Сны Анастасии - Яхонтова Галина. Страница 34

— Мы живем с тобой вместе уже месяц. Ты не боишься раствориться в моей ауре?

— Мы живем с тобой, как на вулкане, Настя. Здесь все временно: я, ты, эта комната, где каждые два года появляются новые люди. И все они живут, думают, пишут, а потом исчезают, уходят, возвращаются в прошлую жизнь.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— На что я не ответил?

— Ты не боишься привязаться ко мне?

— Мы оба свободны, Настя. Мы оба — как она. — Ростислав поднял Геру на ладони вытянутой руки, и кошечка, почувствовав себя неуютно, ощутимо царапнула эту руку.

— Ой! Сатанинское создание…

— Дай ее мне. Вот так, моя хорошая, на, попей молочка… Я устала от свободы, Слава. Я устала сама отвечать за свои поступки. Я устала гулять сама по себе.

— Это потому, что ты не знаешь, как мучительно бывает вдвоем, когда, кажется, невозможно расстаться. И тогда время останавливается, а часы выстукивают: „Так будет всегда!“

— Все так живут. Все — значит, это верный путь.

— Какая ты еще маленькая, Настя. Я же люблю тебя. Что тебе еще нужно? Быт? Тебе мало быта здесь, в этой комнате?

— Я хочу заново отстроить свой дом и жить в нем. Разве это плохо?

— Знаешь, малышка, когда-то очень давно жил один философ, который бродил по свету и думал. Так вот он сказал, по-моему, замечательную фразу: „Мир ловил меня, но не поймал“. А ты жаждешь быть пойманной этим миром.

— Я хочу быть с тобой.

— Ты и так со мной. Ты всегда была со мной, потому что я всегда тебя помнил.

— Даже в день своей свадьбы? — Настя уже готова была расплакаться.

— Ты смешиваешь два понятия: „быт“ и „бытие“. Ты — это бытие. Мое бытие, которое определяет сознание. — К Ростиславу вернулось хорошее настроение. — Кстати, ты не забыла, что скоро твой день рождения? Тут в журнале какие-то гороскопы. Прочесть твой?

— Да, пожалуйста. — Она устала вести этот беспредметный квазифилософский спор.

— Итак, Стрелец. Жизнерадостна, пристрастна, постоянно требует смены впечатлений. Любит сенсации. Уравновешенна, непринужденна в общении. Чувственное наслаждение от вкуса, запаха, звука, изображения приносит ей радость. Больше всего на свете любит собственное тело. Сексуальные возможности практически неограничены — как количественно, так и качественно. Разрывает брачные узы с мужчиной слабого или среднего темперамента, потому что в противном случае ее ждут бесконечные неврозы или постоянные внебрачные приключения. При успешном выборе партнера сохраняет ему верность. Секс в ее исполнении — мистерия, спектакль… Ну, и что скажешь?

— Что-то есть…

— Я скажу тебе больше: здесь все правда. Особенно, что касается мистерии и спектакля. Иди ко мне. Иди же…

За окном Останкинская телебашня, усыпанная красными огоньками, казалась похожей на новогоднюю елку. Скоро Новый год. Меньше чем через месяц. А завтра, тринадцатого декабря, у Анастасии Филипповны, день рождения.

Чем же был знаменателен этот год? Она написала детектив, который забраковал издатель. Потом погрузилась в будни эротики и даже сочинила две „сказки“, которые сгорели вместе с таинственно вспыхнувшей квартирой. По поводу этого сначала собирались вроде бы открыть уголовное дело. Но за недостатком улик разрабатывать версию прекратили, констатировав „возможное самовозгорание“.

Что еще случилось в этом году? Она встретила и бросила Валентина, открыла, что за женоненавистнической маской Гурия Удальцова скрывается мирный и добрый человек.

А еще она снова встретила свою любовь и поняла, что она была единственной.

Е-дин-ствен-ной!

Настя попросила всех приглашенных не дарить ей подарков, а принести что-нибудь выпить и закусить. И ребята приняли ее предложение на „ура“. Узбек Улугбек взялся готовить плов в привезенном с собой в Москву пудовом казане. Все узбеки возят с собой подобные ритуальные сосуды, потому что без плова жить не могут. А армяне возят большие-пребольшие кастрюли. И сегодня Грачек в одной из таких посудин собирался сварить настоящий армянский хаш. Остальные обитатели этажа, судя по отсутствию ажиотажа на кухне, собрались поздравить Настю в более интернациональных традициях. Например, бутылкой коньяка и десятком соленых огурцов.

