Сборник фантастики. Золотой фонд - Бирс Амброз. Страница 127

– Но все равно – жизнь на плато есть, – ликующе продолжал его коллега. – А теперь, продемонстрировав справедливость этого важного заключения, с которым согласится любой, каким бы предубежденным или бестолковым он ни был, я выскажу свое мнение о том, что нам не остается ничего лучше, как сняться с места и идти в западном направлении, пока мы не обнаружим какой-нибудь способ подъема.

Поверхность у подножия скалы была каменистой и изобиловала расселинами, поэтому продвижение наше было тяжелым и медленным. Однако внезапно мы натолкнулись на нечто такое, от чего наши сердца возбужденно забились. Это было место чьей-то старой стоянки: несколько пустых банок из-под чикагских мясных консервов, бутылка с этикеткой «Бренди», сломанный консервный нож и еще кое-какой мусор, оставленный путешественником. Была там также смятая и порванная газета «Чикагский демократ», хотя дата на ней не сохранилась.

– Это не моя, – сказал Челленджер. – Должно быть, ее оставил здесь Мейпл Уайт.

Лорд Джон с любопытством разглядывал громадный древовидный папоротник, в тени которого находился этот лагерь.

– Послушайте, взгляните-ка вот сюда, – сказал он. – Думаю, это должно служить указателем.

К дереву гвоздем была прибита щепка, указывавшая на запад.

– Скорее всего, это действительно указатель, – сказал Челленджер. – Что же еще? Отправляясь в опасный путь, наш пионер оставил этот знак, чтобы любая следующая за ним экспедиция могла понять, куда он направился. Вероятно, по мере нашего продвижения мы встретим и другие следы его пребывания.

И мы действительно встретили их, но характер этих следов оказался ужасным и совершенно неожиданным. Прямо под скалой находились довольно обширные заросли высокого бамбука, похожие на те, через которые нам уже приходилось пробираться. Многие из стеблей были высотой в двадцать футов, с острыми и крепкими верхушками, и представляли собой внушающие страх природные копья. Мы проходили вдоль края бамбуковых зарослей, когда я заметил, что там что-то белеет. Просунув голову среди стеблей, я увидел пустые глазницы человеческого черепа. Здесь же находился и весь скелет, но череп отделился и лежал на несколько футов дальше.

Ударами своих мачете индейцы расчистили это место, и мы получили возможность рассмотреть подробности давней трагедии. Из одежды можно было различить лишь несколько обрывков, но на костлявых ногах сохранились остатки ботинок, из чего стало совершенно очевидным, что погибший человек был европейцем. Среди костей также лежали золотые часы нью-йоркской фирмы «Хадсон» и «вечное перо» на цепочке. Еще там был серебряный портсигар с гравировкой на крышке «Дж. К. от А. Е. С.» Состояние металла свидетельствовало о том, что катастрофа произошла не так уж давно.

– Кто же это мог быть? – сказал лорд Джон. – Бедняга! Похоже, он переломал себе все косточки до последней.

– А потом бамбук пророс сквозь его сломанные ребра, – отозвался Саммерли. – Это, конечно, очень быстрорастущее растение, но, тем не менее, непонятно, как могло получиться, что побеги, проросшие сквозь тело, достигают высоты двадцати футов.

– Что же касается личности этого человека, – сказал профессор Челленджер, – то здесь у меня сомнений нет. Поднимаясь вверх по реке, чтобы встретиться с вами на фазенде, я постоянно расспрашивал о Мейпле Уайте. В Паре о нем никто ничего не слыхал. К счастью, у меня был своеобразный ключ, поскольку я располагал зарисовкой из его записной книжки, где он был изображен за завтраком с неким священнослужителем из Росарио. Мне удалось разыскать этого священника, и, хотя этот парень очень любил поспорить и счел абсолютно неуместной мою попытку разрушить с помощью современной науки его убеждения, он, тем не менее, поделился со мной кое-какой полезной информацией. Мейпл Уайт был в Росарио четыре года назад, или за два года до того, как я видел его мертвое тело. В тот момент он был там не один, с ним был его друг, американец по имени Джеймс Колвер, который оставался в лодке и со священником не встречался. Поэтому я считаю, что сейчас перед нами, без сомнения, останки этого самого Джеймса Колвера.

