Забытая клятва Гиппократа - Градова Ирина. Страница 17

Сочтя вопрос Ильи риторическим, Кадреску сразу перешел к делу.

– Родька Кудрявцев? – наморщив лоб, переспросил Гольдштейн. – А что именно тебя интересует? Да-а, дело неприятное… Я имею в виду, никого из моих знакомых, а уж тем более коллег до сих пор не убивали! Ужас, правда? Ну, я хочу сказать, могли бы просто ограбить, взять, что хотели, – душегубствовать-то зачем?

– Разве это было ограбление? – удивился Леонид.

– А что, нет?

– Ты в курсе, как именно это произошло?

– Ты об инъекции? Да, это, конечно, странно выглядит – для ограбления…

– В деле написано, что при нем не обнаружили бумажника, зато золотой перстень-печатка и цепь с крестом остались на трупе.

– Верно-верно, – закивал Илья. – Странно говорить о Родьке как о «трупе»! Этих сволочей ведь так и не нашли, верно?

– Нет, но, может, ты вспомнишь кого-то, кто мог иметь зуб на Кудрявцева?

Неожиданно Гольдштейн расхохотался, схватившись за толстые бока.

– Ну, ты даешь! – просипел он, закончив и пытаясь отдышаться. – Зуб – на Родьку? Кто – наши «клиенты», что ли? Так они, как видишь, совершенно безвредны, лежат себе под простынками, стынут и своей очереди дожидаются!

Леонид едва заметно поморщился. В отличие от большинства своих коллег он не любил шуток над покойниками. Своих «клиентов» Кадреску называл не иначе как «пациентами» и полагал, что они имеют право на соответствующее отношение тех, кто ими занимается.

– Естественно, я не имел в виду мертвых, – сказал Леонид. – А как насчет живых?

– Помилуй, Леня, ну какие могут быть враги у патологоанатома?! – развел руками Илья. – Хотя…

– Хотя?

– Ну, не знаю, не знаю… Может, зря только парня подставлю?

– Какого парня, Илья?

– У Родьки был ассистент-ординатор, Семен Суворов. Он его опекал – уж не знаю почему. Даже странно, понимаешь, ведь Родька не любил возиться с молодежью…

– И что с этим ассистентом? – поторопил Кадреску.

– Да выгнал он его, вот что! Вернее, просто так, конечно, Родька его выгнать не мог, но заставил искать себе место в другой больнице.

– А мотив?

– Говорил, что не сработались. Я, конечно, удивился, ведь до этого вроде бы прямо душа в душу… Но я тогда не был заведующим, а потому всей этой канители не знал: парень просто испарился в один прекрасный день.

– Думаешь, он мог затаить обиду?

– Мог? Не знаю.

– Еще кого-нибудь помнишь?

Илья отрицательно помотал головой.

– Ладно, тогда мне бы телефон и адресок этого Семена. Сделаешь?

С тех пор как я сообщила Тане о причине смерти ее дочки, мы не виделись. Что-то останавливало меня каждый раз, как рука тянулась к трубке. С одной стороны, я понимала, что должна позвонить, должна справиться о состоянии подруги, с другой… Вы не задумывались о том, какими виноватыми мы порой чувствуем себя перед теми, кто понес тяжелую утрату, хоть нашей вины в этом нет никакой? Я завидую людям, умеющим открыто сопереживать ближнему. Они знают, какие слова произнести, как обнять, погладить по голове или, наоборот, сдержанно пожать руку и похлопать по плечу. Я вот, например, таким умением не отличаюсь, а потому долго борюсь с собой, когда приходится идти на чьи-то похороны.

Но дальше откладывать разговор с Татьяной было невозможно, и я, дернув коньячку для храбрости, набрала ее номер. К моему удивлению, голос подруги в трубке звучал довольно бодро.

– Агния? Я так рада тебя слышать! – воскликнула она, как только я пробормотала слова приветствия.

Я вообще туда попала-то?

– Таня… Вот хотела спросить, как твои дела…

– Да ничего, спасибо, – ответила она. – Стараюсь как можно больше времени с дочкой проводить. Сегодня ходили в Эрмитаж, развиваемся, так сказать, культурно!

– Ну, молодцы! А как там Вовка?

– Держится. Может, забежишь как-нибудь? Чайку попьем, поболтаем?

– Конечно, – с готовностью согласилась я. – Я позвоню.

Повесив трубку, я упала на кровать и уставилась в потолок. Мы недавно заменили его на зеркальный, и теперь на меня сверху смотрела я, распростертая на цветастом покрывале. Не знаю, сумела бы я пережить смерть собственного ребенка? Даже думать об этом кажется мне кощунством!

Хлопнувшая в коридоре дверь возвестила о приходе Шилова. Еще через минуту в дверном проеме появилась его голова.

– Занимаешься эксгибиционизмом? – поинтересовался он, сравнивая мое отражение в потолке и оригинал, лежащий на кровати.

– Присоединишься? – предложила я и похлопала по покрывалу рядом с собой.

– Нет, – покачал головой Олег. – Я в душ.

Несмотря на то что угол обзора в моем лежачем положении был нарушен, мне показалось, что Шилов выглядит как-то не так. Да и голос его звучал устало, глухо – судя по всему, Комиссия нешуточным образом взялась за него. Похоже, теперь мне придется использовать уловки, которые раньше позволял себе только Олег.

Я открыла дверь в ванную очень тихо, надеясь, что шум воды заглушит все другие звуки, сбросила домашний костюм и распустила волосы. Кинув взгляд в зеркало, я убедилась в том, что выгляжу так, как надо, после чего решительно отодвинула шторку и шагнула в душевую кабинку.

– Агния… Ты что?..

Странный вопрос, учитывая обстоятельства.

– Тебя уже можно трогать? – поинтересовалась я, жадно рассматривая его распаренное тело. – В смысле, ты уже достаточно чистый?

– Я…

Но я больше ничего не дала ему сказать. Мужчины и женщины отличаются друг от друга, как день и ночь. Тот, кто этого не понимает, – несчастный человек, так как он никогда не получит того, на что рассчитывает. Женщины часто полагают, что мужчины более черствы по натуре, – это не так. Однако они гораздо менее эмоциональны и в большинстве своем не способны на открытое выражение эмоций, хотя переживают порой даже сильнее чем мы. Почему, спрашивается, мужчины в среднем живут гораздо меньше женщин? Ну да, выпивка, наркотики, сексуальная невоздержанность, разумеется, тоже вносят свой вклад, но эмоциональная закрытость – одна из причин сокращения жизни у мужчин. И еще один из многих признаков, по которому мы отличаемся друг от друга: в отличие от женщины, мужчину можно успокоить сексом. Когда мы, женщины, расстроены или озабочены, то отказываемся от него, но мужчины устроены по-другому. Если женщина привлекает мужчину и знает, как доставить ему удовольствие, она сможет легко обратить его плохое настроение и даже гнев и ярость вспять. А я точно знаю, что по-прежнему привлекаю Шилова!

Через некоторое время мы лежали на покрывале и смотрели телевизор. Вернее, телевизор просто работал, а мы блаженствовали в объятиях друг друга. Но надо знать меня: я не могу долго молчать, тем более когда тема для разговора напрашивается сама собой.

– Как там ваше дело? – осторожно поинтересовалась я, не размыкая рук.

– Какое дело? – неохотно отозвался он.

– Ладно тебе, Шилов! То самое дело. Комиссия все еще с вас не слезла?

– Знаешь, даже странно, – задумчиво пробормотал Олег, не открывая глаз. – Я и сам думал, что нас станут здорово трясти, подготовил все бумаги, а они всего один раз пришли, задали пару вопросов – и все, представляешь?

– Неужели? – не поверила я, а потом подумала о Лицкявичусе: неужели это он использовал свое влияние на главу комиссии? Вот человек, а говорил, что не станет этого делать, чтобы не навредить Шилову!

– Значит, тебя больше не беспокоят?

– Не-а…

– А когда они вынесут решение?

– Понятия не имею. Во всяком случае, похоже, они вполне удовлетворены материалами, предоставленными Багдасаряном.

– В таком случае я вообще ничего не понимаю! Зачем надо было все это затевать, если комиссия не собиралась всерьез заниматься вами? Почему бы им просто не принять выводы нашего патологоанатома?

– Ну, я так понимаю, что им пришлось, так сказать, среагировать на сигнал, – пожал плечами Шилов. – В общем, не бери в голову, ведь с самого начала было совершенно ясно, что они ничего не обнаружат: мы все сделали правильно, и я готов подписаться под каждой строчкой отчета!