Кто живет за стеной? - Каретникова Екатерина. Страница 23

– А потом?

– Я же говорила, – напомнила Настя. – От станции пять километров на автобусе. Только я не знаю, ходит он зимой или нет.

– Если не ходит, пойдём на лыжах, – успокоил Никита. – Зря мы их брали, что ли?

– А успеем? – усомнилась я.

– Должны, – кивнул Никита. – Электричка приходит в Оселье в начале одиннадцатого, так? Значит, до того, как станет по-настоящему светло, останется час. Вряд ли Андрей пойдёт фотографировать в темноте. Вот за этот час нам и надо добраться до вашей дачи. Не заблудимся?

Настя покачала головой.

– Там всё просто. Сначала вдоль шоссе, а на первом перекрёстке направо. И фонари должны гореть. У нас же не совсем дачный посёлок. Там и зимой люди живут. Правда, мало совсем.

– Фонари – это хорошо, – улыбнулся Никита.

– А как думаете, – спросила Настя, – почему Андрей уехал вчера, а Лене написал, что фотки сделает сегодня?

– Так за один день не успеть, – объяснил Никита. – Электрички по зимнему расписанию там останавливаются два раза всего. Одна выезжает из Питера в восемь утра, вторая– в пять вечера. Мы же узнавали. На утреннюю Андрей вчера не успел. Он так рано, может, и не решил ещё, что поедет.

– Он так рано не просыпался, – уточнила Настя.

– Ну вот, – согласился Никита. – Значит, уехал на пятичасовой. А в это время уже темнеет. То есть, по всему, он должен фотки делать сегодня днём.

Мы посмотрели друг на друга и подумали об одном.

О том, что вчера рассказала Настя, когда мы с Никитой пришли к ней. Сначала она объяснила, что Игла – это узкая, уходящая метров на триста за линию берега, каменная дорога. То ли недостроенная старая дамба, то ли прибрежный волнорез. Летом с неё ловят рыбу или просто бродят по плоским нагретым камням, заглядывая в глубокие трещины и гадая, кто и зачем сложил эти камни в неизвестные времена. А зимой… Про зиму Настя не знала, потому что сама бывала в Оселье только летом. Но зато она знала, что есть лишь одно место, из которого можно сфотографировать Иглу с высоты. Старая деревянная вышка на лысой вершине лесного холма в километре от Оселья.

Электричка пришла строго по расписанию. Мы вывалились на пустой перрон и гуськом потянулись к автобусной остановке. На скамейке сидел мужик в полушубке и жадно затягивался вонючей папиросой.

– Здрасьте, – пробормотала Настя.

– Здорово! – хмуро ответил мужик и поёжился. – На автобус?

– Ага, – кивнула она.

– Сломался автобус. Раньше послезавтра не починят, – сказал мужик и длинно сплюнул на снег.

– А чего же вы ждёте? – удивилась Настя.

– Я? – хмыкнул хозяин полушубка. – Вон, видишь, магазин? Через сорок минут откроется. Вот и жду.

– Понятно, – кивнула Настя. – Спасибо, что сказали про автобус.

– Спасибо не булькает, – нервно хохотнул мужик и отвернулся, потеряв к нам всякий интерес.

Никита помог нам нацепить лыжи и напомнил:

– Два шага – вдох, три шага – выдох. Поняли?

Мы с Настей кивнули, как китайские болванчики.

– Тогда вперёд!

И заскользил вдоль обочины первым, прокладывая лыжню. Настя бодро побежала за ним, а я отстала сразу. Во-первых, лыжи почему-то так и норовили развернуться носами внутрь. Во-вторых, палки то впивались в снег слишком глубоко, то едва чиркали по нему.

Через десять минут мне показалось, что я не еду на лыжах, а тащу их на себе, словно гири, привязанные к ногам. Мне захотелось бросить их прямо здесь и просто побежать по снегу. Настина спина мелькала далеко впереди. Если бы не фонари, я бы, наверное, давно потеряла её из виду.

Минут через пять резко закололо в боку и стало трудно дышать. Я вспомнила, что Никита что-то говорил про вдох и выдох, но тогда я посчитала это полной ерундой, а теперь его советы напрочь вылетели из головы.

Ещё через минуту я поняла, что или остановлюсь, или умру. И остановилась, глотая ртом влажный холодный воздух.

