Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна. Страница 4
Фроську отослали в деревню. Екатерина Александровна не могла ее больше видеть, считая девочку главной виновницей гибели своего Ники. С тех пор няня сама стала неустанно ходить за Жоржем.
С фотографии Ники пересняли большой портрет, который Екатерина Александровна повесила в своей спальне. На портрете Ника вышел такой хорошенький, кудрявенький, веселый. Екатерина Александровна целыми ночами не спала, сидела на постели и все глядела и глядела на портрет, с которого улыбался Ника. Белый Никин барашек лежал тут же на столике под портретом, тут же лежала и найденная дворником у реки Никина фуражка – последнее воспоминание о нем…
Все эти дорогие вещицы часто-часто целовала Екатерина Александровна, оставаясь одна. Она звала Нику, смотрела на портрет и плакала горькими-горькими слезами…
Глава VIII
Через шесть лет
– Дай!
– Не отдам!
– Дай!
– Как же?!
– Дай!
– Не дам, тебе говорят! Раз!
Прежде чем Сенька успел опомниться, Миколка торжествующе восседал на его груди и собирался задать врагу порядочную трепку. Не помня себя, Сенька завизжал, как поросенок, и далеко отшвырнул от себя картуз, сорванный им ради шутки с головы Миколки. Но Миколка не удовольствовался этим и шлепнул Сеньку раза три по спине, прежде чем выпустить его из своих цепких сильных ручонок.
– Вот тебе, не таскай чужих картузов в другой раз! – произнес он наставительно тоном взрослого человека.
Сенька заревел. В ту же минуту показалась ватага крестьянских ребятишек, бегущих с конца деревни по направлению к лугу, где находились оба мальчика. Тут были и Ванька вихрастый, и Степка-козел, и Митяйка рыжий, и два Андрюшки – Андрюшка хромой и просто Андрюшка, и Прошка беззубый, и Ванька маленький, и Санька-толстяк, и другой Санька – обыкновенный. Все они устремились к двум находившимся на лугу мальчуганам, один из которых продолжал реветь во все горло.
– Чего глотку-то дерешь? – суровым тоном взрослого обратился к ревущему Сеньке Степка-козел, самый большой и сильный из ребят. – Чего орешь, спрашиваю?
– Да все он… Все чужак забижает… Взлез, накинулся на меня и прибил! – всхлипывая, жаловался Сенька.
– Ты чего, чужак, дерешься, а?
И Ванька вихрастый, грозно сжав в кулаки свои грязные ручонки, с задорным видом подступил к Миколке.
Миколка вспыхнул.
– Не ври, Сенька, не я тебя, а ты меня задрал первый, – произнес он. – Я мирно лежал тутотка на опушке, стадо стерег, а он с меня, братцы, – пояснял черноглазый Миколка, – картуз-то как сдерет… Да на дерево еще грозил закинуть… Ну, я его, значит, и того… Бока ему намял, чтоб не баловался!
И Миколка с гордостью оглянулся на окружающих ребят.
Он был меньше их ростом и казался стройнее и красивее всех. На вид ему было лет девять. Золотисто-русые кудрявые волосы так и горели на солнце; черные глаза сверкали умом. Тонкое загорелое личико дышало удалью и здоровьем. Мальчик был одет беднее всех. На нем была старая рваная рубашонка, широкие ситцевые штанишки, все заплатанные, едва держались на узеньком ремешке, ноги были босые. Однако несмотря на нищенский вид мальчик казался настоящим красавчиком…
Окружающие ребята враждебно и зло поглядывали на него.
– Эге! Ты драться, брат! – значительно проговорил Андрюшка хромой, проковыляв вперед. – Так ты дра-а-аться! Братцы! – обратился он к товарищам. – Чужак дерется. Давайте отлупим чужака! Больно зазнался! А?
– Отлупим его! Отлупим! – согласился Митяйка рыжий. – Чего с ним долго хороводиться! Хватай его, ребята! Раз, два, три!
И Митяйка с быстротой кошки первым подскочил к стоявшему неподвижно Миколке. Но тот только и ждал, казалось, этой минуты. Он смело выпрямился и сжал кулаки; черные глаза сердито сверкнули на смуглом от загара лице.
– Стой! – крикнул он.
И в тот же миг рыжий, как мяч, отскочил от Миколки, отброшенный его крепкими, недетски сильными кулаками.