Сидя за теннисным столом, застеленным бумажными скатертями, Настя впервые поняла, что житие в общежитии в чем-то похоже на совместное участие в боевых действиях. Между „сожителями“ возникает общность почти как между сражающимися бок о бок солдатами. И этому способствует все: изолированность от остального мира, оторванность от семей, огромная концентрация наделенных склонностью к творчеству людей на очень небольшой площади. Здесь люди как бы немножко сходят с ума, впадая в перманентную борьбу с миром, которому они вовсе не нужны, но который яростно пытается поймать их…

Настя поднялась в комнату, оставив веселиться и большую компанию, и Ростислава. Как только ее усталое тело распласталось на постели, малышка Гера, бросив удобную лежанку в кресле, прыгнула на одеяло и свернулась калачиком. Настя взяла ее под одеяло и прижала к себе. Теплое живое существо устроилось у нее на груди и даже ткнулось мокрым холодным носиком в сосок. От этого прикосновения она вздрогнула, как от неожиданного удара, волна пробежала внутри тела — от макушки до пяток.

И Анастасия поняла, что хочет ребенка, маленького и родного, своего. Она слегка испугалась, потому что никогда раньше столь земные мысли не отягощали ее Бог знает чем забитую головку. С этой безумной мыслью она и уснула.

Проворная Гера выбралась из-под одеяла и снова устроилась в кресле.

В комнате у аспирантки Марины тихо играла музыка. У нее всегда играет музыка.

— А знаешь, Настя, ты оказалась права.

— Ты о чем?

— О том, что издатели все же возьмут мой перевод Харольда Робинса. Я даже получила аванс и сейчас буду тебя угощать. Ты ведь не слишком торопишься?

— Нет. Коробов творит, а я ушла, чтобы ему не мешать.

— Я польщена, что лучшее место „не мешать Коробову“ ты нашла в моей комнате. — Марина засмеялась.

— А где твоя… мегера?

— К счастью, она сняла квартиру.

— Квартиру? Одна?

— Да нет, с абхазцем.

Кавказцы, в том числе и абхазцы, поступали в Литинститут почему-то огромными толпами, и все пять лет этими самыми толпами и передвигались с курса на курс. Чем они занимались, эти „гости Москвы“, точно не знал никто. Но очень ошибался тот, кто думал, будто они здесь писали стихи. Раньше, говорят, они промышляли в основном куплей-продажей. А на данном историческом этапе, очевидно, обсуждали планы военных действий…

— Она что же, вышла за него замуж? — поинтересовалась Настя.

— Да нет. Ее вполне устраивает, что он платит за квартиру, — объяснила Марина и с гордостью добавила: — А знаешь, ведь она с ним ушла, чтобы меня не видеть! Я ее выжила!

— И кто же теперь живет в соседней комнате?

— А никто. Она ее держит в резерве.

Насте стало весело.

— Я у тебя тут посижу? Да? — извиняющимся тоном спросила она.

— Конечно! А я пока поставлю тушиться мясо. Купила классный кусок говядины. Осталось только его нашпиговать разными разностями и полить столовым вином.

Она вышла из комнаты, неся перед собой в небольшом тазике мясо, специи, бутылку винного уксуса, нож, большую вилку… На общую кухню, как и в общую баню, каждый приносит все необходимое с собой.

На столе лежала какая-то книга, которую хозяйка комнаты, очевидно, теперь прорабатывает.

„Зигфрид Шнабль, „Мужчина и женщина“, — прочитала Настя. — Ого, да наша вечная девушка втихаря интересуется сексологией!“

Закладка была заложена там, где начиналась глава „Аноргазмия и любовь“.

— Что, Шнабля читаешь? — Марина забежала на минутку.

— Оказывается, мне интересно и такое чтиво.

— Может быть, ты замуж собралась? — весело спросила Марина.

— Не знаю. — Настя искренне была не в состоянии ответить на этот вопрос.