Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 31

Машина встала, Тришка выкатился из багажника и понесся к капоту, откуда должен был выскочить Олд Расти.

— Трифон Орентьевич! Не погуби! — раздалось вслед.

— Ничего с тобой не сделается! — бросил через плечо Тришка. И добавил глумливо: — Вопишь, как баба, а еще жениться собрался! Тоже мне жених!

— Хай! — крикнул, выпрыгивая на асфальт, гремлин.

— Хай! — весело отвечал Тришка. — Фоллоу ми! Форвардс!

Проблукав сколько положено, потыкав бумажку с адресом в нос пяти домовым, двум чердачным, четверым подвальным и незнамо скольки автомобильным, Тришка довел-таки гремлина до своего дома. Тут и призадумался.

Показывать Олд Расти старикам было опасно. Его иностранный вид и неумение говорить внятно могли сослужить дурную службу — старики поперли бы находку прочь со двора. Поэтому Тришка вразумил гремлина посидеть до темноты в дыре кирпичной стенки, что огораживала мусорные контейнеры. Сам же пошел докладывать о возвращении.

Прямо у контейнеров он же и снарядился — открыл железный патрончик, запустил туда маленького, но очень шустрого таракана, все это увязал в тряпицу, закинул узелок за спину, приобретя вид странника, несущего ценную добычу.

Он осознавал, что умение врать — не лучшее из всех возможных приобретений, но иного выхода не было — не возвращаться же гремлину обратно в деревню, где запас жалости Анисьи Гордеевны был исчерпан навсегда, и не помирать же ему голодной смертью.

Дедушка Мартын Фомич молча кинулся обнимать и целовать внука.

— Ну, как? — наконец дражащим голоском спросил он.

— Ну, принес. Вот он. Гляди, не открывай. Мне старые домовые с наговором дали — пока не заглядываешь, Молчок там сидит, заглянешь — а его уже и нет.

— Ищь ты! — восхитился дед. — А каков он из себя?

— Мне не показали.

Видя дедово огорчение, Тришка добавил:

— Но я уж исхитрился, краем глаза глянул.

— Ну и как?

— Да показалось, вроде таракана.

Все-таки хоть какую-то правду он в это дело вплел…

Дел усадил внука обедать, сам поспешил с радостной новостью к соседям. И в квартиру потянулись гости. Всем Тришка давал послушать, как шебуршит в патрончике мнимый Молчок. А потом объявил, что велено ему-де подсаживать Молчка в полном одиночестве, чтобы никто наговора не подслушал, А то Молчок не сработает.

Ни у кого, впрочем, и не было особого желания лазить в «Марокко».

Дождавшись рассвета, когда последний пьяный гость убрался и обслуга тоже разбрелась, Тришка и Олд Расти пошли на дело.

— Фоллоу ми, — велел Тришка. — Кип сайленс!

— Йез, сэр! — отвечал Молчок.

Они через вентиляционную трубу выбрались в туалет ночного клуба, оттуда проникли в коридор, из коридора — в опустевший зал, причем Тришка всю дорогу повторял как заклинание «фоллоу ми», а гремлин шепотом соглашался.

— Хиэ ю а! — Тришка показал на большую алюминиевую пирамиду, главный источник воплей и грохота. — Гуд машина! Вот — как и было обещано!

И добавил по русски:

— Будет тебе чего портить! Надолго станет!

— Оу! Й-е-е-е-ез-з-з-з!!! — вскрикнул Олд Расти, кинулся к пирамиде, нашел какую-то незримую для Тришкиного взгляда щель и — фьюить! — только его и видели.

Тришка усмехнулся да и пошел прочь.

Тем и кончился кратковременный триумф ночного клуба «Марокко». Никакие специалисты не могли управиться со взбунтовавшейся техникой. Хитрый гремлин приноровился прятаться по закоулкам. Онемевшую аппаратуру увозили, новую привозили — тут он и внедрялся.

Тришка бегал к нему в гости, кормил, совершенствовал свой английский. Кроме того, он уговорился с домовой бабушкой Неонилой Терентьевной, и она раззвонила по окрестным дворам, что есть-де знающий домовой Трифон Орентьевич, коли где от техники шумно, может Молчка подсадить. Поэтому, когда клуб закрыли, гремлина ожидало другое рабочее место. Безместным не остался!