Митяйка взвыл во весь голос. Это послужило как бы сигналом к началу схватки. Ребята разом ринулись на Миколку со всех сторон. Одна секунда, и мальчик был бы на земле, сбитый с ног своими врагами. Но быстрее молнии Миколка нагнулся, ловко подхватил с земли огромный сук, валявшийся тут же, по соседству, и, приняв боевую позу, произнес сурово, сверкая черными глазами:
– А этого хошь? Подойди-ка теперича! А ну-кась!
Но подойти никто не решался. Сук был огромный, страшный. Но еще страшнее были черные глаза Миколки, вдруг ставшие из добрых и сияющих сердитыми, почти злыми. Миколка сверкал ими и размахивал суком направо и налево с поразительной быстротой.
Миколка сверкал глазами и размахивал суком направо и налево с поразительной быстротой.
Мальчуганы поняли теперь, что им, пожалуй, с чужаком не справиться. Они выругались громко и уже намеревались было покинуть поле битвы, как вдруг Прошка беззубый, самый лукавый из них всех, что-то оживленно зашептал на ухо Ваньке.
По лицу Ваньки проползла довольная улыбка. Что-то недоброе промелькнуло в его угрюмом лице. И вдруг неожиданно лицо это сделалось испуганным, оробелым. Ванька широко раскрыл рот и пронзительно заорал на весь луг:
– Глянь-ка, Миколка, глянь-ка! Волк твою Белянку дерет!
Ответный, еще более громкий и отчаянный вопль пронесся по лугу. Миколка весь затрепетал с головы до ног, как былинка под дуновением ветра. В его прекрасных черных глазах отразился ужас. Лицо мальчика стало белее мела. Испустив новый громкий крик, Миколка со всех ног ринулся к лесу, где паслось овечье стадо, вверенное его присмотру.
А мальчишки весело загоготали на разные голоса. Шутка им удалась вполне: они «надули» Миколку…
Глава IX
Печальные мысли Миколки
Стадо, тихо позвякивая колокольчиками и пощипывая травку, мирно паслось на опушке леса. Любимая Миколкина овца, Белянка, гуляла тут же, с наслаждением лакомясь сочной травой. Миколка сразу понял, что никакого волка и не было, и что злые, бессердечные мальчишки хотели только хорошенько его напугать. Черные глазенки Миколки снова загорелись. Он сжал в кулаки свои маленькие, сильные загорелые руки и погрозил ими в ту сторону, где еще пестрели на лугу цветные рубашонки его постоянных врагов – мальчишек.
Потом он быстро подошел к Белянке, доверчиво потянувшейся к нему навстречу своей милой, тупой овечьей мордочкой с добрыми, глупыми глазами, и произнес ласково, заглянув в эти глаза и обняв Белянку:
– Беляночка моя!.. Добренькая… И вы все овечки да барашки мои милые! Одни вы у меня. Как есть одни вы да Кудлашка! Добрые вы мои, одни вы меня не обижаете, голубчики! Спасибо вам, родненькие… Ввек вас не забудет Миколка, право слово, не забудет никогда!
И мальчик прижал голову овцы к своему сильно бьющемуся сердцу…
Белянка доверчиво терлась о его грудь и руки и тихо, жалобно тянула свое неизменное: «Бэ! Бэ-бэ-бэ!» Она точно хотела сказать этим: «Не горюй, не тоскуй, маленький Миколка! Я с тобой, твой друг и приятель. Белянка с тобой».
И мальчику показалось, что он понял блеяние своей любимицы. Он крепко сжал кудрявую шею овцы и, закрыв глаза, опустился на траву рядом с ней. В тот же миг что-то неожиданно защекотало голую пятку Миколки, что-то шершавое и влажное прикоснулось к ней. Мальчик испуганно открыл глаза, оглянулся и вдруг тихо, радостно рассмеялся:
– Ты, Кудлашка? Ох и напугала же ты меня!
Черная, кудлатая, вполне оправдывающая свое прозвище собака с ласковым визгом отскочила от его ноги, около которой прилегла было тихохонько, и быстрым прыжком очутилась у груди своего друга.
Миколка ласкал Кудлашку, обнимал Белянку и чувствовал себя почти счастливым в эту минуту. Потом он прилег на мягкий мох, вскинул черные глаза к небу и стал думать: «Почему они не любят меня? За что обижают постоянно? Что я им сделал такого, что они дразнятся каженный день да прибить норовят? Неужто всем чужакам так горько на свете живется?»