Инородное тело - Градова Ирина. Страница 12

– В том-то и вопрос! Но для Толмачева это не будет иметь значения: он насядет на Никиту и скажет, что тот, естественно, не стал бы сам разговаривать с Журовой, а подослал бы кого-то из бригады, а то и вообще какого-нибудь «левого» человека, чтобы потом отбрехаться…

– Ну, врачи частенько этим занимаются – требуют с пациентов деньги за кровь, а ее иногда вообще не переливают, но как пациент об этом узнает, находясь под наркозом? – напомнила я.

– Да, но с Журовой содрали двадцать пять тысяч!

– Сколько-сколько?!

– Ты слышала.

– Просто невероятно! И она заплатила – без возражений?

– Ну, сама представь: ты сидишь на диализе, а это мучительная, крайне утомительная процедура. Ты не можешь вести нормальный образ жизни и долгое время дожидаешься пересадки почки… Ты в курсе, какие проблемы с органами во всем мире, а уж в России-то, где не существует системы изъятия здоровых органов у безнадежных пациентов, – и подавно! И вот тебе говорят, что почка есть, но, как известно, изъятые органы долго не живут и, если не поторопиться, она уйдет к другому, а то и вообще пропадет. Ты в спешном порядке готовишься к операции, и вдруг тебе сообщают, что есть проблемка, небольшая такая: крови твоей группы почему-то нет в больнице.

– Ее можно заказать!

– Можно, но на это нужно время, а его-то как раз и нет!

– Родственники?

– К сожалению, у всех другая группа. Пациентка же не станет бегать по больнице с вопросами и возмущаться по поводу того, что кровь ее группы отсутствует!

– И она платит.

– Конечно. И, если бы не приобретенный гепатит С, уверен, Журова ни за что не пошла бы искать правды!

– Пациенты никогда ее не ищут, – согласилась я. – Если все как-то обходится.

– Так вот, на этот раз – не обошлось.

– Что требуется от меня?

– Попытайся выяснить, откуда поступила кровь, перелитая Журовой. Вернее, официально это известно – из НИИ гематологии и трансфузиологии, но что-то подсказывает мне, что все могло быть иначе.

– Я вообще не понимаю, как такое могло произойти, ведь кровь тщательно проверяют, верно?

– Верно, и правила обычно строго соблюдаются. Чтобы стать донором плазмы, надо предварительно сдать кровь не менее трех раз, а затем пройти дополнительное обследование – ЭКГ, ФЛГ, у терапевта; женщинам – у гинеколога, сделать анализ мочи… Кроме того, при обращении в отделение переливания крови необходимо иметь при себе паспорт с питерской регистрацией, действующей в течение не менее полугода, – короче, тот еще геморрой!

– Теперь ведь сдача крови адресная, и тот, кому ее переливают, может при желании даже узнать имена доноров?

– Верно.

– Хорошо, я все сделаю. А очную ставку еще не проводили?

– Какую еще ставку?

– Ну, между Журовой и членами операционной бригады – может, она опознала бы того, кто «отжал» у нее деньги?

– Я бы не слишком на это надеялся, ведь это ее слово против слова любого из них. Более того, может выясниться, что ни с кем из бригады Журова вообще не разговаривала – для этой цели могли использовать санитара, медбрата, да кого угодно!

– Столько усилий – и ради чего?

– Не скажи – сумма-то не совсем обычная!

– Да, как правило, берут от пятисот рублей до полутора тысяч, а этому неизвестному человеку скромность явно не помеха в делах.

– Значит, ты поняла? У нас две проблемы. Первая – Никита и тот, кто обобрал Журову.

– Да, и вторая – как вообще кровь, зараженная гепатитом С, попала в больницу?

– Правильно… А ты-то как – вообще? – внезапно спросил Андрей, меняя тему, и я слегка растерялась, погрузившись в размышления о предстоящем деле.

– Почему ты спрашиваешь?

– Мы почти не видимся, и это – моя вина.

– О какой вине ты говоришь, Андрюша? – пожала я плечами. – Мы оба – занятые люди…

– Брось, Агния, ты прекрасно понимаешь, о чем я! – покачал он головой.

Конечно, я понимала. Если кто и виноват в том, что мы с Андреем мало общаемся, так это я, ведь именно я отговариваюсь занятостью, когда не знаю, хочу ли продолжать наши отношения. Мне всегда неудобно обсуждать свою личную жизнь с Андреем – здо?рово, конечно, если принять во внимание нашу с ним интимную связь! Но ничего не поделаешь – такой уж я человек: сначала сама напрашиваюсь на проблемы, а потом бегу от них.

* * *

Я не стала откладывать посещение НИИ гематологии и трансфузиологии в долгий ящик и отправилась туда в первый же свой выходной. У меня случаются свободные дни на неделе, скоро уже год, как я перешла на полставки. В нашей больнице такие фортели не приветствуются, однако, к счастью, меня ценит заведующая отделением. Думаю, не будь этого, мне бы предложили подать заявление об уходе. Не скажу, что не размышляла об этом: Андрей предлагал мне полставки анестезиолога в своей клинике реконструкционной хирургии и всегда готов меня принять. Однако я – человек привычек, не любящий перемен. В конце концов, я проработала в своей больнице почти двадцать лет, и менять ее на другое место – это мне не улыбается. Ситуация с половиной ставки разрешилась в мою пользу, и теперь у меня в больнице всего три рабочих дня, а остальное время я могу посвящать либо себе, любимой, либо ОМР. Многие из моих коллег недоумевают по поводу того, что, имея мужа, занимающего пост главного врача частной сетевой клиники, я продолжаю ходить на работу, но, честно говоря, я просто не представляю, чем занималась бы в противном случае. Мама в последнее время без конца намекает на то, что я могла бы попробовать родить ребенка – ха, это в сорок-то лет! Но маму мой возраст не останавливает. «Медицина сильно продвинулась за последние двадцать лет, – твердит она каждый раз, когда речь заходит о возможности зачатия. – Рожают и в сорок, и в сорок пять – даже в пятьдесят, если здоровье позволяет! Дэн уже большой, а тебе необходим кто-то, о ком можно заботиться. Поздний ребенок – большая радость, так как только в определенном возрасте научаешься ценить материнство».

В чем-то она, несомненно, права. Когда я рожала Дэна, мне едва исполнилось восемнадцать. Появление ребенка, пусть и желанного, мало изменило мою жизнь. Дэн существовал рядом, я выполняла все функции, которые требуются от матери, – благо мама с папой всегда были под рукой, готовые мне помочь, но не уверена, что я в полной мере осознавала свою собственную роль в жизни сына. Конечно, постепенно я менялась, менялось и мое отношение к этому, я приобретала опыт и вкус к тому, чтобы заниматься ребенком, но все это происходило как бы между прочим. Если бы теперь я решилась на повторную беременность, то определенно отнеслась бы иначе и к ней, и к тому новому человечку, которому суждено было бы появиться на свет через девять месяцев. Но я вовсе не уверена в том, что хочу этого. Мои взаимоотношения с Андреем и Олегом настолько усложнились на данный момент, что я не могу поставить жизнь ребенка в зависимость от того, что творится в моей собственной судьбе. Хотя Шилов обрадовался бы, ведь он всегда хотел детей. Его собственная маленькая дочка от первого брака трагически погибла, и он нуждался в том, чтобы на кого-то излить нерастраченные отцовские чувства.

Но все это не имело отношения к моему визиту в НИИ. Сейчас необходимо оправдать Никиту, хотя, признаться, я не сомневалась, что он и без нас справится. Андрей явно решил «перебдеть» – ну, это понятно, учитывая их с Никитой трогательные отношения. Я встретилась с замом директора, так как «сам» уехал на разборки в Комитет. Замом оказалась дородная, симпатичная женщина лет пятидесяти, с высокой прической и шиньоном – а мне-то казалось, что такие прически в стиле Зыкиной или Быстрицкой давно вышли из моды! В ее ушах тускло поблескивали массивные серебряные серьги, они покачивались и позвякивали при каждом движении головы Ольги Петровны Иночкиной – так звали зама.

– Вы не представляете, что сейчас у нас творится! – горестно всплескивая руками, восклицала она чуть ли не через слово. – Просто война и немцы… Из Комитета звонят каждый божий день, требуют отчета, а как мы можем дать отчет, ведь кровь-то у нас хорошая, чистая, и никак невозможно, чтобы кто-то заразился такой гадостью, как гепатит С! Условия хранения никогда не нарушаются, все очень строго…