А к Тришке повадились свахи. И спасу от них нет! Женись да женись! Оно и понятно — всякому хочется заполучить зятя, который умеет Молчка подсаживать. Зять при бизнесе — это основательно.

Через свах Тришка осторожно пытался выяснить судьбу вруна Никишки. Узнал странные вещи: призрак-де в городе завелся. По ночам-де является на улицах, гоня перед собой ежа, и у всех спрашивает, как бы к лесу выйти. Коли молча пробежишь мимо — то и спасся. А коли вздумаешь отвечать — еж разинет пышущую жаром пасть, и тебя более не станет.

Так-то…

Рига 2003

Предок

Отродясь не задумывались домовые, от кого они ведут свой род. Спокон веку живут при людях, порядок блюдут, понемногу плодятся и размножаются, а для долгих размышлений у них просто времени не остается.

Но иногда задуматься все же приходится — и не от хорошей жизни!

Вдовую деревенскую домовиху Таисью Федотовну всем миром решили пристроить в хорошую семью. И семью долго искать не пришлось — это была та самая, которую бросил и бежал в неизвестном направлении домовой дедушка Тимофей Игнатьевич. Хозяйство у него было крепкое, налаженное, и бабе, да еще обремененной маленьким, на первых порах управиться было бы несложно. А хозяевам ведь все равно, кто за порядком следит, домовой или домовиха.

Таисья Федотовна вселилась в трехкомнатную квартиру.

На первых порах у нее дневали и ночевали кумушки, Матрена Даниловна и Степанида Прокопьевна, все облазили, все тайнички беглого Тимофея Игнатьича сыскали. А их, тайников, было столько, что домовихи просто диву дались. Туалетная дырка — раз, в самом низу, у пола, откуда тянуло холодом. Там домовой держал веревочки, гвоздики, полиэтилен. Склад за кухонным гарнитуром — два. На складе были мешочки и фунтики с крупами — гречкой, перловкой, пшенкой, манкой, а также отдельно — сухарики из хлебных корок. Еще за газовой плитой — но оттуда пришлось выскочить, зажимая носы. Неизвестно для чего Тимофей Игнатьич приберегал в маленьких баночках зловредный крысиный яд. Казалось бы, его, яд, не хранить, как сокровище, а в крысиную дырку заложить надобно! Была такая дырка в квартире, ее заделывай не заделывай — все равно зубастые твари прогрызут. Так нет же! Именно в крысиной дырке Тимофей Игнатьевич тоже завел тайник — там у него моток проволоки обнаружился. И в прихожей, за полкой с обувью, он какие-то мелкие железки держал, а какие — бабам не понять. И в гостиной, под диваном, а точнее сказать — внутри дивана, хранил неизвестно где добытый сухой собачий корм — на черный день, не иначе!

Матрена Даниловна только ругалась — всю душу вложил беглец в устройство тайников, а она, душа, и для чего иного пригодилась бы. Степанида же Прокопьевна только вздыхала — она имела трех дочек на выданье, и из-за старшенькой-то, девицы Маремьяны, и подался в бега нашкодивший Тимофей Игнатьевич. Не пожелал приводить Маремьянку законной женой в хозяйство с восемнадцатью, кабы не более, тайниками!

Хозяева же, не зная, что обихаживать их будет совсем неумелая деревенская домовиха, взяли да и увеличили семейство. Они имели в далеком городе дочку и внуков — так вот, старшего внука к ним и прислали на лето — а, может, и не только на лето.

Внук Димка, двенадцатилетний парень ростом чуть пониже взрослого мужика, приехал с клеткой, клетку поставил на стол в отведенной ему комнате, и вскоре по дому пронеслась весть: в Таисьином хозяйстве завелось диво!

— Что это там у нее? — спросил домовой дедушка Лукьян Пафнутьевич супругу Матрену Даниловну, когда она, запустив собственное хозяйство, вся взмокшая вернулась из Таисьиного. — Сказывали, вроде белки?

— И вовсе на белку непохоже, — отвечала домовиха. — А ростом тебя чуть пониже, мохнатое, косматое, нечесанное, пегое, без хвоста, с лапами, с мордой, глазки круглые, черные…

— Постой, не трещи! Как это — пегое?

— Рыжее с черным, по рыжему — черные пятна вкривь и вкось, — объяснила Матрена Даниловна. — И прожорливое — страсть! Намается с ним Таисья Федотовна! И жадное, все в рот прибирает, а что не в рот — то прячет.