Я подумала, что сейчас ребята уедут совсем далеко, а я останусь одна у шоссе, в зимнем пустом посёлке. Наверное, мне надо было испугаться, но сил не осталось даже на это. Я несколько раз глубоко вдохнула и подняла голову. Никита и Настя стояли у поворота и яростно махали мне руками.

Сцепив зубы, я поехала к ним.

– Что случилось? – закричал Никита.

– Не могу, – закричала в ответ я. – Выезжайте, а я догоню. Потом. Когда получится.

Никита покачал головой.

Я подъехала к ним вплотную и остановилась.

– Ты что, на лыжах никогда не ходила? – спросил Никита.

– Ходила, – тяжело выдохнула я. – На физкультуре.

– Она всегда последняя, когда кросс, – вмешалась Настя.

– А почему сразу не сказала? – напирал Никита.

– Я думала, что смогу.

– Ладно, – вздохнул Никита. – Настя, пойдёшь первой. Ты – за ней.

– А ты?

– А я – за тобой, чтобы не потерялась.

– Но я не могу! – взвыла я.

– А ты потихоньку, – успокоил Никита. – Топ-топ, вжик-вжик.

– Так мы не успеем! Уже почти рассвело!

Никита странно посмотрел на меня и пожал плечами.

– Значит, не успеем. Но я тебя одну тут не брошу.

Когда мы подъехали к Настиной даче, света в окнах не было, а от ворот уходила свежая лыжня.

– Опоздали, – прошептала Настя.

Я вытерла мокрый лоб и разревелась.

– Это всё из-за меня! – повторяла я, захлебываясь в слезах и словах. – Если бы не наврала про Польку, Андрей бы не поссорился с Таней. Если бы сейчас ехала, как человек, он бы не успел уйти!

– Лен, не надо! – попросила Настя жалобно.

Никита сощурился и зачем-то посмотрел на часы.

– Мы ещё можем попробовать его догнать, – заявил он, дождавшись, когда я замолчу. – Рассвело десять минут назад. Поехали? Два шага – вдох, три шага – выдох.

Странное дело, но слёзы будто придали мне сил. Я катилась за Настей, старательно считая шаги и следя за дыханием, как посоветовал Никита. Через некоторое время я поняла, что воздух свободно проходит в лёгкие, а не застревает колом где-то в горле, как раньше. Неужели всё так просто? Едешь, считаешь и дышишь легко и размеренно?

Улица закончилась, и почти сразу мы попали в редкий лес. Здесь снег был гораздо глубже и идти стало труднее.

– Ничего, – утешила Настя. – Уже близко.

Она первой скользила по широкой лесной дороге. С обеих сторон из неровных сугробов высовывались тонкие стволы деревьев и голые макушки камней. А потом деревья исчезли, и мы увидели пологий склон высокого холма.

– Здесь? – спросил Никита.

Настя кивнула.

– Отсюда не видно. С той стороны обрыв. А на краю вышка.

– Дальше я пойду один, – заявил Никита. – Стойте здесь.

– Почему? – в один голос возмутились мы.

– Одному быстрее, – объяснил Никита и ловко начал подниматься по склону.

А я подумала, что до сегодняшнего дня была слепой и глухой, если не видела, какой человек находится рядом.

– Так и будем ждать? – спросила я, когда он скрылся за вершиной холма. – Или полезем?

– Полезем, – тряхнула помпоном на шапке Настя. – Видела, как Никита это делал? Лесенкой! Сумеешь?

– Сумею, – уверенно ответила я.

И мы полезли наверх.

Один раз я упала, два – съехала до самого низа, но всё-таки мы забрались на холм.

Первое, что меня поразило, был ветер. В лесу царило полное безветрие, а здесь дуло так сильно, что сразу же обожгло щёки и заслезились глаза. Но это оказалось пустяком по сравнению с тем, что мы увидели через минуту.

Впереди, за обрывистым склоном холма, простиралось огромное, где молочно-белое, где синеватое, где серебристо-туманное бескрайнее пространство замёрзшей Ладоги. У занесённого снегом берега тёмной полосой сквозь мглу проступала каменная дорога в озеро, с высоты и в самом деле похожая на тонкую острую иглу. А на деревянной вышке, пытавшейся пронзить низкое зимнее небо, стояла крохотная человеческая фигурка и рассыпала искры.

На мгновенье я онемела, а потом поняла, что это вовсе не искры, а сменяющие одна другую вспышки фотоаппарата.