– Как не вызывает сомнений и то, как именно он встретил свою смерть, – сказал лорд Джон. – Этот человек сорвался или был сброшен с вершины и упал на пронзившие его стебли. Как иначе можно объяснить, что все кости у него поломаны, а сам он насажен на бамбук, верхушки которого находятся так высоко у нас над головами?

Среди нас воцарилось тягостное молчание; мы стояли над раздробленными человеческими останками, понимая, что со словами лорда Джона Рокстона трудно не согласиться. Сквозь заросли прямо у нас над головами виднелась нависающая вершина скалы. Несомненно, американец упал именно оттуда. Но был ли это несчастный случай? Или же… Вокруг этой неизведанной страны начинали возникать зловещие, ужасные догадки.

Мы оправились от потрясения и продолжили свой путь вдоль линии скал. Они были такими же ровными и неприступными, как чудовищные стены ледяных полей в Антарктиде, которые на запомнившейся мне картинке простирались от горизонта до горизонта и поднимались намного выше верхушек мачт исследовательского судна.

Мы прошли пять миль и не увидели ни одной трещины или расселины. Но затем внезапно мы заметили нечто такое, что вселило в нас новую надежду. В нише скалы, защищенной от дождя, мелом была нарисована стрелка, по-прежнему указывавшая на запад.

– Это тоже сделал Мейпл Уайт, – сказал профессор Челленджер. – Он, вероятно, предчувствовал, что за ним последуют достойные люди, и решил о них позаботиться.

– Выходит, у него был мел?

– В его дорожном мешке, среди прочих вещей, я нашел коробку с цветными мелками. Мне запомнилось, что кусочек белого мела был почти полностью стерт.

– Это действительно надежное доказательство, – сказал Саммерли. – Нам остается только принять его помощь и следовать по знакам на запад.

Мы прошли еще около пяти миль, когда вновь заметили на скале белую стрелку. Впервые мы увидели в стене узкую расселину. Внутри этой расселины находилась еще одна метка, направленная вверх, как будто указываемое ею место находилось где-то над землей.

Место было мрачное, поскольку стены были очень высокими, а полоска синего неба вверху, между двойной бахромой зелени на вершине – такой узкой, что вниз проникали лишь тусклые лучи, и на дне расселины царил полумрак. Мы не ели уже много часов, переход по каменистой и неровной местности очень утомил нас, но наши нервы были слишком напряжены, чтобы мы могли остановиться. Приказав разбить лагерь и оставив для этого всех индейцев, мы вчетвером, взяв с собой двух метисов, отправились по узкому проходу.

Ширина входа составляла не более сорока футов, затем проход быстро сужался под острым углом и заканчивался стеной, слишком отвесной и слишком гладкой, чтобы по ней можно было подняться. Первопроходец определенно пытался указать нам не на это место. Мы вернулись назад, – вся расселина была длиной примерно в четверть мили, – а затем острый глаз лорда Джона внезапно высмотрел то, что мы искали. Высоко у нас над головами, в густой тени виднелось какое-то более темное пятно. Это, несомненно, мог быть только вход в пещеру.

Здесь у основания скалы была насыпана груда камней, и подняться по ней не составляло труда. Когда мы вскарабкались на них, последние сомнения рассеялись. Мы увидели не только отверстие в скале, но и еще одну стрелку сбоку от него. Это было то самое место, по которому Мейпл Уайт и его несчастный друг совершили восхождение.

Мы были слишком возбуждены, чтобы возвращаться в лагерь. Нам хотелось обследовать это место немедленно. Лорд Джон вынул из вещевого мешка электрический фонарь и пошел впереди, освещая путь перед собой небольшим пятном желтого света, а мы цепочкой последовали за ним.

Стены пещеры, очевидно, отшлифованные водой, были гладкими, а внизу лежали камни с закругленными краями. Высота пещеры была такой, что в ней едва мог, согнувшись, пройти один человек. На протяжении пятидесяти ярдов ход вел прямо вглубь скалы, а затем начинал подниматься под углом примерно в сорок пять градусов. Постепенно подъем становился еще более крутым, и в конце концов нам пришлось карабкаться на четвереньках по выскальзывавшему из-под нас гравию. Внезапно мы услышали, как лорд Джон в сердцах воскликнул: