная разнообразными плодами.

Разгрузив, он привязывал ее к бушприту, где она покачивалась весь день, готовая к тому, что хозяин в любой момент отправится на берег с каким-нибудь поручением.

Как-то я обмолвился, что я любитель раковин и разных редкостей. Поки отправился на пироге вглубь бухты и сутки не возвращался. Затем показалась его пирога, медленно скользившая вдоль берега. Чтобы не намочить груз, он построил ближе к носу пироги что-то наподобие помоста с перилами из прутьев. На помосте лежали желтые бананы, раковины каури, кокосовые орехи и красные кораллы, несколько кусков дерева с резьбой, маленький идол, свертки таппы…

На острове Поки везде сопровождал меня. Он останавливал всех встречных туземцев и торжественно представлял их мне – «тайо кархоури», или своему лучшему белому другу.

Он даже показал мне молодую девушку, дочь вождя, слава о красоте которой распространилась и на соседние острова. В числе ее поклонников был и Тубои, наследник Таматоя, короля одного из островов. Девушка была и вправду очень хороша. Глаза ее были лучисты, а гибкая тонкая рука, выглядывавшая из-под одеяния, казалась самим воплощением красоты.

Поки ни разу не попросил о вознаграждении, но иногда выражение его лица выдавало плекаемые им надежды…

Глава 27

На дружбу со мной претендовал некий Кулу, довольно красивый юноша, в своем роде франт. Я согласился на дружбу с ним и тем избежал приставаний остальных туземцев – они не ревнивы в любви, однако совершенно не терпят соперников в дружбе.

Перечисляя свои достоинства как друга, Кулу сообщил мне, что он приобщен к христианству. Он без конца повторял, что безгранично любит меня («нуи, нуи, нуи», – говорил он). Слово «нуи» означает «большое количество», и его повторение равносильно приписыванию нолей справа от цифры – чем их больше, тем больше число. Вот как относился ко мне Кулу. Однако его слова на поверку оказались ничего не значащими, он откликался только на звон монет.

За несколько дней у нас всех туземцы выманили последнее имущество, и наши «тайо» – друзья – заметно охладели к нам. Мы не могли больше рассчитывать на ежедневную доставку продуктов, обещанную ими. А Кулу как-то утром сообщил мне, что его чувства изменились: он полюбил с первого взгляда матроса, который недавно высадился на острове с набитым кошельком. Больше мы не общались. И я бы не слишком печалился, если бы не встречал его каждый день на Ракитовой дороге, разгуливающим в моих подарках, например в полосатой фуфайке, которую я отдал ему. Кулу неторопливо проходил мимо, с улыбкой смотрел мне в глаза, и мы обменивались холодным приветствием. Через неделю он уже меня не замечал и проходил, даже не кивая…

Прежде чем сундуки опустели, мы устроили в реке большую стирку нашей лучшей одежды. Мы хотели в опрятном виде посетить европейскую церковь в деревне. Каждое воскресное утро там бывало богослужение, которое совершал кто-нибудь из миссионеров.